Анна Голон - Анжелика. Путь в Версаль

Они вошли в маленькую гостиную, обитую голубым атласом, расшитым золотом. Решетка из кованого железа с причудливым рисунком отделяла комнату от шедшей в парк длинной галереи.

В глубине гостиной находился камин с двумя каменными львами по бокам, но на его фронтоне зияла свежая выбоина. Анжелика дотронулась до нее.

— Что здесь скололи? — спросила она. — Я уже не в первый раз замечаю подобные повреждения. Даже над окнами этой гостиной в некоторых местах стерли живописный рисунок.

Принц нахмурился.

— Здесь были вензеля бывшего владельца особняка, я приказал их уничтожить. Когда-нибудь я займусь реставрацией поврежденных участков. Но если на то пошло, не знаю, когда это произойдет! Я предпочитаю вкладывать средства в обустройство моего загородного дома в Шантийи.

Анжелика не убирала руки с изуродованного гербового щита.

— А почему бы не оставить все как было и не уродовать дом?

— Один вид герба этого дворянина внушал мне тревогу. Ведь он был проклят!

— Проклят? — эхом повторила Анжелика.

— Да. Он изготовлял золото с помощью секрета, открытого ему самим дьяволом. Его сожгли, и король передал мне часть его имущества. Но я до сих пор не уверен, что Его Величество не попытался таким образом накликать на меня беду.

Анжелика медленно подошла к окну и стала смотреть во двор.

— Вы знали его, монсеньор?

— Кого? Проклятого дворянина?.. Клянусь честью, нет, и тем лучше для меня!

— Мне кажется, я помню это дело, — сказала молодая женщина, испугавшись собственной смелости. Правда, говорила она совершенно спокойно. — Речь идет о неком дворянине из Тулузы, мессире… де Пейраке?

— Да, так, — равнодушно согласился принц.

Анжелика провела языком по пересохшим губам.

— Ходили слухи, что на самом деле его осудили за то, что он был посвящен в какую-то страшную тайну, касавшуюся господина Фуке, который в то время был очень влиятелен.

— Возможно. Месье Фуке долго считал себя подлинным королем Франции. У него было достаточно денег для этого. Он заставлял совершать глупости многих людей. Например, меня. Ха-ха-ха!.. Да что уж там! Все это в прошлом.

Анжелика слегка повернула голову, чтобы наблюдать за собеседником. Он рухнул в кресло и теперь обводил тростью узоры на ковре. Если воспоминания о глупостях, которые его заставил совершить господин Фуке, вызвали у принца горькую усмешку, то на замечание, касающееся Жоффрея де Пейрака, он никак не отреагировал. Теперь молодая женщина была уверена, что Клемана Тоннеля на долгие годы приставил шпионить к ней не Конде. Как знать? Не исключено, что Клеман Тоннель с самого начала был шпионом господина Фуке, в том числе и при Конде. В ту эпоху плелись необычайно сложные интриги, а дворяне, замешанные в них, теперь предпочитали молчать о прошлом.

К чему монсеньору принцу вспоминать сейчас о том, что когда-то он хотел отравить Мазарини и продался Фуке? Ему и без того пришлось приложить немало усилий, чтобы вернуть расположение молодого и все еще не доверяющего ему короля, а теперь он стремится приручить эту красивую женщину, чья тайная грусть, скрывающаяся за жизнерадостным смехом, очаровала его сильнее, чем он мог ожидать.

— Во время процесса де Пейрака я был во Фландрии, — продолжил принц, — и не следил за событиями. Но, как бы то ни было, я получил этот особняк, и должен вам признаться, что совсем не рад этому. Говорят, колдун здесь и не жил, но мне все равно мерещится в этих стенах нечто печальное и зловещее. Кажется, вокруг меня декорации, приготовленные для сцены, которая так и не была сыграна… Все эти прекрасные вещи ждут своего хозяина, но ждут они не меня. Я оставил в доме старого конюха, который принадлежал к челяди графа де Пейрака. Он говорит, что иногда, по ночам, видит призрак покойного хозяина… Это вполне возможно. Здесь чувствуется некая странная сила, которая отторгает меня и гонит прочь. Я стараюсь не оставаться в доме надолго. Вы испытываете столь же тягостное впечатление?

— Нет, напротив, — прошептала Анжелика.

Она окинула взглядом комнату. «Здесь я у себя дома, — подумала она. — Я и мои дети — вот те хозяева, которых ждут эти стены».

— Так, значит, особняк вам нравится?

— Я уже полюбила его. Он восхитителен. Ах! Как бы я хотела здесь жить! — воскликнула Анжелика, с неожиданной страстью прижав руки к груди.

— Вы могли бы здесь жить, если бы захотели этого, — сказал принц.

Анжелика резко повернулась. Конде остановил на ней свой выразительный, царственный взгляд, о котором позже столь красноречиво скажет Боссюэ[33]: «Этот принц… нес победу в своих глазах…»

— Жить здесь? — повторила Анжелика. — В каком качестве, монсеньор?

Ее собеседник улыбнулся, резко встал и подошел к своей гостье.

— Взгляните на меня! Мне сорок четыре года, конечно, я не молод, но еще и не стар. Не стану лукавить, порой у меня случаются боли в коленях, но все остальное пребывает в добром здравии. Буду с вами откровенен. Я полагаю, что могу стать для вас вполне достойным любовником. Я думаю, что не слишком шокировал вас своим предложением. Не знаю, откуда вы появились, но что-то подсказывает мне, что вам уже довелось много чего услышать в свой адрес, а я, по крайней мере, не морочу вам голову. Я никогда не умел пускать дамам пыль в глаза: нахожу это бесполезным. Столько усилий, чтобы напоследок задать все тот же вечный вопрос: «Согласны вы или нет?» Нет, подождите, не торопитесь с ответом. Я объясню, какие преимущества вы сможете извлечь из этой связи. У вас будет солидное содержание… Да, я знаю, что вы очень богаты. Но послушайте, Я ПОДАРЮ ВАМ ОСОБНЯК БОТРЕЙИ, раз он вам так понравился. Позабочусь о ваших сыновьях, прослежу за их образованием. Я знаю, что вы вдова и чрезвычайно дорожите своей безупречной репутацией. Конечно, это весьма ценное качество, но… подумайте, ведь я не прошу вас расстаться с вашей репутацией ради какого-то прощелыги. А поскольку вы сами заговорили о моей славе, позвольте мне заметить, что…

Он колебался, и эта скромность не была притворной, а потому казалась особенно трогательной.

— …вовсе не зазорно быть любовницей Великого Конде. Так уж устроен наш мир. Я представлю вас в обществе… К чему эта скептическая и даже несколько презрительная улыбка, мадам?

— Потому что, — ответила Анжелика, не переставая улыбаться, — я вспомнила песенку, которую пел на улице один старый балагур, папаша Тру-ля-ля:

— Нет, ну что за нахалка! — воскликнул Конде в притворной ярости.

Он обхватил Анжелику за талию и привлек к себе.

— Именно такой вы мне и нравитесь, милочка, — произнес он со страстью в голосе. — Потому что я сразу заметил: оставаясь прежде всего женщиной, вы обладаете отвагой воина. Вы атакуете в самый удачный момент, с хитростью Макиавелли пользуетесь слабостью противника и наносите ему сокрушительные удары. Но вы недостаточно быстро отступаете на свои позиции. И вот вы в моих руках!.. Вы по-девичьи свежи и неприступны, а ваша ладно скроенная маленькая фигурка чертовски привлекательна!.. Ах! Как бы я хотел, чтобы вы слушали меня не как принца, а как мужчину, причем мужчину довольно несчастного. Вы столь разительно отличаетесь от кокеток с каменным сердцем!

Конде коснулся щекой волос Анжелики.

— В ваших светлых локонах есть седая прядь, которая волнует меня. Кажется, что под маской радости и юности, которую вы носите, скрывается опыт, рожденный великими горестями. Или я ошибаюсь?

— Нет, монсеньор, — покорно ответила Анжелика.

Она подумала, что если бы нынче утром ей кто-то сказал, что к вечеру она окажется в объятиях принца Конде и что она по собственной воле прижмет свой лоб к его августейшему плечу, она бы воскликнула в ответ, что жизнь не настолько безумна. Но ее жизнь никогда не была заурядной, и молодая женщина уже начала привыкать к неожиданным поворотам судьбы.

— С ранней молодости, — продолжил принц, — я любил лишь одну женщину. Я не всегда был верен ей, но любил только ее. Она была очень красива и нежна — отрада моей души. Сколько же интриг и заговоров плелось, чтобы разлучить нас… И она устала. Что осталось на мою долю после того, как она приняла постриг? В моей жизни было всего две страсти: она и война. Моя любимая удалилась в монастырь, а этот болван Мазарини подписал Пиренейский мир. И теперь я всего лишь разряженное пугало, которое выслуживается перед молодым королем в надежде бог знает когда получить какое-нибудь военное губернаторство и, возможно, пост командующего, если Его Величеству все же придет в голову счастливая идея потребовать у фламандцев приданое королевы. А об этом поговаривают… Но давайте оставим политику — я не хочу вам наскучить. Ваш вид пробудил во мне тот живой огонь, который, как казалось, давно угас. Самое страшное — когда умирает сердце… Мне хотелось бы удержать вас рядом со мной…

Пока принц говорил, Анжелика потихоньку высвободилась из его объятий и чуть отодвинулась.

— Монсеньор…

— Вы скажете «да», не правда ли? — взволнованно спросил мужчина. — О! Умоляю вас… Что вас удерживает? Вы любите другого? Уж не собираетесь ли вы сказать мне, что испытываете нежные чувства к этому низкородному слуге, Одиже, который сопровождает вас, как верный пес, в прогулках по городу?

— Одиже — мой деловой партнер.

— Однако, — с неожиданной ревнивостью проворчал Конде, — вчера вечером вас видели на спектакле в сопровождении дворецкого графа де Суассона. А это что-то да значит!

— Монсеньор, — ответила Анжелика, — это значит, что я не отрекусь от моих старых привязанностей, пока сама не сочту нужным. А я все еще нуждаюсь в дворецком Одиже.