Принц бросил на монаха, которого превосходил в росте, насмешливый взгляд.

— Я полагаю, синьор Экзили, что, занимаясь искусством, подобным вашему, вы не очень щепетильны. Однако что вы скажете, если я признаюсь вам, что жертвой яда станет один из ваших соотечественников, итальянец из Абруцци?

Лукавая улыбка мелькнула на мягких губах Экзили. Он снова поклонился.

— Моими соотечественниками являются только люди, которые способны по достоинству оценить мои услуги, монсеньор. И в данный момент господин Фуке из парижского парламента проявляет большую щедрость ко мне, нежели какой-то итальянец из Абруцци, которого я тоже знаю.

Конде расхохотался.

— Браво, брависсимо, синьор! Мне нравится иметь в своем окружении людей, подобных вам.

Он аккуратно положил флакончик на атласную подушку. Повисло молчание. Синьор Экзили созерцал свое творение взором, выражавшим глубокое удовлетворение и отчасти гордость.

— Я должен прибавить, монсеньор, что это вещество не имеет запаха и почти безвкусно. Оно не изменяет вкус пищи, с которой смешивается, так что ваш подозрительный господин, даже если он внимательно следит за тем, что ему подают, сможет упрекнуть своего повара только в переизбытке приправ.

— Вы ценный человек, — повторил принц, казалось, все еще пребывающий в задумчивости.

Несколько нервно он собрал запечатанные конверты, разбросанные на задрапированном столике.

— В свою очередь, вот это я должен через вас передать для господина Фуке. В этом конверте декларация маркиза Д'Окинкура. А здесь — господина Шаро[64], господина дю Плесси, мадам дю Плесси, мадам де Ришвиль, герцогини де Бофор, мадам де Лонгвиль. Как видите, дамы оказались менее ленивыми… или менее щепетильными, чем мужчины. У меня еще нет писем господина Money, маркиза де Креки и некоторых других…

— А ваше письмо, монсеньор?

— Да, правильно. Вот оно. Я его как раз дописывал и еще не успел поставить подпись.

— Могу я попросить Ваше Высочество прочитать мне текст, чтобы я мог проверить каждое слово документа? Господин Фуке очень беспокоится, чтобы ни один пункт не был забыт.

— Как пожелаете, — сказал принц, почти незаметно пожав плечами.

Затем он взял листок и стал читать вслух:

«…Я, Людовик Второй, принц Конде, заверяю господина Фуке в том, что буду служить ему и только ему, подчиняться ему и только ему, а также в том, что передам ему все свои земли, укрепления и прочее, как только он прикажет. В подтверждение своих слов я предоставляю ему это письмо, написанное и подписанное моей рукой по доброй воле и даже без изъявления какого-либо пожелания с его стороны. Да примет он на веру мое честное слово. Подписано в…» Дата может быть неточной, дабы сбить с толку ищеек… Это оговорено.

— Подписывайте, монсеньор, — произнес отец Экзили, чьи глаза светились даже в тени капюшона.

Быстро, словно спеша скорее со всем покончить, Конде взял с секретера гусиное перо, которое только что заточил. Пока он подписывал бумагу, монах разжег небольшой позолоченный серебряный светильник. Конде расплавил на огне сургуч и поставил на письмо большую круглую печать.

— Все остальные декларации составлены по примеру этой и подписаны, — сообщил он. — Надеюсь, ваш хозяин будет доволен и продемонстрирует нам это.

— Будьте уверены, монсеньор. Однако я не могу покинуть замок прежде, чем вы отдадите мне остальные письма, о которых только что говорили.

— Ручаюсь, что вы получите их завтра до полудня.

— Тогда до того момента я останусь в замке.

— Наша дорогая подруга, маркиза дю Плесси, позаботится о том, чтобы вы удобно устроились, сеньор. Я предупредил ее о вашем прибытии.

— Пока я буду ждать, полагаю, что благоразумнее будет запереть эти письма в секретном ларце, который я вам только что передал. Замок скрыт, так что они будут в безопасности от любопытных глаз.

— Вы правы, сеньор Экзили. Слушая вас, я начинаю думать, что интриги — это тоже искусство, требующее практики и опыта. А я простой воин, и не скрываю этого.

— Прославленный воин! — воскликнул итальянец, кланяясь.

— Вы мне льстите, отец мой. Впрочем, признаюсь вам, мне бы хотелось, чтобы господин Мазарини и ее величество королева разделяли ваше мнение. Как бы то ни было, я считаю, что военная тактика, хотя она более грубая и всеохватывающая, однако в чем-то сродни вашим ловким махинациям. Надо всегда предвидеть намерения врага.

— Монсеньор, вы рассуждаете так, словно сам Макиавелли был вашим учителем.

— Вы мне льстите, — повторил принц.

Однако лицо его просияло.

Экзили посоветовал принцу приподнять атласную подушку и спрятать компрометирующие конверты под ней. Затем ларец был помещен в секретер.

Едва итальянец исчез за дверью, как Конде, словно ребенок, опять достал ларец и открыл его.

— Покажи, — прошептала женщина, протягивая руку.

Пока длилась беседа, она не вмешивалась и развлекалась тем, что снимала и снова надевала на пальцы кольца. Но, очевидно, она не упустила ни единого слова из разговора.

Конде подошел к кровати, и они вместе склонились над флаконом с изумрудной жидкостью.

— Ты думаешь, это и впрямь такая опасная вещь, как он утверждает? — прошептала герцогиня де Бофор.

— Фуке заверил меня, что на свете нет более умелого аптекаря, чем этот флорентийский монах. А мы в любом случае вынуждены действовать через Фуке. Это ведь ему в прошлом апреле пришла в голову мысль о сотрудничестве Парижского парламента с Испанией. Это вмешательство никому не нравилось, но зато позволило ему наладить контакт с испанским королем. Без него я могу потерять свою армию.

Дама вновь откинулась на подушки.

— Итак, монсеньор Мазарини мертв, — произнесла она медленно.

— Да, пожалуй, ведь его смерть у меня в руках, и она может настичь кардинала, где бы он ни находился.

— Он сейчас в бегах, будет ли в этом необходимость?

— Он вернется. Мы еще не покончили с этим итальянцем.

— Но разве не он приехал в Гавр и своими руками открыл двери вашей тюрьмы?

— Да! Но это его проворство меня и настораживает. Он освободил меня и тем дал понять, что королева никогда не сможет обойтись без него и что я никогда не смогу занять в управлении королевством его место. Поэтому теперь нам предстоит весьма серьезный выбор: он или я.

Тут принц вновь засмеялся своим саркастическим смехом.

— Значит, надо начинать действовать, когда он вернется… Благодаря донесениям моих шпионов я уверен, что это должно произойти в самом ближайшем будущем.

Женщина оставалась задумчивой. Затем она произнесла:

— Не говорят ли, что он иногда приезжает пообедать вместе с королевой-матерью, которую он так страстно любит?

— Да, так и говорят, — ответил принц после непродолжительного молчания. — Но я не поддерживаю ваш план, душенька. Я думаю о другом маневре — более подходящем и эффективном. Кто такая королева-мать без своих сыновей? Испанке останется только запереться в монастыре, чтобы оплакивать их…

— Отравить короля? — произнесла, вздрогнув, дама.

Принц радостно захохотал. Затем подошел к секретеру и поставил ларец на место.

— Вот что значит женщины! — воскликнул он. — Король! Вы таете, потому что речь идет о милом ребенке, который мучается проблемами взросления и, когда вы бываете при дворе, смотрит на вас глазами преданной собаки. Вот что для вас значит — король. А для нас король — значит опасное препятствие, мешающее всем нашим планам. Что касается его брата, маленького Месье, уже развращенного, который одевается, как девчонка, и охотно принимает мужские ласки, — то его я представляю себе на троне еще меньше, чем вашего королевского девственника. Нет, поверьте мне, в лице герцога, который имеет нрав мене суровый, каким в избытке был наделен его брат Людовик XIII, — мы получим короля, который нас устроит. Он богат и не уверен в себе. Чего нам еще желать?

— Моя дорогая, — снова начал Конде, закрыв секретер и положив ключ в карман своего широкополого плаща, — я думаю, нам пора предстать перед нашими гостями. Скоро ужин. Хотите, я позову вашу горничную Манон?

— Буду вам весьма признательна, мой дорогой сеньор.

Анжелика уже начала чувствовать сильную усталость. Она догадывалась, что отец ее уже давно ищет, однако никак не решалась покинуть свой насест. В комнате принц со своей любовницей облачались в наряды. Им помогали горничные, слышался шорох тканей и изредка проклятия монсеньора, который не отличался терпением. Когда Анжелика оторвала взгляд от ярко освещенного окна и осмотрелась, то обнаружила только окружающую ее непроницаемую темноту ночи, из которой доносились еле слышные завывания ветра между деревьями в лесу.

Наконец она поняла, что комната опустела. Ночник все еще горел, но комната вновь показалась девочке таинственной.

Анжелика осторожно перелезла через подоконник и очутилась внутри. Аромат духов и помады смешивался с дыханием ночи, от которого веяло запахами влажного леса, мхов и зрелых каштанов. Девочка не знала точно, что она будет делать. Ее могли застать в чужой комнате, однако этого она не боялась. Все казалось ей чудесным сном. Как отъезд в Америку, безумная дама из Монтелу и злодеяния Жиля де Реца…

Стремительным движением она достала из кармана плаща, брошенного на стул, ключик, открыла секретер и вынула ларец. Он был из сандалового дерева, и от него исходил душистый запах. Закрыв секретер и положив ключик на место, с ларцом в руках Анжелика снова вскочила на подоконник. Ей было необыкновенно весело. Она представляла себе лицо принца, когда тот обнаружит исчезновение яда и компрометирующих писем.

«Это не воровство, — подумала она, — ведь я предотвращаю преступление».