Она осыпала его оскорблениями, но защищалась слабо. Ведь нельзя же по-настоящему бояться человека, которого знаешь с детства: неохотнее всего мы расстаемся с отражениями своего детства. Близость, соединявшая их, имела слишком глубокие корни.


– Знаешь, о чем я думал, – сказал он, отхлебнув вина, – все, что я сделал в Париже, все, что помогло мне добиться успеха, пришло ко мне из детства, из наших с тобой детских приключений и прогулок. Мы заранее готовились к ним, ты помнишь? И вот, поняв, как организовать свое… дело, я все твердил себе…

Он умолк и в задумчивости провел языком по губам. Устроившийся у его ног мальчонка по имени Флипо протянул ему стакан вина.

– Довольно, – буркнул Каламбреден, отталкивая его руку. – Дай нам поболтать…

– Знаешь, – продолжал он, обращаясь к молодой женщине, – я часто спрашивал себя: «А как поступила бы она, Анжелика? Какой удачный ход родился бы в ее головке?» Это мне помогало… Почему ты смеешься?

– Я не смеюсь, а улыбаюсь. Мне вспомнился наш последний поход, не очень-то славный… Когда мы отправились в Америку, а оказались прямехонько в Ньельском аббатстве.

– Да уж, глупо получилось! Не надо было в тот раз тебя слушаться. – Он задумался. – Тогда твои идеи были не слишком хороши. Потому что ты взрослела, становилась женщиной. Женщины редко бывают благоразумны… Но тут дело в другом… – заключил он, игриво рассмеявшись.

Поколебавшись и краем глаза следя за своей подругой, он осмелился на ласку. Таков уж был характер Анжелики: Никола никогда не знал, примет ли она его любовные устремления. За какой-то поцелуй она могла накинуться на него с горящими, как у сердитой кошки, глазами; угрожать, что бросится с башни; осыпать его оскорблениями, достойными разве что базарной бабы, – она очень скоро их выучила.

Анжелика могла дуться по целым дням, быть такой холодной, что даже Баркароль пугался, а Красавчик и вовсе начинал заикаться.

Тогда Каламбреден собирал свою команду, чтобы каждый подумал о возможных причинах ее дурного настроения.

Зато в другие моменты она умела быть податливой, смешливой, почти нежной. Он узнавал ее. Это снова была она!.. Его всегдашняя мечта! Девочка Анжелика, босиком, в старом платье, с былинками в спутанных волосах, бегущая по дороге.

А бывало, она становилась апатичной, будто отсутствующей, покорной всему, чего он от нее хотел, но такой безразличной, что он отступал в беспокойстве и смутной тревоге… Честное слово, что за дрянь эта Маркиза Ангелов!..

На самом деле в таком поведении не было никакого расчета. Слишком расшатанные нервы повергали ее то в отчаяние и ужас, то в мрачное и почти блаженное забвение. Однако женское чутье научило ее единственному способу самозащиты. Как в детстве она подчинила себе маленького крестьянина Мерло, так теперь она обуздывала бандита, в которого он превратился… Она избежала опасности стать его рабыней или жертвой. Нежностью своих признаний она удерживала его в своей власти даже крепче, нежели твердостью отказов. И страсть Никола с каждым днем становилась все ненасытней.

И этому опасному человеку, преступнику с обагренными кровью руками, случалось дрожать от страха рассердить ее.

В тот вечер, видя Маркизу Ангелов в добром расположении духа, он принялся властно осыпать ее ласками. А она ослабела и приникла к его плечу, точно лиана. Ей было безразлично присутствие окружающих, их страшных ухмыляющихся рож. Она позволила Никола расстегнуть ей корсаж, жадно целовать ее в губы.

Ее изумрудный взгляд, вызывающий и далекий, светился сквозь ресницы. В душе она пила горькую чашу своего падения, но с виду казалось, будто Анжелике доставляет удовольствие демонстрировать, что она принадлежит опасному властелину.

Подобное зрелище заставляло Польку рычать от ярости. Бывшая официальная любовница Каламбредена не хотела смиряться со своей внезапной отставкой. Тем более что с коварством настоящего тирана Каламбреден назначил ее в услужение к Анжелике. Именно ей полагалось поднимать в спальню соперницы горячую воду для мытья – настолько странная блажь в мире нищих, что слух о ней дошел даже до предместья Сен-Дени. В ярости Полька всякий раз проливала половину кипящей воды себе на ноги. Но столь велик был авторитет бывшего лакея среди его людей, что она не осмеливалась и рта раскрыть при той, которая отняла у нее расположение любовника.

Анжелика с одинаковым безразличием относилась к услугам и ненавидящим взглядам этой толстой темноволосой девушки. На языке Двора Чудес Польку называли солдатской подстилкой, она была полковой шлюхой, из тех, что во время войны сопровождают армию в походе. Она могла рассказать о сражениях больше, чем старый швейцарский наемник. Она одинаково подробно могла говорить о пушках, аркебузах и пиках, потому что общалась с военными всех полков. «Обслуживала, – уточняла она, – даже офицеров. За их прекрасные глаза и прекрасные усы, потому что у этих любезных господ в карманах пусто даже чаще, чем у отважных мародеров – солдат».

Однажды она всю кампанию царила в Польском полку, за что и получила свое прозвище.

Полька носила за поясом нож, который выхватывала по любому поводу. Говорили, она отлично им управляется.

По вечерам, допив кувшин вина, Полька вдохновенно рассуждала о грабежах и пожарах:

– Ах, хорошее время – война! Я говорила солдатам: «Любите меня, воины! Я истреблю ваших вшей!..»

Она затягивала какие-то военные марши, обнимала бывших вояк. В конце концов ее пинками выталкивали вон. Тогда, под дождем и зимним ветром, Полька бегала по берегам Сены и, вытянув руки к невидимому в темноте Лувру, кричала:

– Эй! Величество! Эй, король франков, когда же ты дашь нам войну?! Хорошую войну! Что ты сидишь там, в своей норе, и зря протираешь штаны? На кой мне сдался король без войны? Король без побед?..

Протрезвев, Полька забывала свои воинственные речи и думала лишь о том, как ей снова завоевать Каламбредена. Она, беспринципная и обладающая вулканическим темпераментом, не гнушалась ничем, чтобы достичь своей цели.

«По мне, эта девка, которая никогда не смеется и чьи глаза порой словно бы ничего не видят, Каламбредену скоро наскучит», – говорила она. Ладно, они «земляки»; это объединяет. Но уж она-то, Полька, Каламбредена знает. Ему этого будет недостаточно. И, Матерь Божья, она, Полька, готова даже делиться. Кстати, две женщины – не так уж много для одного мужчины. У принца нищих их шесть!..

И неминуемая драма произошла. Она была короткой, но жестокой.

Как-то вечером Анжелика отправилась навестить Жанена в его логове возле моста Сен-Мишель. Она принесла ему свиной колбасы. Деревянный Зад был единственным, к кому Анжелика испытывала уважение. Она выказывала ему знаки внимания, которые он, впрочем, принимал с обычным своим видом озлобленного бульдога, полагающего, что так и должно быть.

В тот вечер, понюхав колбасу, он взглянул на Анжелику и спросил:

– Куда идешь?

– В Нельскую башню.

– Не ходи. По дороге загляни в кабак Рамеза, что возле Нового моста. Каламбреден там. С приятелями и Полькой. Поняла?

Помолчав, словно для того, чтобы дать ей время осознать его слова, он настойчиво повторил:

– Поняла, что ты должна сделать?

– Нет.

По привычке она присела перед ним на колени, чтобы быть одного роста с этим человеческим обрубком. Пол и стены лачуги были глинобитные. Вся мебель состояла из единственного сундука, обтянутого драгоценным кюрболи[1], куда Деревянный Зад убирал четыре свои куртки и три шляпы. Он всегда очень заботился о своей полуфигуре.

Логово освещала висящая на стене украденная из церкви лампада из позолоченного серебра, тонкая ювелирная работа.

– Войдешь в кабак, – наставительно объяснял Деревянный Зад, – и, когда увидишь, чем Каламбреден занимается с Полькой, возьмешь что под руку попадется: горшок, бутыль, и стукнешь по черепу.

– Кого?

– Да Каламбредена, черт возьми! В таких случаях девками не занимаются.

– У меня есть кинжал, – сказала Анжелика.

– О нем забудь. Ты не умеешь им пользоваться. И потом, чтобы проучить нищего, обманувшего свою маркизу, достаточно удара по голове. Уж поверь!

– Но мне безразлично, что этот мужлан обманывает меня, – с высокомерной улыбкой произнесла Анжелика.

Глаза Жанена запылали в зарослях кустистых бровей. Он медленно заговорил:

– У тебя нет права… Я даже больше скажу: у тебя нет выбора. Среди наших Каламбреден могуществен. Он тебя выиграл. Он тебя взял. У тебя больше нет права пренебрегать им. У тебя нет права позволить ему пренебрегать тобой. Он твой мужчина.

Анжелика содрогнулась. От ярости и глухого сладострастия. Горло ее сжалось.

– Не хочу, – сдавленно прошептала она.

Принц нищих разразился горьким смехом:

– Я тоже не хотел, когда при Нордлингене мне снарядом оторвало ходули. Меня никто не спросил. Былого не вернешь… Надо приноровиться, вот и все… Научиться передвигаться в деревянном корыте…

Пламя лампады освещало все неровности на толстом лице Жанена. Анжелика подумала, что он напоминает гигантский трюфель – гриб, выросший в подземной тьме и сырости.

– Так что приноровись-ка и ты жить среди нищих, – тихо и настойчиво продолжал он. – Делай, что говорю. Иначе умрешь.

Анжелика горделиво тряхнула головой, отбросив назад волосы:

– Я больше не боюсь смерти.

– Да я не об этой смерти тебе говорю! – прорычал Жанен. – Я о другой, о смерти твоей души!

Внезапно он впал в ярость:

– Из-за тебя я несу ерунду! Я пытаюсь заставить тебя понять, черт побери! У тебя нет права позволить Польке раздавить тебя! У тебя нет права… Не тебя… Поняла?

Он впился в ее глаза огненным взглядом:

– Давай вставай и иди! Подай бутыль и стакан, там, в углу.

Доверху наполнив стакан дешевым вином, Деревянный Зад протянул его Анжелике:

– Пей залпом и уходи… Не бойся ударить сильно. Знаю я твоего Каламбредена, башка у него крепкая.