Анна Голон - Анжелика. Путь в Версаль

— Это я, Дегре.

— Вы пришли как друг или как полицейский?

— Откройте — скажу.

Пока Анжелика откидывала засовы, ей пришло в голову, что визит полицейского в такой час весьма неуместен, но вместе с тем она была безмерно рада видеть Дегре. Все лучше, чем оставаться одной и отсчитывать минуты, каждая из которых обжигает ее сердце, как капля расплавленного свинца.

— А где Сорбонна? — спросила она.

— Сегодня вечером я не брал ее с собой.

Анжелика заметила, что из-под его мокрого плаща выглядывает жюстокор красного сукна с отделкой из черных лент, украшенный кружевными воротником и манжетами. Со шпагой на боку, в сапогах со шпорами Дегре походил на провинциального дворянина средней руки, крайне гордого оказаться в столице.

— Я возвращался из театра, — весело сообщил полицейский. — Довольно деликатная миссия, связанная с одной красоткой…

— Вы больше не ловите грязных памфлетистов?

— Быть может, стало ясно, что существует лучшее применение моим талантам…

— Вы отказались заниматься этим делом?

— Не совсем так. Мне предоставили полную свободу действий. Начальству известно, что у меня свои методы работы.

Стоя у огня, Дегре согревал руки. Черные перчатки с широкими раструбами и фетровую шляпу он положил на табурет.

— Почему вы не стали военным? — спросила Анжелика, любуясь новым солидным обликом бывшего невзрачного адвоката. — Вас можно назвать красивым мужчиной, с вами не соскучишься… Подождите… Я сейчас принесу вам кувшинчик белого вина и вафли.

— Нет, благодарю! Невзирая на ваше любезное гостеприимство, полагаю, что мне лучше откланяться. Придется еще прогуляться до ворот Монмартр.

Анжелика вздрогнула и бросила взгляд на часы: половина двенадцатого. Если Дегре тотчас же отправится к воротам Монмартр, то вполне вероятно, что он столкнется с Грязным Поэтом и его попутчиками. Случайно ли вознамерился он прогуляться до ворот Монмартр или этот дьявол в обличье человека что-то разнюхал? Нет, невозможно! Внезапно молодая женщина решилась.

Дегре потянулся к плащу.

— Уже! — возразила Анжелика. — Вы меня изумляете! Сначала являетесь в столь неурочный час, вытаскиваете меня из постели, а потом мгновенно исчезаете.

— Я не вытаскивал вас из постели. Вы не были раздеты. Вы сидели перед камином, задумавшись о чем-то.

— Это так… Мне было тоскливо. Давайте присядем!

— Нет, — заявил Дегре, затягивая шнуровку на воротнике. — Чем больше я над этим думаю, тем сильнее моя уверенность в том, что мне следует поторопиться.

— Ох уж эти мужчины! — недовольно пробормотала Анжелика. Она ломала голову, судорожно пытаясь найти предлог задержать гостя.

Анжелика боялась не столько за поэта, сколько за самого Дегре, в случае той неизбежной встречи, которая произойдет, если отпустить его теперь к воротам Монмартр. У полицейского при себе пистолет и шпага, но бандиты тоже вооружены, к тому же они отлично умеют вспарывать животы, и их много. Кроме того, сегодня он не взял с собой Сорбонну. В любом случае, не стоит, чтобы побег Клода Ле Пти сопровождался потасовкой, во время которой может погибнуть капитан полицейского подразделения Шатле. Это нужно предотвратить любой ценой.

Но Дегре уже вышел из комнаты.

«О боже! Какой вздор, — подумала Анжелика. — Если я не способна задержать мужчину на четверть часа, то спрашивается, зачем Господь сотворил меня женщиной!»

Она поспешила за полицейским в прихожую и, когда он уже взялся за ручку двери, накрыла его ладонь своей. Нежность этого жеста, казалось, поразила его. Было видно, что он сомневается.

— Доброй ночи, мадам, — произнес он с улыбкой.

— Ночь для меня не будет доброй, если вы сейчас уйдете, — прошептала Анжелика. — Ночь слишком длинна… когда проводишь ее в одиночестве.

И она прижалась щекой к его плечу.

«Я веду себя как куртизанка, — подумала она, — но что поделаешь! Несколько поцелуев позволят мне выиграть время. Даже если он попросит большего, почему бы нет? В конце концов, мы давно знаем друг друга».

— Мы так давно знаем с вами друг друга, Дегре, — повторила она вслух. — Вы никогда не думали, что между нами…

— Не в ваших правилах бросаться мужчинам на шею, — недоуменно заметил Дегре. — Что с вами нынче, моя милая?

Но рука полицейского соскользнула с дверной ручки и легла ей на плечо. Другая рука очень медленно, как будто нехотя, поднялась и обвила ее тонкую талию. Но он не торопился прижать Анжелику к груди, а держал ее скорее как легкий и хрупкий предмет, с которым непонятно как следует обращаться. Однако интуиция подсказала молодой женщине, что сердце Дегре забилось намного быстрее. Не правда ли, забавно вызвать волнение в этом равнодушном мужчине, всегда отлично владеющем собой?

— Нет, — сказал он наконец. — Нет, я никогда не думал о том, чтобы заняться с вами любовью. Видите ли, для меня любовь — вещь крайне обыденная. В делах любовных, как и во многом другом, я не привык к роскоши, и она меня не прельщает. Холод, голод, нищета и розги наставников не способствовали воспитанию во мне изысканного вкуса. Я привык к кабакам и борделям. Все, что мне надо от девушки, — это чтобы она была славной животинкой, крепким, удобным предметом, который можно использовать, как захочется. Моя дорогая, если быть до конца честным, то вы просто не в моем вкусе.

Анжелику речь бывшего адвоката скорее позабавила. Она слушала, не поднимая головы от его плеча. У себя на спине она чувствовала мягкое тепло, исходящее от рук Дегре. Возможно, он не столь заносчив, как хочет казаться. Женщина, подобная Анжелике, не могла в этом ошибиться. Слишком многое связывало ее с бывшим адвокатом. И она приглушенно засмеялась.

— Вы говорите со мной так, словно я являюсь предметом роскоши… предметом неудобным, как вы сами сказали. Судя по всему, вы восхищаетесь богатством моих нарядов и моего жилища?

— Ну! Наряды тут ни при чем. В вашей головке по-прежнему хранится осознание превосходства, которое я прочел в ваших глазах в тот далекий день, когда вам представили какого-то жалкого адвокатишку-простолюдина.

— Много воды утекло с тех пор, Дегре.

— Сколько бы ни утекло, одно останется неизменным — высокомерие женщины, чьи предки в 1356 году сражались рядом с королем Иоанном II Добрым при Пуатье.

— Решительно, вы все всегда обо всех знаете, пронырливый полицейский!

— Да… точно так же, как ваш друг Грязный Поэт.

Дегре взял Анжелику за плечи и ласково, но твердо отстранил от себя, чтобы взглянуть ей в глаза.

— Так что?.. Это правда, что он собирается быть в полночь у ворот Монмартр?

Она вздрогнула, но потом подумала, что опасность уже миновала. Где-то далеко часы отбивали последние удары полночи. Дегре заметил, что ее глаза торжествующе блеснули.

— Да… да, уже слишком поздно, — прошептал мужчина, задумчиво наклонив голову. — В эту ночь столько людей назначили друг другу встречу около ворот Монмартр! Между прочим, собирался прибыть сам господин гражданский лейтенант, а с ним и двадцать стражников из Шатле. Возможно, если бы я опередил их, то смог бы посоветовать этим господам отправиться подстерегать дичь в другом месте… Или предупредил бы неосторожную дичь, чтобы она вырывалась на волю другим путем… Но теперь, я полагаю… да, я полагаю, что уже слишком поздно…

Ранним утром Флипо отправился на рынок Пьер-о-Ле, чтобы купить детям свежего молока. Анжелика только-только забылась коротким тревожным сном, как вдруг услышала, что мальчишка вновь влетел в дом. Забыв постучаться, он просунул всклокоченную голову в приоткрытую дверь ее спальни. Его глаза вылезали из орбит.

— Маркиза Ангелов, — задыхаясь, выкрикнул Флипо, — я только что видел… там, на Гревской площади… Грязного Поэта.

— На Гревской площади? — переспросила Анжелика. — Он окончательно рехнулся! Что он там делает?

— Показывает язык прохожим, — ответил Флипо. — Его вздернули!

— Я ОБЕЩАЛ господину д'Обре, лейтенанту парижской полиции, который, в свою очередь, поклялся в этом королю, что три последних имени из списка никогда не будут названы во всеуслышание. Но сегодня утром, хотя автор памфлетов повешен, на растерзание парижанам был отдан граф де Гиш. Теперь Его Величество не сомневается, что казнь главного виновника, этого проклятого поэта, не сможет остановить длань высшего правосудия, которая готова обрушиться на его брата. Со своей стороны я дал понять Его Величеству, что знаю одного или нескольких сообщников памфлетиста, которые, невзирая на смерть поэта, продолжат его дело. И повторяю: я обещал, что три последних имени никогда не будут разглашены.

— Они будут названы!

— Нет!

Анжелика и Дегре опять стояли лицом к лицу на том же самом месте, где накануне молодая женщина положила свою голову на плечо полицейского. Она никогда не простит себя за этот жест. Теперь взгляды их скрестились, как шпаги.

Дом был пуст. Лишь на чердаке метался в огне лихорадки раненый Давид. С улицы почти не доносилось шума — эхо народных волнений не достигало аристократического квартала. Крики толпы, с утра запрудившей Гревскую площадь с виселицей, на которой раскачивалось тело Клода Ле Пти — Грязного Поэта с Нового моста, затихали где-то на границах Маре. Вот уже пятнадцать лет памфлетист наводнял своими эпиграммами и песнями улицы Парижа, и народ не мог поверить, что он мертв, повешен. Люди изумленно показывали друг другу на светлые пряди волос, которыми играл ветер, на изношенные ботинки, подбитые старыми гвоздями. Матушка Маржолен плакала. На углу улицы Ваннери[11] мамаша Тру-ля-ля с лицом, мокрым от слез, пиликала на скрипочке папаши Тру-ля-ля знаменитый напев: