Наступило тягостное молчание, и лишь за одним из столиков во все горло орали пьянчуги да нетерпеливо стучали ножами по тарелкам, требуя ужина, посетители. Появление Корбасона, хозяина и повара таверны, который, высоко подняв на вытянутых руках, нес на подносе зажаренного гуся с аппетитной корочкой, сразу всех угомонило. Шум в зале поутих, и среди удовлетворенного чавканья было слышно, как кидают кости четверо игроков.

Дегре невозмутимо продолжал набивать свою голландскую трубку с длинным мундштуком.

— Ты действительно так дорожишь своим мужем? — спросил Гонтран.

Анжелика сжала зубы.

— Одна унция его мозга дороже, чем ваши три головы, вместе взятые, — без обиняков заявила она. — Я знаю, что это звучит нелепо, но, хотя он мой муж, к тому же хромой и изуродованный, я его люблю.

Она судорожно вздрогнула, всхлипнув без слез.

— Но я сама его погубила. Из-за той грязной истории с ядом. А вчера на аудиенции у короля я подписала ему приговор, я…

Внезапно взгляд ее остановился, а лицо исказилось от ужаса. Напротив, за квадратом окна появилось страшное видение: лицо, будто из кошмарного сна, прикрытое длинными грязными прядями волос, с каким-то лиловым наростом на мертвенно-бледной щеке. Один глаз был закрыт черной повязкой, а другой горел, как у волка. Ужасный призрак смотрел прямо на Анжелику и смеялся.

— В чем дело? — спросил Гонтран, который сидел спиной к окну и ничего не видел.

Дегре проследил за испуганным взглядом молодой женщины и внезапно метнулся к двери, свистом подзывая пса.

Физиономия за окном исчезла. Через несколько мгновений адвокат вернулся с пустыми руками.

— Исчез, как крыса в норе.

— Вы знаете, кто этот несчастный? — спросил Сербало.

— Я всех их знаю. Это Весельчак, известный негодяй, король воров-карманников с Нового моста, один из самых опасных главарей бандитских шаек в Париже.

— И хватает же ему наглости заявиться сюда, чтобы подглядывать, как ужинают порядочные горожане!

— Скорее всего, в зале находится его сообщник, которому он хотел подать знак.

— Но он смотрел на меня, — сказала Анжелика, стуча зубами от страха.

— Полноте! Не бойтесь. Просто здесь неподалеку улица Трюандери[11] и предместье Сен-Дени. Там главное пристанище нищего сброда и место, где обретается их король — Великий Кесарь.

С этими словами он обнял Анжелику за талию и решительным движением привлек ее к себе. Она почувствовала жар и силу этой мужской руки. Нервное напряжение постепенно прошло. Не стыдясь, она прижалась к Дегре. Какое имеет значение, что он — всего лишь простолюдин, нищий адвокат! Ведь еще чуть-чуть, и она сама станет всеми гонимой беззащитной парией, без крыши над головой и, может быть, даже без имени!

— Черт возьми, — весело проговорил Дегре, — мы пришли в кабак не затем, чтобы вести такие мрачные разговоры. Давайте поедим, а потом обсудим наши планы. Эй! Корбасон, чертов повар, хочешь уморить нас голодом?

Хозяин тут же поспешил к столику.

— Чем ты можешь угостить троих вельмож, которые весь день питались исключительно переживаниями, и молодую хрупкую даму, чей аппетит стоило бы разбудить?

Корбасон потер рукой подбородок и с воодушевлением произнес:

— Ну, господа, вам я предложу большой кусок говяжьего филе с кровью, фаршированный огурцами и корнишонами, трех цыплят, запеченных в золе, и миску пирожков в масле. А даме что-нибудь более легкое, не так ли? Вареная телятина, салат, костный мозг, яблочное желе, засахаренная груша и вафли. И под конец — ложечку драже с фенхелем, и я уверен, что на ее лилейных щечках распустятся розы.

— Корбасон, ты самый незаменимый и самый любезный человек на всем белом свете. Когда я в следующий раз зайду в церковь, то помолюсь за тебя перед святым Оноре[12]. Более того, ты настоящий кудесник, создатель не только соусов, но и вдохновенных речей.

Но впервые в жизни Анжелике не хотелось есть. Она едва прикоснулась к кулинарным творениям мэтра Корбасона.

Ее организм боролся с остатками яда, который она проглотила прошлой ночью. Казалось, прошла не одна сотня лет после того ужасного случая. Недомогание, духота в прокуренном зале лишили ее последних сил, и она неудержимо стала засыпать. Закрыв глаза, она сказала себе, что Анжелика де Пейрак умерла.

* * *

Когда она проснулась, зал таверны уже наполнился туманным утренним светом.

Анжелика пошевелилась и обнаружила, что ее щека упиралась в какую-то твердую подушку, которой оказалось не что иное, как колени адвоката Дегре, который, прикрыв глаза, с мечтательным видом продолжал курить.

Анжелика поднялась с его колен настолько торопливо, что из-за резкого движения даже сморщилась от боли.

— Ах, простите меня… — пробормотала она. — Я… должно быть, вам было ужасно неудобно.

— Как вам спалось? — спросил он, растягивая слова, и в его голосе усталость смешивалась с нотами легкого опьянения. Стоявший перед ним кувшин был почти пуст.

Развалившись на скамьях или даже на плиточном полу, похрапывали несколько вчерашних посетителей. Сербало и Гонтран тоже спали, положив локти на стол.

Молодая женщина взглянула на окно. Ей смутно помнилось, что накануне она была чем-то сильно напугана, но теперь за окном было просто серое дождливое утро и по стеклу бежали струйки воды.

Из небольшого соседнего помещения слышался голос Корбасона, отдававшего какие-то распоряжения, грохот бочек, катившихся по каменным плитам пола.

Дверь распахнулась под ударом ноги, и вошел мужчина в сдвинутой на затылок шляпе. В руке он держал колокольчик, а под плащом виднелась вылинявшая рубашка бледно-голубого цвета, вышитая мелкими лилиями и эмблемой святого Христофора[13].

— Хозяин, вино из Пикардии. Будешь брать?

— Ты вовремя, приятель. Мне как раз подвезли с Гревской площади шесть бочонков луарского вина. Три красного и три белого. У меня каждый день уходят по два бочонка.

Сербало, внезапно проснувшись, вскочил на ноги и выхватил шпагу:

— Черт побери, люди, слушайте! Я иду воевать с королем!

— Сербало, замолчите, — взмолилась перепуганная Анжелика.

Он бросил на нее подозрительный взгляд не до конца проснувшегося пьяницы.

— Думаете, я отступлюсь? Мадам, вы не знаете гасконцев. Я объявляю королю войну! За мной! Война королю! Мятежники Лангедока, вперед!

Размахивая шпагой, он направился к выходу и, споткнувшись на ступеньках, вышел на улицу. Спящие, не откликнувшись на его призыв, продолжали храпеть, а хозяин таверны и разносчик, стоя на коленях перед бочонками, громко цокали языками, пробуя вино, перед тем как начать торговаться. Свежий пьянящий аромат, исходивший от вина, перебил запах табачного дыма, перегара и прогорклых соусов.

Гонтран протер глаза.

— Господи, — сказал он, зевая во весь рот, — так славно я не ужинал с незапамятных времен, а точнее — с последней пирушки братства евангелиста Луки, которую, увы, устраивают один раз в год. Никак звонят к заутрене?

— Вполне возможно, — ответил Дегре.

Гонтран встал и потянулся.

— Анжелика, мне пора, не то мастер на меня рассердится. Послушай, тебе нужно пойти в Тампль с мэтром Дегре и поискать там Раймона. Сегодня вечером я отправлюсь к Ортанс, так что наша милая сестренка получит возможность излить на меня желчь. Как бы то ни было, я тебе повторяю: уезжай из Парижа. Ну да что с тебя возьмешь, ты упрямее всех ослиц нашего отца…

— А ты упрямее всех его мулов, — парировала она.

Они вышли из таверны все вместе, а собака, отзывавшаяся на кличку Сорбонна, побежала за ними. Посреди улицы струился ручей грязной воды. После дождя воздух был влажным, и легкий ветерок со скрипом раскачивал железные вывески над лавками.

— Прямо из моря! Даже створки еще не раскрылись! — выкрикивала миловидная торговка устрицами.

— А вот что вас разбудит! Глоток солнечного тепла! — кричал торговец водкой.

Гонтран остановил его и залпом опустошил чарку. Вытерев губы рукавом, он расплатился, потом, приподняв шляпу, попрощался с адвокатом и сестрой и исчез в толпе, ничем не отличаясь от других ремесленников, которые в этот час как раз отправлялись на работу.

«Оба мы хороши! — подумала Анжелика, глядя вслед брату. — Достойные наследнички рода де Сансе!»

Испытывая некоторую неловкость из-за поведения брата, она взглянула на Дегре.

— Гонтран всегда был немного чудаковатым, — сказала она. — Он мог бы стать офицером, как все молодые люди из благородных семей, но брат любит только смешивать свои краски. Мать рассказывала, что когда она носила его, то как-то целую неделю перекрашивала в черный одежду для всей семьи по случаю траура по моим деду и бабушке. Может, поэтому так все и вышло?

Дегре улыбнулся.

— Давайте лучше поищем вашего брата-иезуита, четвертого представителя этого странного семейства.

— О! Раймон — выдающаяся личность!

— Надеюсь, так как это было бы удачей для вас, мадам.

— Не нужно больше называть меня мадам, — произнесла Анжелика. — Мэтр Дегре, взгляните на меня.

Она подняла к нему свое трогательное личико, бледное как воск. От усталости ее зеленые глаза посветлели и приняли совершенно необыкновенный оттенок нежной весенней листвы.

— Король сказал мне: «Я не желаю больше ничего о вас слышать». Вы понимаете, что означает этот приказ? Мадам де Пейрак больше нет. Я должна исчезнуть. Меня нет больше. Понимаете?

— Одно я понимаю точно — вы больны. Вы сегодня повторите то, что сказали мне накануне?

— А что я сказала накануне?

— Что у вас нет ко мне никакого доверия.

— Сейчас мне некому доверять, кроме вас.

— Тогда пойдемте. Я отведу вас в одно место, где о вас позаботятся. Вы не можете появиться перед грозным иезуитом в таком виде, вам необходимо восстановить силы.