— Монсеньор, — сказала она, глядя Филиппу Орлеанскому прямо в глаза, — я так уважала вас в Сен-Жан-де-Люзе. Вы вели себя как истинный принц крови, оказывая брату помощь, которая была для него столь ценной. Придите в себя. Вспомните же, кто вы…

Молодой человек вздрогнул, захваченный врасплох напоминанием о том, что он — единственный брат короля. Шевалье де Лоррен тут же вмешался.

— Не позволяйте запутать себя лестью, монсеньор. Ведь именно вам подобная нерешительность обойдется дороже всего.

В эту секунду Анжелику словно бичом обожгло, и она поняла, что ее исчезновение более всего выгодно именно шевалье де Лоррену. Он навязывал такое решение брату короля изо всех сил. Но это была только одна из множества мыслей, вихрем пронесшихся в ее голове в это мгновение. Анжелика утратила способность рассуждать здраво.

— Давайте же покончим с этим, — настаивал шевалье.

— Мадам, вы вели себя с нами непочтительно, — произнес Месье, и его губы нетерпеливо искривились. — Вы умрете, но мы будем великодушны. Вы можете сами выбрать свою смерть: яд, сталь или свинец.

Порыв ветра со страшной силой ударил в дверь, и пламя в лампе заплясало. Анжелика с надеждой оглянулась.

— Увы! Никто не придет к вам на помощь, никто не придет! — усмехнулся брат короля. — Эта постель станет вашим смертным ложем, мадам. Она приготовлена для вас.

— Но что я вам такого сделала? — в ужасе вскричала Анжелика и капли пота выступили у нее на висках. — Вы говорите о моей смерти как чем-то обыденном и неотвратимом. Позвольте мне не согласиться с вами. Самый отъявленный злодей имеет право знать, за что его осуждают, и защищать себя.

— Самая искусная защита не изменит приговора, мадам.

— Но если я должна умереть, то скажите мне, по крайней мере, почему! — с пылом воскликнула Анжелика.

Она старалась любой ценой оттянуть время.

Молодой принц бросил вопрошающий взгляд на своего фаворита.

— В конечном счете, через несколько минут вы умрете, так что я не вижу причины, по которой мы должны проявить бесчеловечность без всякой пользы для себя, — сказал он. — Мадам, вы знаете гораздо больше, чем хотите показать. Ведь для вас совершенно ясно, по чьему приказу мы здесь находимся.

— НЕУЖЕЛИ КОРОЛЯ? — вскричала Анжелика с притворным почтением.

Филипп Орлеанский пожал узкими плечами.

— Король способен лишь на то, чтобы бросать в тюрьму людей, зависть к которым в нем разжигают. Нет, мадам, речь идет не о Его Величестве.

— Но чьи же еще приказы станет исполнять брат короля?

Принц вздрогнул.

— Я считаю, что ваши речи слишком дерзки, мадам. Вы оскорбляете меня!

— А я считаю, что ваша семья слишком обидчива! — ответила Анжелика, чья ярость пересилила страх. — Даже когда вас чествуют или вам льстят — вы обижаетесь, потому что тот, кто принимает вас у себя, кажется вам более богатым. Когда вас одаривают подарками — неслыханная дерзость! Когда вас приветствуют недостаточно глубоким поклоном — заносчивость! Когда подданные не прозябают в нищете и не побираются, когда они не разоряют королевство, в отличие от вашего вельможного курятника — оскорбительное высокомерие! Когда платят налоги до последнего гроша — вызов!.. Все вы — просто мелочные людишки, вот кто! Вы, ваш брат король, ваша мать, и все ваши родственники-предатели: Конде, Монпансье, Суассоны, Гизы, Лоррены, Вандомы…[6]

Она остановилась перевести дыхание.

Привстав на высоких каблуках, как драчливый молодой петух, Филипп Орлеанский бросил полный негодования взгляд на своего фаворита.

— Вы когда-нибудь слышали, чтобы королевскую семью так оскорбляли?

Шевалье де Лоррен скривил губы в жестокой улыбке.

— Оскорбления не убивают, монсеньор. Довольно, мадам, настало время покончить с этим.

— Я хочу знать, почему я должна умереть, — настаивала Анжелика.

И быстро добавила, решив любой ценой выиграть еще несколько минут:

— Это из-за месье Фуке?

Брат короля не смог удержаться от довольной улыбки.

— Неужели к вам вернулась память? Так вы, стало быть, знаете, почему месье Фуке столь дорожит вашим молчанием?

— Я знаю лишь одно. Много лет назад я сорвала заговор об отравлении, направленный против вас, монсеньор, а также против короля и кардинала. И теперь я горько сожалею о том, что план, тщательно разработанный месье Фуке и принцем Конде, не удался.

— Значит, вы признаетесь?

— Мне не в чем признаваться. Предательство этого слуги позволило вам узнать то, о чем знала только я и что доверила лишь своему мужу. Когда-то я спасла вам жизнь, монсеньор, и вот как вы меня благодарите!

На женоподобном лице молодого человека промелькнула тень сомнения. Эгоизм делал Филиппа чувствительным ко всему, что касалось его самого.

— Прошлое осталось в прошлом, — произнес Филипп Орлеанский неуверенно. — С тех пор месье Фуке оказал мне немало благодеяний. И будет справедливо помочь ему избежать нависшей над ним опасности. Право слово, мадам, вы раните мне сердце, но уже слишком поздно. Почему вы не захотели принять то разумное предложение, которое месье Фуке сделал вам через мадам де Бове?

— Но тогда, если я правильно поняла, мне пришлось бы предоставить мужа его печальной участи.

— Безусловно. Графа де Пейрака могут заставить молчать только тюремные стены. Но женщина ради роскоши и поклонников быстро забывает то, что ей следует забыть. В любом случае, уже поздно. Ну же, мадам.

— А если я скажу вам, где находится ларец, — предложила Анжелика, хватая принца за плечи. — У вас в руках, монсеньор, у вас одного будет та власть, которой покорится сам месье Фуке, а еще доказательства предательства тех вельмож, которые смотрят на вас свысока, не принимают вас всерьез…

В глазах молодого принца сверкнул огонек, и он облизнул губы.

Но шевалье де Лоррен тут же схватил его и привлек к себе, словно желая уберечь от пагубного влияния Анжелики.

— Берегитесь, монсеньор. Не позволяйте этой женщине искушать вас. Давая лживые обещания, она пытается ускользнуть от нас и оттянуть смерть. Пусть лучше унесет свою тайну в могилу. Если же тайна эта окажется у вас, вы, безусловно, станете более могущественным, но дни ваши будут сочтены.

Филипп Орлеанский размышлял, прильнув к груди своего фаворита, радуясь тому, что находится под чьей-то защитой.

— Вы правы, как всегда, моя бесценная любовь, — вздохнул он. — Итак, выполним наш долг. Выбирайте, мадам: яд, шпага или пистолет?

— И выбирайте быстрее! — угрожающе отрезал шевалье де Лоррен. — Или же мы выберем за вас.

Промелькнувшая было надежда растаяла, и теперь Анжелику охватил ужас — выхода не было.

Перед ней стояли трое мужчин. Стоит пошевелиться — и ее поразит шпага шевалье де Лоррена или пистолет Клемана. Рядом не было шнура, чтобы звонком позвать прислугу. Снаружи не слышалось ни единого звука. Только дрова потрескивали в очаге, только стук капель по стеклу нарушал убийственную тишину. Они набросятся на нее через несколько мгновений. Анжелика, не отрываясь, смотрела на оружие. От пистолета или шпаги смерть неизбежна. Может быть, яд не убьет ее? Вот уже год, как она каждый день принимает маленькую дозу яда, который готовил для нее Жоффрей.

Она протянула руку, стараясь, чтобы та не дрожала.

— Давайте! — прошептала она.

Поднеся бокал к губам, она заметила на дне осадок с металлическим отливом и, пока пила, старалась не взбалтывать жидкость. У яда был едкий жгучий вкус.

— А теперь оставьте меня одну, — сказала она, ставя стакан на столик.

Анжелика не чувствовала никакой боли. «Несомненно, — размышляла она, — та пища, которую я съела у принцессы Генриетты, пока защищает стенки моего желудка от разрушающего действия яда…» Она не теряла надежды ускользнуть от своих мучителей и избежать страшной смерти.

Она упала на колени перед принцем.

— Монсеньор, сжальтесь над моей душой. Пришлите мне священника. Я умираю. У меня уже нет сил, чтобы подняться. Сейчас вы видите, что я не убегу от вас. Не дайте мне умереть без исповеди. Бог покарает вас, если вы бесчестно лишите меня последнего причастия.

Она отчаянно закричала:

— Священника! Священника! Господь покарает вас!

Анжелика увидела, что побледневший Клеман Тоннель отвернулся и перекрестился.

— Она права, — произнес дрожащим голосом принц. — То же самое было в истории с дамой из Оверни… Мы ничего не выиграем, если лишим ее христианского утешения. Мадам, успокойтесь. Я предвидел вашу просьбу и сейчас пришлю к вам исповедника, он ждет в соседней комнате.

— Господа, уйдите, — умоляла Анжелика нарочито слабым голосом и хватаясь рукой за живот, словно ее нестерпимо мучили спазмы. — Я хочу только мира моей душе. Но я чувствую, что если хоть кто-нибудь из вас останется здесь, я не сумею простить своих врагов. Ах! Как больно! Господи, помилуй меня!

И она с ужасным криком откинулась назад.

Филипп Орлеанский потянул за собой шевалье де Лоррена.

— Уходим! Быстро! Ей осталось всего несколько минут.

Дворецкий вышел из комнаты еще раньше.

Как только дверь за ними закрылась, Анжелика одним прыжком оказалась у окна. Когда ей удалось поднять тяжелую раму, поток дождя хлынул ей в лицо, а сама она наклонилась над темной бездной. Молодая женщина ничего не могла разглядеть, и нельзя было понять, на каком расстоянии от земли находится ее окно, но Анжелика без колебаний взобралась на подоконник.

Падение показалось Анжелике нескончаемым. Наконец она жестко приземлилась во что-то вроде сточной канавы, что, несомненно, спасло ее от переломов. Резкая боль в лодыжке испугала ее, но это оказался всего лишь вывих.

Анжелика сделала несколько шагов вдоль стены, потом спешно засунула себе в горло прядь волос, и ей удалось несколько раз вызвать у себя рвоту.