Он олицетворял собой все то, против чего боролся Жоффрей де Пейрак: он был обломком, пережитком старого мира, того Средневековья, которое, словно безмерный океан, затопило всю Европу, а теперь, отхлынув, оставило за собой озерца гнилой стоячей воды софистики и диалектики.

Спрятав руки в широкие рукава своей сутаны, вытянув шею, Беше, не отрывая глаз, следил за саксонцем и Куасси-Ба, которые, выдвинув кузнечный горн и обмазав огнеупорной глиной[55] стыки труб, принялись раздувать огонь.

Сидевший позади Анжелики священник сказал одному из своих собратьев:

— Разумеется, такое сборище чудищ в облике человеческом, в особенности этот мавр, размалеванный, словно для колдовской церемонии, неподходящее зрелище для того, чтобы успокоить смятенные души. К счастью, Всемогущий Господь всегда подает знамения уповающим на него. Я слышал, что тайная процедура экзорцизма, проведенная согласно правилам по распоряжению парижского диоцеза, пришла к заключению, что обвинение в сделке с дьяволом несправедливо, а этого дворянина наказывают, скорее всего, за недостаток подобострастия по отношению к властям…

Эти слова утешили израненное сердце Анжелики, но в то же время еще сильнее сжали его тоской. Безусловно, священник прав. Что поделать, раз у добрейшего Фрица Хауэра на спине горб, а лицо отливает синевой, и Куасси-Ба кажется таким страшным?

Но когда Жоффрей де Пейрак выпрямился во весь рост своего замученного пытками тела, чтобы, хромая, подойти к раскаленной докрасна печи, мрачность картины только усилилась.

Обвиняемый попросил одного из судебных приставов поднять черную пористую глыбу шлака и показать ее сначала председателю, а затем всем судьям. Другой пристав протянул каждому из них сильную лупу, чтобы они могли как следует разглядеть камень.

— Господа, перед вами штейн[56] расплавленного золотосодержащего пирита, добытого на моих рудниках в Сальсини, — объяснил Пейрак.

Беше подтвердил:

— Это то самое черное вещество, которое я размолол и промыл, но золота в нем не обнаружил.

— Что же, отец мой, — ответил обвиняемый с почтительностью, которая восхитила Анжелику, — сейчас вы еще раз продемонстрируете свое умение промывать золото. Куасси-Ба, подай ступку.

Монах засучил широкие рукава и принялся ожесточенно дробить и растирать кусок черного штейна, который довольно быстро превратился в порошок.

— Господин председатель, будьте так любезны, прикажите принести большой чан воды и оловянный тазик, вычищенный песком и хорошо отмытый.

Пока два швейцарских гвардейца удалились, чтобы принести все необходимое, подсудимый так же, через приставов, передал судьям слиток металла.

— Это свинец, из которого льют пули и изготавливают водопроводные трубы, свинец, как говорят специалисты, «бедный», потому что он практически не содержит ни золота, ни серебра.

— Как это можно проверить? — резонно спросил протестант Дельма.

— Я могу вам это доказать при помощи купелирования.

Саксонец Фриц Хауэр подал своему бывшему господину большую сальную свечу и два белых кубика размером в три-четыре дюйма. Перочинным ножом Жоффрей вырезал небольшое углубление на грани одного из кубиков.

— Что это за белое вещество? Белая глина? — спросил Массно.

— Эта купель изготовлена из уплотненной костной золы, что произвела на вас такое сильное впечатление в начале заседания. В действительности, как вы сейчас увидите, это белое вещество служит всего лишь для поглощения свинца, который можно расплавить на пламени сальной свечи…

Зажгли свечу, и Фриц Хауэр передал графу согнутую под прямым углом трубочку, в которую граф принялся дуть, направляя пламя на кусочек свинца, положенный в углубление кубика из костной золы.

Было видно, как направленный язычок пламени начал лизать свинец, который стал плавиться с выделением синеватого дыма.

Конан Беше назидательно поднял палец.

— Авторитетные ученые называют это действие «выдуванием философского камня», — скрипучим голосом пояснил он.

Граф на мгновение прекратил дуть на пламя.

— Послушать этого полоумного, так все камины превратятся в дыхание Сатаны.

Монах напустил на себя страдальческий вид мученика, и председатель призвал подсудимого к порядку. Жоффрей де Пейрак снова принялся дуть в трубку.

В вечернем сумраке, который постепенно наполнял зал, было видно, как расплавленный докрасна свинец забурлил, потом успокоился и наконец сделался темным, между тем как подсудимый прекратил дуть в трубку. Вдруг облачко едкого дыма рассеялось, и все увидели, что расплавленный свинец полностью исчез.

— Фокус, который совершенно ничего не доказывает, — заметил Массно.

— Он всего лишь показывает, что костная зола впитала в себя, или, если желаете, выпила весь окисленный «бедный» свинец. Следовательно, данный свинец не содержит драгоценных металлов, в чем я и стремился вас убедить на опыте, который саксонские рудокопы называют «холостым». Теперь я попрошу отца Беше закончить промывку черного порошка, в котором, как я утверждаю, содержится золото, и мы займемся его выделением.

Швейцарцы принесли чан с водой и оловянный тазик.

Круговыми движениями взболтав в тазике истолченный порошок и быстро слив воду, монах с видом победителя продемонстрировал судьям скудный осадок тяжелых фракций породы, оставшийся на дне тазика.

— Именно это я и утверждал, — сказал он. — Никаких следов золота, даже ничтожных следов. Его появления можно добиться только с помощью магии.

— Золото нельзя увидеть, — повторил Жоффрей. — Мои помощники извлекут его, пользуясь только свинцом и огнем. Я не буду принимать участия в опыте. Таким образом вы будете уверены, что я ничего не добавляю к действиям своих помощников, не произношу никаких кабалистических формул, а речь идет всего лишь о почти кустарном способе добычи, которым пользуются обычные рабочие, такие же колдуны, как любой кузнец или котельник.

Мэтр Галлеман прошептал:

— Он говорит слишком просто и слишком хорошо. Сейчас они обвинят его в том, что он пытается околдовать судей и вообще всех присутствующих в зале.

И вновь Куасси-Ба вместе с Фрицем Хауэром принялись за дело. Беше был явно обеспокоен, но его прямо-таки распирало от сознания важности собственной «миссии» защитника церкви и от того, что его роль в процессе постепенно становится ключевой. Он, не вмешиваясь, наблюдал, как засыпали в печь древесный уголь.

Саксонец взял огромный тигель из обожженной глины, положил туда свинец, затем раздробленный до порошкообразного состояния черный шлак и присыпал все это какой-то белой солью, похоже — бурой[57]. Наконец, он положил сверху кусок древесного угля, и Куасси-Ба начал ногой раздувать мехи.

Анжелика восхищалась терпением, с каким ее муж, который только что держал себя столь гордо и вызывающе, участвовал в этой комедии.

Он демонстративно отошел подальше от печи, к скамье подсудимых, но отблески пламени освещали его худое, изможденное лицо, едва различимое за пышной шевелюрой.

Было во всей этой сцене нечто мрачное и подавляющее.

В жарком пламени печи свинец и шлак расплавились, появился дым, а воздух наполнился едким запахом серы. Многие из тех, кто сидел в первых рядах, начали кашлять и чихать.

Временами всех судей скрывало облако темного дыма.

Анжелика даже призналась самой себе, что, как бы то ни было, судьи в какой-то степени заслуживают уважения за то, что согласились на этот если не колдовской, то, по крайней мере, очень неприятный опыт.

Судья Бурье встал и попросил разрешения подойти поближе. Массно ему позволил. Но судья, про которого поговаривали, что он способен на мошенничество, и которому, по словам адвоката, король пообещал три аббатства, если процесс завершится вынесением сурового приговора, остался стоять между печью, повернувшись к ней спиной, и подсудимым, за которым он пристально следил.

То и дело клубы дыма, окутывая Бурье, вызывали у него приступы кашля, но он не оставил свой неудобный и опасный пост, ни на минуту не спуская глаз с графа.

Судья Фалло де Сансе, казалось, чувствовал себя как на раскаленных углях. Он избегал смотреть в лицо своим коллегам и нервно ерзал в большом кресле, обитом красным бархатом.

«Бедный Гастон!» — подумала Анжелика и тут же перестала обращать на него внимание.

К этому времени тигель, куда один из охранников то и дело подкладывал уголь, раскалился докрасна, затем почти добела.

— Стоп, — скомандовал горняк-саксонец. Покрытый потом, сажей и костной золой, он все больше становился похожим на исчадие ада.

Он подошел к одному из мешков, вынул оттуда большие согнутые клещи и вытащил ими из самого пламени тяжелый тигель. Отклонившись для упора назад и твердо стоя на кривых ногах, он без видимых усилий поднял тигель.

Куасси-Ба подставил изложницу светло-желтого цвета. Бурля и переливаясь, блестящая, как серебро струя полилась из тигля в изложницу, окутанная сверкающими искрами и клубами белого дыма.

Граф де Пейрак словно вышел из оцепенения и усталым голосом объяснил:

— Итак, произведена плавка передельного свинца, который поглотил драгоценные металлы из золотосодержащего штейна. Мы выбьем слиток из изложницы и сразу произведем купелирование этого свинца в купели[58] из костной золы, которая находится в глубине печи.

Фриц Хауэр показал купель, которая представляла собой заметной толщины белую плиту с углублением посередине. Затем он задвинул купель в печь и стал выбивать слиток из изложницы, положив ее на наковальню, и в течение непродолжительного времени величественное здание Дворца правосудия оглашалось звонкими ударами молота. Наконец, слиток аккуратно положили в углубление купели и вновь раздули огонь. Когда купель и свинец раскалились докрасна, Фриц дал знак остановить мехи, и Куасси-Ба извлек последние остатки древесного угля из печи.