«Я больше не могу выносить эту жизнь!» – снова подумала она.

Еще не рассвело, и Анжелика зажгла свечу. В зеркале на туалетном столике отражалось ее бледное, осунувшееся лицо.

«Зеленые глаза, – сказала она про себя. – Цвет, приносящий несчастье. Да, это так. Я приношу несчастье всем, кого люблю… или кто любит меня.

Поэт Клод?.. Повешен. Никола?.. Сгинул. Жоффрей?.. Сожжен заживо».

Анжелика сдавила виски. Она дрожала так, что было трудно дышать. Но ладони оставались холодными.

«Для чего я веду борьбу с этими сильными, обладающими властью мужчинами? Мое ли это дело? Место женщины в домашнем кругу, возле любимого супруга, в теплом спокойном доме, где спит в колыбельке ребенок. Ты помнишь, Жоффрей, тот маленький замок, где родился Флоримон?.. За окнами бушевала горная гроза, а я, прижавшись, сидела у тебя на коленях и с испугом и доверием смотрела на твое необыкновенное лицо, на котором играли отсветы огня… Как ты умел смеяться, обнажая белые зубы! Или же я ложилась на нашу широкую кровать, а ты пел своим глубоким бархатным голосом, который походил на горное эхо. И я засыпала. Ты был для меня всем… Во сне я говорила себе, что мы будем счастливы вечно…»

Спотыкаясь, Анжелика пересекла комнату, упала на колени возле кровати и зарылась лицом в смятые простыни.

– Жоффрей, любовь моя!.. – раздался ее долго сдерживаемый крик. – Вернись, Жоффрей, любовь моя, не покидай меня одну… Вернись!

Но он никогда не вернется, она это знала. Он ушел очень далеко. Где теперь его найти? Нет даже могилы, на которой она могла бы молиться… Ветер развеял над Сеной его пепел.

Перед глазами возникла река, ее плавно бегущие волны и сверкающая гладь под лучами заходящего солнца.

Анжелика встала. Ее лицо было мокро от слез.

Она села к столу, взяла белый лист бумаги и очинила перо.

«Когда, господа, вы прочтете это письмо, меня уже не будет в живых. Я знаю, что преступно покушаться на свою жизнь, но в этом преступлении я полагаюсь на Господа Бога, которому ведомы наши души. Уповаю на Его милосердие. Поручаю двоих детей своих справедливости и доброте короля. В обмен на молчание, от которого зависит честь королевской семьи и которое я свято соблюла, прошу его величество отечески позаботиться об этих маленьких жизнях, начавшихся под знаком таких несчастий. Если король не вернет им имя и наследство их отца, графа де Пейрака, то молю его величество предоставить им хотя бы средства к существованию сейчас и позднее позаботиться об их образовании и деньгах, необходимых для обзаведения…»

Она добавила еще несколько подробностей, касающихся жизни детей, испросив также защиты для юного сироты Шайу. Второе письмо она адресовала Барбе, заклиная ее никогда не оставлять Флоримона и Кантора и отписав ей то немногое, что имела: платья и драгоценности.

Она вложила и второе письмо в конверт и запечатала его.

Ей стало легче. Она занялась своим туалетом, оделась и провела все утро в комнате детей. Их вид подействовал на нее благотворно. Но ее не терзала мысль, что она навсегда их покинет. Они в ней не нуждались. У них есть Барба, они любят ее, и она отвезет их в Монтелу. Они вырастут под солнцем, на свежем деревенском воздухе, далеко от этого грязного, вонючего Парижа.

Да Флоримон и так уже отвык от матери, которая возвращалась только поздно вечером в его королевство, где он царил среди двух служанок, собаки Пату, игрушек и птиц. Но так как игрушки приносила все-таки Анжелика, то дети бросались ей навстречу, крича и требуя все нового. В этот день Флоримон дергал свое красное платьице из дрогета.

– Матушка, – спросил он, – когда у меня будут короткие штанишки? Вы знаете, я ведь теперь мужчина.

– Мой дорогой, у тебя уже есть шляпа с красивым розовым пером. А многие мальчики твоего возраста довольствуются чепчиком, как Кантор.

– А я хочу штанишки! – закричал Флоримон, бросив на пол игрушечную трубу.

Анжелика ушла. Она не хотела поддаваться гневу и наказывать ребенка.

После обеда, когда дети уснули, Анжелика надела длинную накидку и вышла из дому, взяв с собой запечатанный конверт. Она вручит его Дегре и попросит передать этому тайному собранию. Потом она уйдет от полицейского и пойдет вдоль берега. У нее еще много времени. Она собиралась идти долго и далеко, до самых деревенских полей, и как последние картины сохранить в душе пожелтевшие осенние нивы и золотистую листву, надышаться напоследок запахом мхов, напоминающим Монтелу и детские годы…

Глава XXVIII

Анжелика пришла к Дегре, в его дом на мосту Нотр-Дам. Полицейский любил жить на мостах, тогда как те, кого он преследовал, жили внизу.

Но это уже не был дом-развалюха на Малом мосту, где она побывала много лет назад, когда впервые посетила его. Все изменилось.

Теперь Дегре обзавелся на дорогом мосту Нотр-Дам собственным домом, почти новым, но безвкусным, как у всякого зажиточного горожанина. Фасады украшали кариатиды, поддерживающие цветы и фрукты, а также барельефы с изображением короля – и все раскрашено яркими красками «под настоящее».

В комнате, куда привратник ввел Анжелику, царил тот же мещанский комфорт. Но молодая женщина едва взглянула на просторную кровать под балдахином на витых колонках и на рабочий стол с прибором из позолоченной бронзы.

Ее не интересовал вопрос, откуда у адвоката взялись средства на новую жизнь. Дегре находился для нее одновременно и в прошлом, и в настоящем. У нее сложилось впечатление, что он знает о ней абсолютно все, и это успокаивало. Он человек жесткий и равнодушный, но надежный как скала. Она со спокойной душой передаст ему письмо с выражением своей последней воли, уверенная, что ее дети не будут забыты.

Открытое окно комнаты выходило на Сену. Слышался шум весел. Этот звук напоминал водопад, когда суда проходили под мостом.

Стояла прекрасная погода. Ласковое осеннее солнце играло на тщательно натертых черно-белых плитках пола.

Наконец Анжелика услышала в коридоре звон шпор. Она узнала шаги Дегре.

Он вошел, не выразив удивления ее ранним приходом:

– Приветствую вас, мадам. Сорбонна, собачка моя, останься там, у тебя грязные лапы.

Сегодня он вновь был одет если и не изысканно, то хорошо. Серебряный галун окаймлял ворот его широкого плаща, который он сбросил на стул. Но она узнала прежнего Дегре по тому естественному жесту, каким он снял шляпу и парик. Затем он отцепил шпагу. Дегре явно пребывал в прекрасном настроении:

– Я от господина д’Обре. Все складывается просто замечательно. Вы, моя дорогая, встретитесь с важными лицами в области коммерции и финансов. Возможно, будет присутствовать сам господин Кольбер.

Анжелика вежливо улыбнулась. Все слова казались ей пустыми и не задевали ее затуманенного сознания. Она не будет иметь чести познакомиться с господином Кольбером. В тот час, когда эти всемогущие лица соберутся в указанном месте, тело Анжелики де Сансе, графини де Пейрак, Маркизы Ангелов, будет плыть по течению мимо берегов Сены, позолоченных осенью. И тогда она будет свободна. И никто не будет над ней властен. И может быть, она соединится с Жоффреем…

Она вздрогнула, потому что Дегре все о чем-то говорил, а она не понимала о чем.

– Что вы говорите?

– Я говорю, что вы пришли на встречу слишком рано.

– Я пришла не на встречу. Я забежала к вам на минутку, потому что меня ждет один очаровательный щеголь, мы идем в галерею дворца, я хочу полюбоваться последними новинками. Возможно, потом я прогуляюсь до Тюильри. Так я без излишней нервозности дождусь назначенного часа встречи. Но у меня с собою конверт, и он мне мешает. Могу ли я оставить его у вас? Я заберу его, когда вернусь.

– К вашим услугам, мадам.

Он взял запечатанный конверт, открыл шкатулку, стоящую на консоли, и положил его туда.

Анжелика обернулась, чтобы взять веер и перчатки. Все как обычно, никаких затруднений. И так же спокойно, не торопясь, она пойдет дальше. Просто в какой-то момент надо свернуть к Сене… И солнце будет отражаться в воде реки точно так же, как на черно-белом полу…

Какой-то скрежет заставил ее обернуться – это Дегре повернул ключ в двери. Потом он невозмутимо положил ключ в карман и с улыбкой подошел к молодой женщине.

– Присядьте еще на несколько минут, – попросил он. – Я уже давно хочу задать вам два-три вопроса, и ваш визит предоставляет такую возможность.

– Но… Меня ждут!

– Подождут, – все так же улыбаясь, ответил Дегре. – Впрочем, я вас не задержу. Прошу вас, садитесь.

Он указал на стул перед столом, а сам сел по его другую сторону.

Анжелика чувствовала себя такой усталой, что не стала спорить. Уже несколько дней она двигалась как во сне.

Но что-то ее тревожило. Что же? Ах да! Зачем Дегре закрыл дверь на ключ?

– Сведения, которые я хочу от вас получить, касаются одного очень важного дела. Я им сейчас занимаюсь. И от этого зависит жизнь нескольких человек. Слишком долго и ни к чему пересказывать вам суть этого дела. Вполне достаточно, если вы просто ответите на мои вопросы. Так вот…

Он говорил, не глядя на нее, очень медленно и прикрыв глаза ладонью, словно погрузился в далекое прошлое.

– Почти четыре года тому назад, во время ночного вторжения к аптекарю Глазеру из Сен-Жерменского предместья, были задержаны два грабителя из низов. Насколько я помню, в воровской среде у них были клички Отмычка и Трус. Их повесили. Однако перед смертью, во время допроса, вышепоименованный Трус произнес какие-то слова, которые я только недавно обнаружил в Шатле в протоколах допроса. Они проливают свет на мое нынешнее расследование. Это касается увиденного Трусом в доме аптекаря Глазера во время того ночного посещения. К сожалению, выражения этого свидетельства очень неточны. Просто бессвязные слова, заставляющие многое подозревать, но ничего не доказывающие. Так вот, я хотел бы вас попросить внести ясность. Что там находилось, у этого старика Глазера?