Наконец, ее сообщником был сам новый Великий Кесарь — Деревянный Зад, во владения которого Анжелика безлунной ночью переправила три огромных сундука с памфлетами. Именно они скрывали имена пяти последних злодеев. Едва ли полиция нагрянет в вонючие лачуги предместья Сен-Дени: слишком неподходящий момент, чтобы атаковать квартал, для взятия которого потребовалось бы настоящее сражение.

Несмотря на все рвение, стражники, судебные исполнители, сержанты не могли поспеть повсюду. До рассвета было еще далеко, когда Маркиза Ангелов при помощи «своих людей» без малейших помех перевезла сундуки из университетского квартала во дворец Деревянного Зада.

Двумя часами позже арестовали владельца типографии и его работников. Один из распространителей памфлетов, оказавшийся в Шатле, не выдержал пыток «испанским сапогом» и назвал имя мэтра. В мастерской печатника обнаружились доказательства его вины, но не было найдено и следа листовок с грядущими разоблачениями. Тех, кто надеялись, что памфлеты еще не напечатаны, ждало разочарование: ранним утром весь Париж узнал о трусости маркиза де Торма, который вместо того, чтобы защитить маленького торговца вафлями, ушел из трактира, заявив товарищам по попойке: «До свидания, господа. Не стану изменять привычке и оправляюсь в постель к маркизе Ракено».

Для маркиза де Ракено измены супруги отнюдь не являлись тайной, но когда об этом раструбили на весь город, он счел необходимым вызвать соперника на дуэль и был убит. Пока господин де Торм приходил в себя после поединка, появился маркиз де Жевр и предъявил дуэлянту приказ об аресте.

Маркиз де Торм еще не читал изобличающий памфлет и потому решил, что его везут в Бастилию за участие в дуэли.

— Только четверо! Только четверо! — пели мальчишки, кружась в фарандоле.

— Только четверо! Только четверо! — вопили под окнами Пале-Рояль.

Стражники кнутами разгоняли толпу, осыпавшую их оскорблениями.

Измученный, гонимый из одного убежища в другое, Клод Ле Пти добрался наконец до Анжелики. Лицо его, обросшее щетиной, казалось еще бледнее, чем обычно.

— На сей раз, моя красавица, — сказал он с кривой усмешкой, — в воздухе действительно запахло жареным. Сдается мне, что из этих сетей не ускользнуть.

— Не смей так говорить! Ты же сам сто раз повторял мне, что тебя никогда не повесят.

— Так думает каждый, пока он уверен в своих силах. А потом вдруг появляется трещина, силы утекают сквозь нее, и все становится ясно.

Поэт был ранен, когда, спасаясь от преследования, ему пришлось выпрыгнуть из окна, разбив стекло и сломав переплет.

Анжелика уложила Клода в постель, перевязала и накормила. Молодой человек внимательно следил за ней, и она разволновалась, не увидев в его глазах обычной насмешки.

— Эта трещина — ты, — внезапно сказал он. — Не надо было мне тебя встречать… и любить. С того момента, как ты стала обращаться ко мне на «ты», я понял, что превратился в твоего слугу.

— Клод, — возразила обиженная Анжелика, — почему ты хочешь со мной поссориться? Я… я почувствовала, что ты стал для меня очень близким человеком, что ты сделаешь для меня все, о чем я попрошу. Но если хочешь, я больше не буду говорить тебе «ты».

Она села на край постели, взяла его руку и нежно прижалась щекой к его ладони.

— Мой поэт…

Он отнял свою руку и закрыл глаза.

— Ах! — вздохнул Клод Ле Пти. — Именно это и плохо. Рядом с тобой начинаешь грезить о жизни, в которой ты всегда рядом. Начинаешь рассуждать, как пустоголовый мещанин. Говоришь себе: «Каждый вечер я хотел бы возвращаться в теплый и светлый дом, где она меня ждет! Каждую ночь я хотел бы видеть ее в моей постели, такую теплую и пухленькую, покорную моим желаниям. Я хотел бы отрастить толстое брюхо, как у добропорядочного горожанина, вечером стоять на пороге дома, и в разговоре с соседями говорить о ней „Моя жена“». Вот как начинаешь думать, познакомившись с тобой. А еще начинаешь подозревать, что столы в кабаках слишком жесткие, чтобы спать на них, а между ногами бронзовой лошади слишком холодно, и что ты совсем один в этом мире, как пес без хозяина.

— Ты говоришь, как Весельчак, — задумчиво заметила Анжелика.

— И ему ты принесла только боль, потому что, в сущности, ты — всего лишь мимолетное видение, неуловимое, как капризная бабочка. А еще ты честолюбивая и здравомыслящая…

Она не ответила, потому что почувствовала, что не в силах спорить и, кроме того, что поэт прав. Ей вспомнилось лицо Жоффрея де Пейрака накануне ареста, потом лицо Весельчака незадолго до сражения на ярмарке Сен-Жермен. У некоторых людей в преддверии беды внезапно просыпаются инстинкты, обостряется интуиция. Ведь давно подмечено, что солдаты, идущие на верную гибель, перед боем всегда бывают печальны.

Но на этот раз нельзя позволить судьбе застать себя врасплох: со злым роком нужно бороться.

— Ты уедешь из Парижа, — решила Анжелика. — Ты выполнил свою задачу: последние памфлеты написаны и напечатаны, я переправила их в надежное место.

— Уехать? Мне? Но куда мне деваться?

— Поезжай к своей старенькой кормилице, ты мне о ней рассказывал, к той, которая воспитывала тебя в Юрских горах. Горные дороги пока еще завалены снегом, и никто не станет тебя там искать. Сейчас тебе лучше уйти, здесь ненадежное убежище. Спрячешься у Деревянного Зада, а в полночь, сегодня же, иди к воротам Монмартр, которые всегда плохо охраняются. Там найдешь лошадь, а в седельных сумках будут деньги, пистолет и еда.

— Договорились, маркиза, — зевая, согласился поэт и сразу же поднялся с постели.

Столь неожиданная покорность встревожила Анжелику сильнее, чем безрассудная отвага. Что это — усталость, страх или рана? Казалось, он двигается, как лунатик. Прежде чем уйти, Клод посмотрел на Анжелику долгим серьезным взглядом.

— Теперь, — сказал он, — ты стала очень сильной, и уже можешь бросить нас, чтобы идти дальше.

Она не поняла, что он хотел этим сказать, его слова больше не проникали в ее сознание. Анжелика чувствовала только боль во всем теле, как будто ее избили.

Она даже не постояла на пороге, чтобы посмотреть, как тает в пелене дождя худой черный силуэт Грязного Поэта.

После обеда Анжелика отправилась на ярмарку Сен-Жермен, туда, где торговали скотом, и купила лошадь, за которую ей пришлось выложить значительную часть оставшихся сбережений. Затем она пошла на улицу Валь-д’Амур «позаимствовать» у Красавчика один из его пистолетов.

Было решено, что ближе к полуночи Красавчик, Пион и несколько других бандитов подойдут вместе с лошадью к воротам Монмартр. В свою очередь Клод Ле Пти прибудет туда же в сопровождении доверенных лиц Деревянного Зада. Этот вооруженный бандитский эскорт будет сопровождать поэта по предместьям, вплоть до сельской местности.

Когда план действий был разработан, Анжелика немного успокоилась. Вечером она поднялась в комнату сыновей, а затем на чердак, где после пожара обосновался Давид. У юноши поднялась высокая температура, так как состояние его раны ухудшилось, но он был в высшей степени доволен результатами своих хлопот.

Вернувшись в свою комнату, Анжелика стала считать часы. Дети и слуги спали; обезьянка, повозившись у двери, сама открыла ее и устроилась на каминном выступе. Пикколо не была больна, но вид у нее был грустный. Анжелика, опершись локтями о колени, смотрела на огонь. Еще два часа, еще час, и Клод будет в безопасности. Тогда наконец-то можно будет с облегчением вздохнуть, лечь в кровать и попытаться уснуть. После пожара в «Красной маске», казалось, Анжелика позабыла, что такое сон.

На улице послышался и, удаляясь, стих цокот копыт по мостовой. Кто-то постучал в дверь. С бьющимся сердцем Анжелика отворила ставенку смотрового окошка на входной двери.

— Это я, Дегре.

— Вы пришли как друг или как полицейский?

— Откройте — скажу.

Пока Анжелика откидывала засовы, ей пришло в голову, что визит полицейского в такой час весьма неуместен, но вместе с тем она была безмерно рада видеть Дегре. Все лучше, чем оставаться одной и отсчитывать минуты, каждая из которых обжигает ее сердце, как капля расплавленного свинца.

— А где Сорбонна? — спросила она.

— Сегодня вечером я не брал ее с собой.

Анжелика заметила, что из-под его мокрого плаща выглядывает жюстокор красного сукна с отделкой из черных лент, украшенный кружевными воротником и манжетами. Со шпагой на боку, в сапогах со шпорами Дегре походил на провинциального дворянина средней руки, крайне гордого оказаться в столице.

— Я возвращался из театра, — весело сообщил полицейский. — Довольно деликатная миссия, связанная с одной красоткой…

— Вы больше не ловите грязных памфлетистов?

— Быть может, стало ясно, что существует лучшее применение моим талантам…

— Вы отказались заниматься этим делом?

— Не совсем так. Мне предоставили полную свободу действий. Начальству известно, что у меня свои методы работы.

Стоя у огня, Дегре согревал руки. Черные перчатки с широкими раструбами и фетровую шляпу он положил на табурет.

— Почему вы не стали военным? — спросила Анжелика, любуясь новым солидным обликом бывшего невзрачного адвоката. — Вас можно назвать красивым мужчиной, с вами не соскучишься… Подождите… Я сейчас принесу вам кувшинчик белого вина и вафли.

— Нет, благодарю! Невзирая на ваше любезное гостеприимство, полагаю, что мне лучше откланяться. Придется еще прогуляться до ворот Монмартр.

Анжелика вздрогнула и бросила взгляд на часы: половина двенадцатого. Если Дегре тотчас же отправится к воротам Монмартр, то вполне вероятно, что он столкнется с Грязным Поэтом и его попутчиками. Случайно ли вознамерился он прогуляться до ворот Монмартр или этот дьявол в обличье человека что-то разнюхал? Нет, невозможно! Внезапно молодая женщина решилась.