Глава 18

Одиже разозлил, а если говорить откровенно, даже обидел молодую женщину. Анжелика с горячностью упрекала себя в том, что поддалась увлечению и захотела развлечься, вернуть вкус к жизни, и в итоге оказалась в жалкой, двусмысленной ситуации. Почему этот самодовольный Одиже не понимает, что все меняется, ничто не может застыть в неподвижности, и уже прошло то время, когда хватало одной лишь новинки — шоколада. Эта затея уже перестала быть интересной. Но изменения, за которыми следил весь Париж, просто обязывали сменить название!

Проходили дни, недели, и мало-помалу в «Храбрый петух» стали приходить только для того, чтобы взглянуть на хозяйку. Однажды Анжелика с испугом заметила маркиза де Лозена и нескольких молодых придворных. Чтобы не быть узнанной, она надела красную маску, которую нашла когда-то ночью на берегу Сены возле мертвого итальянца.

Этот каприз был встречен аплодисментами, а один из придворных воспел в стихах блеск изумрудных глаз в пурпурном обрамлении. И теперь, когда Анжелика из боязни быть узнанной стала скрывать лицо, все заговорили о красной маске.

Злая на Одиже и на саму себя, Анжелика решила, что настал момент больших перемен, о которых раньше она только мечтала.

Но для начала следовало заменить вывеску «Храбрый петух», которая обветшала, покрылась ржавчиной и больше не отражала отваги, традиционно приписываемой этой птице.

Вывеска отслужила свое, и мэтр Буржю не стал даже из сентиментальности протестовать, когда Анжелика сообщила ему о своих намерениях. У ротисье хватило рассудительности и хорошего вкуса, чтобы понять, что старый, кособокий, скрипящий петух из кованого железа, которого напрасно пытались выпрямить после очередной ночной бури, совсем не соответствовал нынешней славе трактира. Понимал хозяин и то, что эта смелая затея отражала новый статус их заведения. Впрочем, как и все остальные изменения, к которым привела деятельность Анжелики — появление более изысканной клиентуры, привлеченной присутствием хорошенькой хозяйки, или новые блюда и новые вина. Теперь в Париже говорили: «Давайте пойдем в трактир к Красной маске».

По поводу новой вывески у Анжелики созрела необычная идея. Никаких скульптур из кованого железа, которые со скрипом раскачиваются на выступающем штыре и быстро приходят в негодность под действием ветра и дождя. Нет, она хочет заказать картину, настоящую картину, написанную живописцем. Эта вывеска будет скромно укрыта под навесом, прямо над дверью, но она будет привлекать своими яркими красками и интересным изображением. На ней будет нарисована красная маска, парящая над парижской улицей, усеянной светящимися фонарями трактиров в синеве наступающих сумерек. На картине легко будет узнать улицу Валле-де-Мизер.

Чтобы подыскать живописца, который смог бы написать такое произведение, Анжелика отправилась на Новый мост.

Она прекрасно понимала, что ей не по карману оплатить заказ у какого-нибудь знаменитого талантливого художника, к которому обращаются богачи, мечтающие развесить свои портреты по стенам особняков и недавно возведенных замков. Большая часть таких живописцев снимала мастерские в низких галереях, окружающих Лувр, и им оказывали покровительство меценаты, даже сам король и члены королевской семьи. Именно этим заказчикам художники посвящали свое время и свое искусство, лишь изредка снисходя до других почитателей их таланта, если те могли оплатить заказ.

Когорта гениальных мастеров, собранная знаменитым Никола Фуке, бывшим главным прокурором парижского парламента и суперинтендантом финансов, ныне находившимся в заключении, перешла на службу к королю. Теперь эти мастера занимались королевскими дворцами, парками, крепостями и даже королевской кухней. Их услугами пользовался и член Высшего совета господин Кольбер, истинный победитель Никола Фуке.

Обо всем этом несколько рассеянно размышляла Анжелика, прохаживаясь в радостной сутолоке Нового моста, к которому вернулись былой блеск и живописность.

Фуке! Это имя, некогда вонзавшееся в ее сердце, как копье, словно символ смерти, сегодня не вызывало у нее никаких эмоций. По слухам, он находился в тюрьме, но события, связанные с арестом Фуке, совпали с резней на ярмарке Сен-Жермен, приведшей к уничтожению опасной банды, к которой принадлежала тогда и сама Анжелика. Она встряхнула головой. Нынешний красочный спектакль на Новом мосту лишний раз доказывал, что прошлое осталось позади.

Хозяйка трактира отлично знала, что искать в этом хаосе. Ей была нужна витрина художников Академии святого Луки, которая пользовалась особой популярностью на Новом мосту. Именно мастера этой гильдии нарисовали большую часть пестрых плакатов здешних шарлатанов, желавших завлечь публику на необыкновенные представления, и мелких торговцев, стремящихся привлечь покупателей разнообразием товаров.

На переносных лотках и даже на тротуарах продавалось множество плохих картин. Именно поэтому члены Королевской академии с презрением относились к своим собратьям из этой скромной гильдии, среди которых, однако, было немало талантливых художников. При этом гильдия умудрялась находить деньги для того, чтобы помогать сиротам из семей живописцев, художников и ремесленников, посвятивших себя профессии, приносившей так мало доходов, но столь востребованной у толп покупателей и зевак, заполонявших парижские улицы. Лишенные возможности выставлять свои полотна в модных светских салонах и обрести известность, члены Академии святого Луки получили право раз в год, на праздник Тела Господня, показывать свои произведения на площади Дофина, где в тот день дома украшали гобеленами, а в центре площади устанавливали переносной алтарь.

В то утро Анжелика бродила по запруженному Новому мосту и искала. Она была уверена, что обязательно найдет то, что ей нужно.

Вдруг ее глаза расширились от изумления и восхищения.

Она заметила картину с изображением седобородого воина, который собирается выпить вина из своей каски, поставив рядом пику со сверкающим наконечником.

— Да ведь это… старый Гийом! — воскликнула Анжелика.

Она кинулась в лавку, хозяин которой сообщил, что эта вывеска предназначена-де для торговца оружием, который должен вот-вот подойти. И назвал Анжелике имя художника, выполнившего заказ.

Это некий Гонтран Сансе, проживающий в предместье Сен-Марсель.

С бьющимся сердцем Анжелика отправилась по этому адресу. На четвертом этаже весьма неказистого дома ей открыла дверь розовощекая улыбающаяся молодая женщина невысокого роста.

Гонтран стоял в мастерской перед мольбертом среди холстов и красок: лазурь, охра, голубец, малахитовая зелень… Он курил трубку и писал голого ангелочка, моделью для которого служила прелестная девочка нескольких месяцев от роду, лежавшая на голубом бархатном ковре.

Для начала посетительница в маске завела разговор о вывеске для торговца оружием, а потом сняла маску и рассмеялась, давая брату возможность узнать себя. Анжелике показалось, что Гонтран искренне рад увидеть ее вновь. Он все больше походил на их отца, даже манерой держаться. Например, слушая собеседника, брат складывал руки на коленях, как это было свойственно перекупщикам. Гонтран рассказал Анжелике, что он добился звания мастера и женился на дочери своего бывшего наставника Ван Осселя, выходца из провинции Голландия.

— Господи, да это же мезальянс! — в ужасе воскликнула Анжелика, воспользовавшись тем, что маленькая голландка находилась на кухне.

Истинный Сансе де Монтелу, Гонтран отреагировал незамедлительно и неистово.

— А ты? Я так понял, ты арендуешь таверну и наливаешь вино в бокалы людей, многие из которых стоят много ниже меня на социальной лестнице…

В комнате воцарилось молчание.

— Ты рассуждаешь о нашей фамилии, о древности нашего дворянского рода. Что проку от этого дворянства?

Разумеется, признал Гонтран, благодаря происхождению он получил бесплатное образование у иезуитов. Между тем Анжелика вспомнила, что способ извлечь пользу из дворянства сыновей подсказал их отцу управляющий, гугенот Молин. Иезуиты покрывали свои расходы за счет учеников из семей, не принадлежавших к дворянскому сословию. Так, они принимали денежные пожертвования от богатых торговцев или судейских, продукты от земледельцев и фермеров из окрестностей того города, где располагалось их учебное заведение, привлекая состоятельных учеников возможностью получать образование вместе с детьми знати.

— Но религия — не мое призвание, — заявил Гонтран. — Другое дело Раймон, можно сказать, он был рожден, чтобы стать монахом.

Этот живой обмен мнениями и воспоминаниями вновь сблизил их.

Брат с сестрой понимали друг друга и прощали колкие высказывания. Гонтран продолжил с известной долей лукавства:

— Вот ты, ты ведь тут же примчалась, чтобы увидеться со мной! Без колебаний, без ложного стыда… А скажи, ты поспешила бы рассказать о своем нынешнем положении Раймону, который только что назначен духовником королевы-матери? Или нашей сестре Мари-Аньес, фрейлине королевы, которая ведет разгульный образ жизни в Лувре, как это принято у тамошних красоток? Или малышу Альберу, ставшему пажом у маркиза де Рошана? Вот увидишь: в конце концов кто-то из нашей семьи станет епископом.

Анжелика призналась, что она никогда не пыталась встретиться с этими представителями семьи Сансе. Она спросила, что стало с Дени.

— Он в армии. Отец на седьмом небе от счастья. Наконец-то представитель семейства Сансе на королевской службе! Жан-Мари, самый младший, учится в коллеже иезуитов в Пуатье. Не исключено, что Раймон добьется для него хорошей церковной должности, так как у него превосходные отношения с духовником короля, который составляет список назначений. Так у нас в семье когда-нибудь появится епископ.