Дегре поглядел на судей:

— После слова Церкви что я могу добавить от себя? Господа судьи, вам надлежит вынести приговор. Но вы, по меньшей мере, сделаете это, полностью осознавая несомненный факт: Церковь, во имя которой вас призывают обвинить этого человека, признает его невиновным в колдовстве, за которое он и привлечен к суду… Господа, оставляю вас наедине с вашей совестью.

Адвокат с достоинством надел свою шапочку и спустился по ступенькам невысокой трибуны.

Тут вскочил судья Бурье и его пронзительный голос нарушил тишину:

— Пусть он придет! Пусть он сам придет! Пусть преподобный отец Кирше сам расскажет об этой тайной церемонии, подозрительной во многих отношениях, так как ее провели, не уведомив следствие.

— Отец Кирше придет, — спокойно заверил Дегре, — Он, должно быть, уже здесь. Я послал за ним.

— А я говорю вам, что не придет, — кричал Бурье, — потому что вы солгали, вы фальсифицировали все детали этой невероятной истории, все от начала и до конца, вы выдумали эту тайную процедуру экзорцизма, чтобы воздействовать на воображение судей. Прикрываясь именами видных служителей церкви, вы хотите повлиять на приговор… Хотя обман все равно обнаружится, будет слишком поздно…

Молодой адвокат, вновь обретя свою живость, бросился к Бурье.

— Вы оскорбляете меня, месье. В отличие от вас, я не занимаюсь подлогами. Я помню о клятве, которую принес, вступая в конгрегацию адвокатов.

Зал вновь зашумел. Массно, встав, пытался что-то сказать, но над шумом возносился лишь голос Дегре:

— Я требую… я требую перенести заседание на завтра. Клянусь, что преподобный отец Кирше подтвердит свое заявление.

В эту секунду хлопнула дверь. Со двора в зал ворвалась струя холодного ветра и влетели хлопья снега. Все обернулись и увидели двух стражников, облепленных снегом с головы до ног. Стражники посторонились и пропустили невысокого коренастого смуглого человека, изысканно одетого, приехавшего в карете, судя по тому, что его плащ и парик лишь слегка намокли.

— Господин председатель, — сказал он хриплым голосом, — я узнал, что несмотря на поздний час заседание все еще продолжается, и посчитал, что обязан сообщить вам новость, которая представляется мне весьма важной.

— Мы слушаем вас, господин лейтенант полиции, — ответил Массно удивленно.

Мессир д'Обре повернулся к адвокату.

— Месье Дегре, присутствующий здесь, попросил меня отдать приказ о розыске находящегося в Париже преподобного отца-иезуита по имени Кирше. Я отправил нескольких своих людей в те места, где он мог бы находиться, но там его никто не видел, однако мне сообщили, что среди плывущих по Сене льдин найдено тело утопленника и перевезено в морг Шатле. Я отправился туда вместе с отцом-иезуитом из Тампля, который и опознал тело своего собрата по ордену, отца Кирше. Смерть, без сомнения, настигла его ранним утром…

— Так вы не остановились даже перед преступлением! — завопил Бурье, указывая пальцем на адвоката.

Прочие судьи шумели, споря с Массно. Толпа кричала:

— Хватит! Кончайте!

Анжелика сидела ни жива ни мертва, она даже не могла понять, к кому относятся эти крики. Она закрыла уши руками.

Но тут она увидела, как Массно встал, и, опустив руки, напрягла слух.

— Господа, заседание продолжается; ввиду того что главный свидетель защиты, заявленный адвокатом Дегре, преподобный отец иезуит Кирше только что был найден мертвым и лейтенант полиции, присутствующий здесь лично, не обнаружил при нем никаких документов, подтверждающих рассказ мэтра Дегре; а также принимая во внимание то, что лишь личные показания отца Кирше могли бы придать вес известию о тайно проведенной процедуре экзорцизма, суд счел наиболее разумным… не признавать этот документ имеющим силу и удаляется для вынесения приговора.

— Не делайте этого! — отчаянно вскричал Дегре. — Отложите вынесение приговора. Я найду свидетелей. Отца Кирше убили.

— Вы и убили! — бросил Бурье.

— Успокойтесь, мэтр. Доверьтесь решению судей, — произнес Массно.

* * *

Сколько длилось совещание — несколько минут или бесконечно долго?

Анжелике казалось, что судьи никуда не уходили, что они всегда были здесь в своих черных и красных мантиях, в квадратных шапочках и что они так и останутся здесь навеки.

Но теперь они не сидели, а стояли. Губы председателя Массно зашевелились. Дрожащим голосом он произнес:

— Именем короля я объявляю, что Жоффрей де Пейрак де Моренс признан виновным в таких преступлениях как: похищение людей, обольщение, безбожие, магия, колдовство и в прочих гнусных деяниях, названных во время судебного заседания, во искупление которых он будет отдан в руки палача, отведён босиком и с непокрытой головой на паперть собора Парижской Богоматери, где принесет публичное покаяние с веревкой на шее и со свечой в пятнадцать фунтов весом в руках. После этого он будет препровождён на Гревскую площадь и заживо сожжён на костре, возведенном с этой целью, а когда плоть и кости его превратятся в пепел, пепел будет собран и рассеян по ветру. Все его состояние будет конфисковано в пользу короны. Прежде чем приговор приведут в исполнение, заключенный будет подвергнут допросу и пытке как обыкновенной, так и чрезвычайной. Объявляю, что саксонец Фриц Хауэр признан его сообщником и приговорён во искупление своего преступления к повешению и будет висеть, пока не наступит смерть на виселице, сооруженной для этой цели на Гревской площади. Объявляю, что мавр Куасси-Ба признан его сообщником и осуждён во искупление своего преступления к пожизненной каторге.

Высокая фигура, стоявшая у позорной скамьи, опираясь на костыли, пошатнулась. Жоффрей де Пейрак поднял к судьям мертвенно-бледное лицо.

— Я НЕВИНОВЕН!

Его крик гулко раздался в мертвой тишине.

Затем он продолжил спокойным, но глухим голосом:

— Мессир барон де Массно де Пуйяк, я понимаю, что поздно доказывать свою невиновность. Итак, я умолкаю. Но, прежде чем уйти, я хотел бы публично выразить вам свою признательность за попытки следовать справедливости в ходе этого судебного заседания, роль председателя на котором вам навязали и чей приговор был предопределен. Примите от меня, дворянина древнего рода, заверения в том, что вы несете свой герб с большей честью, чем те, кто вами правит.

Красное лицо президента тулузского парламента искривилось. Он закрыл глаза рукой и на провансальском языке, который был здесь понятен только Анжелике и осужденному, воскликнул:

— ПРОЩАЙ! Прощай, брат! Прощай, земляк!

Глава 17

В предрассветный час порывы ветра кружили огромные снежные хлопья. Увязая в толстом снежном ковре, присутствовавшие на процессе покидали Дворец правосудия. В дверцах карет от ветра раскачивались фонари.

Карменсита де Мерекур, как безумная, цеплялась за платье судьи, который спешил поскорей уйти отсюда. Исходя криком, она обвиняла себя в том, что убила свою единственную любовь.

Машинально продолжая идти сквозь толпу, притихшую при виде столь возмутительного зрелища, Анжелика не узнала Карменситу в этой полуобнаженной — несмотря на пронизывающий холод — женщине, чей голос перекрывал завывание снежной бури:

— Арестуйте меня… Он невиновен! Я солгала! Я хотела отомстить за то, что он полюбил другую! Полюбил другую и разлюбил меня!

Потребовался добрый десяток человек, чтобы оторвать ее от воротника председателя Массно, в который она вцепилась мертвой хваткой.

* * *

Анжелика одиноко и потерянно брела по темным парижским улицам. Когда она выходила из Дворца правосудия, людской водоворот оттеснил ее от монахини.

Бездумно возвращаясь в Тампль, молодая женщина хотела только одного: забиться в свою комнатушку и склониться над колыбелькой Флоримона.

Долго ли она так блуждала по городу?.. Париж словно вымер — в такую отвратительную погоду даже самые отъявленные бандиты предпочитали отсиживаться в своих убежищах, и даже в тавернах было тихо: ночь близилась к концу, и пьяные гуляки, не собиравшиеся или не добравшиеся домой, уже храпели под столами или поверяли свои беды сонным девицам. Снег окутал город мрачной тишиной.

Дойдя до укрепленных стен Тампля, Анжелика вспомнила, что ворота, должно быть, заперты. Но тут она услышала хриплый бой башенных часов храма Богоматери Назаретской и насчитала пять глухих ударов. Бальи откроет ворота через час. Она перешла через подъемный мост и, съежившись от холода, спряталась под сводом потерны. Хлопья снега падали на нее, таяли и струйками стекали по лицу. К счастью, монашеское платье из грубой шерсти с его многочисленными нижними юбками, колпак и капюшон надежно спасали ее от холода. Только ноги уже закоченели.

Ребенок шевелился внутри нее. С внезапной яростью она сжала живот руками: почему это дитя так хочет жить теперь, когда Жоффрей должен умереть?..

Тут струящаяся завеса снега раздвинулась, и под своды потерны, тяжело дыша, прыгнуло какое-то чудище.

Когда мгновенный испуг прошел, Анжелика узнала Сорбонну.

Собака положила передние лапы ей на плечи и шершавым языком принялась лизать ее лицо. Анжелика погладила Сорбонну, пытаясь разглядеть во мраке снежной бури знакомый силуэт. Сорбонна — это Дегре. Дегре придет и принесет с собой надежду. Наверное, у него уже есть новый план, и он скажет ей, что нужно еще сделать, чтобы спасти Жоффрея.

Она услышала стук башмаков по деревянному мосту. Адвокат осторожно приблизился.

— Вы здесь? — прошептал он.

— Да.

Она не видела его, но Дегре стоял так близко, что, когда он заговорил, Анжелика уловила в его дыхании запах табака, и этот запах до боли напомнил ей о поцелуях Жоффрея.