* * *

На Анжелику надели маску, да еще из предосторожности завязали глаза, и в карете с опущенными шторами привезли в небольшой домик в предместье Вожирар. Повязку с глаз сняли только в гостиной, освещенной несколькими канделябрами. Там находились четверо или пятеро чопорных мужчин в париках, которые не выказали большой радости от встречи с ней.

Не будь здесь Дегре, Анжелика испугалась бы, что попала в ловушку, из которой не выбраться живой.

Но намерения Кольбера, буржуа с холодным и строгим лицом, были честными. Никто лучше этого опытного человека, не одобрявшего дебоши придворных и их манеру сорить деньгами, не смог бы понять обоснованность просьбы Анжелики, направленной королю. С этим согласился и государь, хотя, по правде сказать, с некоторой неохотой из-за скандала, вызванного памфлетами Грязного Поэта.

Анжелика быстро поняла, что если и будет обсуждение, то чисто формальное. Ее личная позиция была неуязвима.

Когда двумя часами позже Анжелика покидала высокое собрание, она увозила обещание, что сумма в 50 000 ливров на восстановление таверны «Красная Маска» будет предоставлена из королевской казны; что патент на производство шоколада, выданный когда-то отцу юного Шайу, будет подтвержден; что Анжелику поименуют в этом патенте и что специально подчеркнут ее независимость от какой бы то ни было гильдии.

Кроме того, ей предоставили всевозможные льготы на получение сырья. И наконец, в качестве возмещения она испросила для себя право стать владелицей акций недавно созданной Ост-Индской компании.

Последнее условие крайне удивило ее собеседников. Но господа финансисты поняли, что молодая женщина прекрасно разбирается в делах. Она объяснила, что для ее предприятия необходимы колониальные товары, а потому Ост-Индская компания может только приветствовать клиентку, заинтересованную как в процветании вышеназванной компании, так и в поддержке самых богатых людей королевства.

Господин Кольбер ворчливо признал, что требования этой молодой особы хотя и значительные, но деловые и обоснованные. В результате согласие было получено. В обмен подручные господина д’Обре, начальника полиции, отправятся в лачугу, стоящую в чистом поле, и найдут там бесхозный ящик, полный пасквилей, в которых жирным шрифтом напечатаны имена маркиза де Лавальера, шевалье де Лоррена и Месье, брата короля.

По дороге в Париж, в той же карете с закрытыми окнами, Анжелика пыталась сдержать свою радость. Неприлично чувствовать себя счастливой, особенно если вспомнить, ценой каких жертв была достигнута эта победа. Но в конечном счете, если все пойдет по задуманному плану, то не нужно удивляться, что в один прекрасный день она станет богатейшей дамой Парижа. А с деньгами она уж сумеет подняться в обществе. Она поедет в Версаль, будет представлена королю, вернет свое положение и воспитает сыновей как маленьких вельмож.

На обратном пути ей не завязали глаза, потому что стояла непроглядная ночь. Анжелика была в карете одна, но, погруженная в свои мечты и расчеты, она даже не заметила, как доехала до города. Вокруг слышалось только цоканье копыт небольшого конного эскорта.

Вдруг карета остановилась, и снаружи приподняли занавеску над окном. При свете фонаря она разглядела лицо Дегре, наклонившегося к дверце кареты. Он был верхом.

– Здесь я расстаюсь с вами, мадам. Карета довезет вас до дому. Через два дня, надеюсь, мы вновь встретимся, и я передам вам все причитающееся. Вы довольны?

– Конечно. О Дегре, это замечательно! Если мне удастся запустить в продажу шоколад, я уверена, что восстановлю свое состояние.

– У вас все получится. Да здравствует шоколад! – заключил Дегре.

Он снял шляпу и, склонившись, поцеловал ей руку, продлив поцелуй, быть может, несколько дольше, чем того требовала вежливость.

– Прощайте, Маркиза Ангелов!

– Прощайте, недотепа! – улыбнулась она.

Глава XXIX

Колбасник с Гревской площади отдыхал, сидя перед своей лавкой. Стоял один из первых весенних деньков. Небо без облачка. На виселице ни одного повешенного, и даже нет приготовлений к новой казни. На острове, по другую сторону Сены, на лучезарном небе вырисовывались квадратные башни собора Нотр-Дам, вокруг которых вились голуби и вороны.

Воздух столь чист, что даже в лавке слышен равномерный шум колеса мельницы господина Юга, расположенной ниже по течению.

В это утро площадь оставалась пустынной. Сразу видно, что скоро пост. Люди ходят медленнее, со скорбными лицами, словно это катастрофа – раз в году принести жертву нашему Господу. Конечно, мэтру Люка, колбаснику, придется закрыть свою лавку. Он понесет убытки, и его супруга будет шипеть, как разъяренная кошка. Но покаяние есть покаяние! Что ты за христианин, если хочешь понести покаяние без страдания? В глубине души мэтр Люка благодарил Святую Церковь за установление поста, который позволял ему уподобить свои желудочные колики страданиям Христа на кресте.

Тем временем на площади появилась богатая карета и остановилась невдалеке от колбасной лавки. Из нее вышла женщина, очень красивая, причесанная по новой моде дам из квартала Марэ: наверху короткие стриженые волосы в тугих кудряшках, а спереди два длинных локона, игриво вьющиеся вдоль шеи и красиво располагающиеся на груди. Мэтр Люка и в этом усматривал знак всеобщего сумасшествия: женщины добровольно состригали волосы – красоту, которой наделил их Господь Бог. Подумать страшно, что хозяйка мэтра Люка или хотя бы их дочь Жанин срезали бы волосы в подражание знатным дамам!

Даже во время ужасного голода 1658 года, когда в семье не было денег, мэтр Люка не разрешил жене продать волосы этим проклятым цирюльникам, всегда готовым угодить вельможам. Вот это и есть мода: женщины состригают свои волосы, чтобы украсить ими головы мужчин!

Приехавшая дама рассматривала вывески, – казалось, она что-то искала. Когда она подошла к колбасной «Сент-Антуан», мэтр Люка узнал ее. Однажды ему указали на эту даму в квартале рынка, где она владела двумя торговыми складами. Несмотря на манеры, богатство и красоту нарядов, она не благородного происхождения. Это одна из самых богатых коммерсанток Парижа, некая мадам Моран. Она сделала состояние, потому что ей в голову пришла гениальная мысль – ввести в моду шоколад. Мадам Моран держала не только кондитерскую «Испанская Карлица» на Фобур-Сент-Оноре, она владела еще несколькими знаменитыми ресторанами и тавернами, а также контролировала более скромные, но процветающие предприятия, такие как «общественные кареты за пять солей», и несколько лавочек на ярмарке Сен-Жермен. Кроме того, ей принадлежала монополия на торговлю заморскими птицами на набережной Дубильщиков. Четверо коммерсантов, подхвативших эти начинания, платили ей за патент.

Говорили, что она вдова, что начала с малого, но так умело вела дела, что самые важные финансисты, вплоть до господина Кольбера, любили обсуждать с ней коммерческие проблемы.

Все это вспомнилось мэтру Люка, и, когда дама приблизилась, он поспешно снял колпак и поклонился настолько низко, насколько позволял его кругленький животик.

– Здесь ли живет мэтр Люка, хозяин колбасной лавки «Сент-Антуан»? – спросила дама.

– Он самый, к вашим услугам, мадам. Если вы потрудитесь войти в мою скромную лавочку…

Он вошел первым, уже предвкушая солидный заказ.

– Здесь у меня сервелаты, колбасы, они красивые на взгляд, но на вкус еще лучше. А вот свежепосоленная свининка, даже от кусочка величиной с наперсток суп, да и любое блюдо становятся такими ароматными! Есть у меня и сырокопченая ветчина…

– Да, мэтр Люка, я вижу… Я вижу, что все ваши продукты прекрасного качества, – мягко прервала его Анжелика, – и пришлю к вам посыльного сделать заказ. Но сегодня я пришла с другой целью… Так вот. У меня перед вами должок, мэтр Люка. И уже давно, а я все еще его не оплатила.

– Должок? – с удивлением повторил колбасник.

Он внимательно осмотрел собеседницу и покачал головой, уверенный, что никогда даже словом не перемолвился с этой красавицей.

Анжелика улыбнулась:

– Да, я должна вам за оплату визитов лекаря и аптекаря, которых вы позвали к бедной девушке, без сил свалившейся возле дверей вашей лавки… Пять лет тому назад.

– Я уж и не помню, кто это был, – отвечал он добродушно. – Мне, знаете ли, не раз приходилось помогать людям, которые падали у моих дверей. Если учесть, что делается на Гревской площади, так мне следовало стать монахом-госпитальером, а не открывать колбасную лавку. Эта площадь не место для людей, ищущих спокойной жизни. Но зато здесь не заскучаешь. Расскажите-ка подробнее, что там случилось, может, я и вспомню.

– Однажды зимним утром здесь пылал костер, – начала Анжелика дрожащим голосом. – Сжигали колдуна. Я хотела посмотреть на казнь, потому и пришла, но напрасно: я была беременна и уже на сносях. А вы позвали лекаря.

– Да-да! Припоминаю, – пробормотал он.

Жизнерадостная улыбка исчезла с его лица. Он с крайним удивлением посмотрел на Анжелику, и в его взгляде смешались жалость и страх.

– Так это вы, – сказал он тихо. – Несчастная женщина!

Анжелика почувствовала, как краска заливает лицо. Она знала, что это посещение вызовет мучительные воспоминания, и поклялась никогда не оглядываться на минувшее. Она упорно убеждала себя, что мадам Моран, обладающая солидным состоянием и почти безупречной репутацией, не имеет никакого отношения к ее прошлому.

Но реакция этого достойного человека всколыхнула ее чувства, и она опять увидела себя жалкой, с блуждающим взглядом и отяжелевшей фигурой, затерянной в толпе, где ее толкали со всех сторон.

Анжелика поднялась, расправила шелковую голубую юбку и пышные кружевные манжеты вокруг запястий, украшенных браслетами.

– Все верно, – сказала она с вымученной улыбкой. – В те времена, мэтр Люка, я была нищенкой, а вы проявили к ней сострадание. Но, как видите, судьба оказалась ко мне милостивой, и сегодня я могу вас отблагодарить.