— Что вы этим хотите сказать? — храбро спросила Анжелика, уперев руки в боки.

Но ее смелость лишь развеселила степенных торговцев, и один из них, самый молодой, решил дать объяснение:

— Дело в том, что, вступая в цех, вы тем самым обязуетесь согласиться ТАКЖЕ и с тем, что ваш новый продукт могут выставить на продажу ВСЕ ваши собратья бакалейщики и продавцы прохладительных напитков. Ну, конечно, при условии, что этот странный продукт понравится покупателям.

— Трудно сказать, что вы меня обнадежили, господа. Если я вас верно поняла, то мы должны взять на себя все расходы, пригласить новых мастеров вместе с их многочисленными помощниками, привлечь покупателей, как говорится, испробовать все на собственной шкуре, а потом мы либо разоряемся, либо открываем все наши секреты и делим нашу честно заработанную прибыль с теми, кто палац о палец не ударил, чтобы нам помочь?

— Напротив, красавица моя, с теми, кто сделал очень многое и, прежде всего, принял вас в цех и не стал препятствовать вашей торговле.

— В общем, вы требуете что-то вроде пошлины за проезд?


Молодой мастер, цеховой присяжный, попытался доходчиво все объяснить.

— Не забывайте, что цеха постоянно нуждаются в деньгах. Вы должны это знать, вы сами занимаетесь торговлей. Каждая новая война, новая победа или рождение королевского отпрыска, и даже рождение ребенка в семье принцев крови, — все это вынуждает нас снова и снова платить за привилегии, полученные с таким трудом. Плюс ко всему король разоряет нас, вводя новые налоги, даруя право осваивать новые продукты и раздавая направо и налево всякие новые патенты, вроде того, что вы нам представили от имени пресловутого господина Шайю…

— Господин Шайю — это я, — заметил юный подмастерье. — Или вернее, это мой покойный отец. И я вас уверяю, что он очень дорого заплатил за свой патент!

— Точно, молодой человек, а вот вы не имеете к нам никакого отношения. Прежде всего, потому что вы не мастер-бакалейщик и не собираетесь им становиться, значит, наш цех никогда не получит от вас никакой прибыли.

— Но, так как его отец благодаря своему открытию принес доход цеху… — начала Анжелика.

— Сначала докажите нам, что он приносил этот доход. Затем так же, как и он, подпишите обязательство, согласно которому мы сможем извлекать выгоду из вышеупомянутого открытия.

Анжелика решила, что сейчас ее голова взорвется, и сделала глубокий выдох. Ей следовало передохнуть, чтобы осмыслить все тайны управления торговыми цехами, но она не сомневалась, что и в следующий раз эти господа найдут массу превосходных предлогов, лишь бы помешать ей открыть новое дело.


На обратном пути молодая женщина упрекала себя за нехватку терпения, за то, что она не сумела скрыть свое раздражение. Но она уже поняла, что никакие улыбки не помогли бы ей договориться с этими людьми.

Одиже был прав, утверждая, что, получив разрешение на производство лично от короля, он прекрасно обойдется без цехового покровительства.

Но Одиже был богат и имел солидную поддержку, в то время как Анжелика и бедный Давид оказались совершенно безоружными перед враждебностью цехов.

Просить защиты у короля, для того чтобы отстоять патент, предоставленный несколько лет назад, казалось ей делом столь же трудным, сколь и щекотливым.

Анжелика решила для начала изыскать средство, чтобы договориться с Одиже. В конце концов, вместо того чтобы сражаться друг с другом, разве они оба не заинтересованы в том, чтобы объединить свои усилия и поделить обязанности? Так, Анжелика, имея на руках действующий патент и располагая необходимым оборудованием для производства шоколада, могла бы взять на себя доставку какао-бобов, а также их подготовку к употреблению, то есть организовать весь процесс по изготовлению сладкого порошка, ароматизированного корицей или ванилью. Дворецкий, в свою очередь, превращал бы порошок в напиток и использовал его для других кондитерских нужд.

Во время их первого разговора Анжелика поняла, что молодой человек всерьез не задумывался о поставках сырья. На расспросы он отвечал довольно небрежно, что «это не составит никакого труда», «всегда успеется» и что его «поддержат друзья».

Но благодаря карлице королевы Анжелика знала, что во Францию не так-то легко доставить даже несколько мешков какао, необходимых для услады Ее Величества. Это была настоящая дипломатическая миссия, требующая многочисленных посредников и связей при дворах Испании или Флоренции.

Этих поставок явно недостаточно для налаживания массового производства напитка. Казалось, только отец Давида досконально продумал систему снабжения какао-бобами.

* * * Лето 1662

Одиже часто заходил в трактир «Храбрый петух». Как и «обжора» Монмор, он устраивался за отдельным столиком и демонстративно избегал других клиентов. После первого визита, во время которого молодой человек выказал себя весьма настойчивым и жизнерадостным, Одиже внезапно стал молчалив, и Анжелику немного задевало то, что титулованный собрат по поварскому цеху ни разу не похвалил ее кулинарные способности. Впрочем, ел он не спеша и не сводил глаз с молодой женщины, когда она сновала по залу. Пристальный взгляд красивого кавалера, роскошно одетого и уверенного в себе, в конце концов стал смущать Анжелику. Она уже сожалела о том игривом тоне, в котором разговаривала с ним в день знакомства, и не знала, как обсудить с дворецким проблему, волновавшую ее больше всего: производство шоколада. Одиже, без сомнения, понял, что хозяйка харчевни не так доступна, как ему показалось вначале. В любом случае, он внимательно наблюдал за ней.

В своем молчаливом наблюдении он зашел настолько далеко, что во время загородных прогулок, на которые по воскресеньям выбиралось все «семейство» Буржю, его не раз замечали поблизости верхом на лошади. И когда наездника радушно приглашали принять участие в пикнике на траве, у него, словно бы случайно, обнаруживались в седельной сумке паштет из зайчатины и бутылка шампанского.

Или же с ним сталкивались на галиоте[78], плывущем по реке к Шайо, где все его ленты, перья и наряды тонкого сукна казались весьма неуместными.

Один праздничный день сменялся другим, и таких дней было много. «Чересчур много!» — жаловался простой люд, который должен был ежедневно трудиться, чтобы заработать на хлеб. Помимо воскресений, канунов религиозных праздников, самих религиозных праздников, в стране чествовали всевозможных святых покровителей, покровителей цехов, покровителей нации и покровителей всего на свете. Но раз солнце сверкало, а погода радовала приятным теплом, с самого рассвета все крупные дороги вокруг Парижа на много лье заполнялись непрерывным потоком: кареты, верховые и пешие, — все горожане спешили на свежий воздух насладиться синевой небес. Одни ехали в загородные резиденции, другие — в окрестные деревеньки.

Прослушав мессу в маленькой церкви, народ отправлялся потанцевать с крестьянами под вязы, а также отведать белые вина из Со или легкие сухие вина из Ванва, Исси и Сюрена.

Даже Грязный Поэт написал стихотворение, прославляющее эту вечную потребность парижан сбежать из города, и в этом его произведении не было обычной злой иронии:

Какое чудо! День отличный,

Париж покинул люд столичный.

Сияет солнцем все вокруг,

Людьми покрыт зеленый луг.

Папаша Буржю и его домочадцы не отставали от моды.

«В Шайо! В Шайо! Отправляемся, с каждого — один су!» — призывно кричали лодочники. Кораблики проплывали мимо Аллеи королевы[79] и мимо монастыря ордена Визитации в Шайо[80]. Затем публика сходила на берег, чтобы отправиться перекусить в Булонский лес.

Иногда суда шли до самого Сен-Клу, и парижане рассеивались по окрестным деревням. Давид и кавалер Розины, ученик кондитера, с которым она собиралась сочетаться браком этой осенью, брали на руки детей, чтобы освободить женщин.

Очень часто они направлялись в Версаль, чтобы увидеть трапезу короля. Но Анжелика всякий раз наотрез отказывалась от подобной прогулки. Она пообещала самой себе, что войдет в Версаль, лишь когда ее примет двор, примет король. Она дала себе клятву. Иными словами, молодая женщина никогда не приближалась к Версалю… Она оставалась на берегу Сены вместе со своими мальчиками, опьяненными свежим воздухом.

Наступал вечер.

— В Париж! В Париж! Отправляемся, с каждого — один су! — кричали лодочники.

И к воротам города толпами устремлялись пьяные компании.


Именно во время такой загородной поездки слово «Версаль» неожиданно засело в голове у Анжелики. Не как недостижимая цель, а как яркое солнце, которое вставало лишь для нее.

Она сама не знала почему, но это видение заставило молодую женщину отказаться от заманчивого приглашения Одиже, предложившего пойти «взглянуть на трапезу короля в Версале».

Маленькая семья только-только высадилась на берегу в окрестностях Сен-Клу, как вновь появился необыкновенно элегантный Одиже, разодетый в перья и кружева. Он был очень доволен собой и своей затеей. Молодой человек уже нанял карету до Версальского парка, который с каждым днем становился все краше и краше и где в тот день король устраивал праздник в честь королев Анны Австрийской и Марии-Терезии и своей фаворитки мадемуазель де Лавальер.

Одиже пообещал взять напрокат шпаги для мужчин, мэтра Буржю и подмастерья кондитера, а для дам — Анжелики, Барбы и Розины — вышитые шали. Дети, еще не достигшие того возраста, когда можно носить шпагу, могли бы просто, открыв рот, восхищенно полюбоваться на великолепие двора и величие своего монарха.

Сердце Анжелики стукнуло всего один раз, и, удивляясь собственному раздражению, она резко заявила, что этот план ее совершенно не привлекает.