— А ты не так глупа, как кажешься, — сделал он в тот же день комплимент сестре.

* * *

Уже какое-то время старый барон прислушивался к звукам со стороны двора, откуда доносился шум перепалки и крики, смешанные с кудахтаньем испуганных куриц. Затем послышался топот чьих-то ног, а в яростных воплях стал различим голос Гийома. Стоял тихий летний день, и остальных домочадцев не было в замке.

— Не бойтесь, дети мои, — сказал дедушка, — это нищие, которые прошли просить подаяние…

Но Анжелика уже выскочила на крыльцо и закричала:

— На папашу Гийома напали! Его хотят убить!

Прихрамывая, барон направился за своей ржавой саблей, а Гонтран уже возвращался с кнутом, которым усмиряли собак. Лишь только выйдя на порог, они увидели старого слугу, вооруженного пикой, и стоящую рядом с ним Анжелику.

Противник тоже стоял неподалеку, держась вне досягаемости по другую сторону подъемного моста, но все еще настроенный враждебно. Это был одетый в темный костюм высокий парень, очень худой. Он казался взбешенным, но пытался придать себе строгий и официальный вид.

Тотчас же Гонтран опустил кнут и повлек деда назад, шепча:

— Это сборщик налогов. Его уже много раз прогоняли…

Посрамленный чиновник, который было перешел в отступление, хотя и не собирался уходить, вновь воспрял духом, увидев неуверенность вновь прибывших. Он замер на почтительном расстоянии, вынул из кармана сильно измятый в сражении свиток бумаги и со вздохом стал любовно разворачивать его. Затем, продолжая гримасничать, начал читать судебный акт, по которому барон де Сансе должен был незамедлительно оплатить сумму в 875 ливров, 19 су и 11 денье за задержанную талью его издольщиков, десятую часть сеньоральной ренты и королевский налог, пошлину на выпас кобыл, «пыльное право» за стада, проходящие по королевской дороге и штраф за задержку выплаты.

Лицо старого сеньора покраснело от гнева.

— Ты, наверное, воображаешь, наглец, что дворянин бросится платить, едва услышав эту галиматью налоговой палаты, словно простой виллан?

— Вы, возможно, не знаете, что господин барон, ваш сын, до сих пор вполне прилежно уплачивал ежегодные пошлины, — сказал человек, почтительно согнувшись в поклоне. — Пожалуй, я вернусь, когда он будет дома. Но предупреждаю вас, если завтра в этот же час его не будет на месте и он не внесет положенную плату, я тотчас же заявлю на вас в суд, и ваш замок и вся мебель пойдут с молотка в уплату долгов перед короной.

— Вон отсюда, лакей королевских ростовщиков!

— Господин барон, предупреждаю вас, что я — слуга закона и меня могут назначить для исполнения приговора.

— Для исполнения нужно судебное решение, — провозгласил старый дворянин.

— Если вы не заплатите, судебное решение не заставит себя ждать, поверьте мне…

— Как вы хотите, чтобы мы заплатили, если у нас ничего нет! — закричал Гонтран, видя смущение старика. — Раз вы — судебный исполнитель, вы должны засвидетельствовать, что разбойники увели у нас жеребца, двух ослиц и четырех коров, а как сборщик налогов вы знаете, что самая большая сумма составляет долг издольщиков моего отца. Он до сих пор платил за бедных крестьян, которые были не в силах сделать это сами, хотя и не был им обязан. К тому же после нападения разбойников наши крестьяне пострадали еще сильнее нас, и теперь, после грабежа, мой отец не сможет оплатить ваш счет…

Эти разумные слова произвели на посланца налоговой палаты куда большее впечатление, чем брань старого барона. Бросая осторожные взгляды в сторону Гийома, он подошел поближе и более спокойным, почти сочувствующим, но твердым тоном объяснил, что он всего лишь предъявляет полученные от налоговой палаты требования. По его уверению, единственное, что могло отсрочить конфискацию, — это прошение главному интенданту налоговой палаты от лица интенданта Пуатье.

— Между нами, — добавил судейский чиновник, заставив дедушку скривиться от отвращения, — между нами, я открою вам, что даже мое прямое начальство — прокурор и налоговый контролер — не уполномочены предоставить вам отсрочку или освобождение от податей. Но вы ведь все-таки дворянин и у вас должны быть знакомые из высшего света. Мой вам дружеский совет — воспользуйтесь их помощью!

— Не думайте, что мне льстит считаться вашим другом, — желчным тоном заметил барон де Ридуэ.

— Я хочу, чтобы вы повторили мои слова вашему сыну. Посмотрите вокруг, не только вы живете в нищете! Уж не думаете ли вы, что я развлекаюсь, бродя вокруг, словно привидение, и получая тумаки, словно паршивая собака? Ну что ж, удачи вам и не поминайте лихом!

Он надел шляпу и, прихрамывая, ушел, расстроенно рассматривая широкий рукав своего короткого плаща, порванный во время драки.

Старый барон, также хромая, удалился. Вслед за ним молча ушли Гонтран и Анжелика. Старый Гийом, продолжая спорить с воображаемыми врагами, понес свое древнее копье в свое логово, хранилище исторических обломков.

Дедушка, возвратившийся в гостиную, принялся ходить взад и вперед, и дети долго не осмеливались заговорить с ним. Наконец голос маленькой девочки нарушил тишину вечерних сумерек:

— Скажи, дедушка, если разбойники оставили нам гражданские права, не унес ли их сегодня с собой этот черный человек?

— Иди к своей матушке, — сказал старик внезапно задрожавшим голосом.

Он вернулся к своему высокому креслу, покрытому истертым гобеленом, и не произнес больше не слова.

Анжелика сделала реверанс, и дети удалились.

* * *

Когда Арман де Сансе узнал о приеме, оказанном сборщику налогов, он вздохнул и долго теребил маленький пучок волос, который он носил под нижней губой по моде короля Людовика XIII.

К любви, которую Анжелика испытывала к отцу, примешивалась некоторая покровительственность. Она хотела помочь ему и избавить от — как он говорил — «обременяющих его забот».

Чтобы поднять свой многочисленный выводок, этот сын разорившихся дворян вынужденно отказался от всех удовольствий своего сословия. Он редко путешествовал, и даже совсем не охотился, не в пример своим соседям, мелким помещикам, не более богатым, чем он, но находивших успокоение от своей нищеты, при случае травя оленей и кабанов, зайцев и молодых куропаток.

Все свое время Арман де Сансе посвящал хлопотам в своем маленьком хозяйстве. Он одевался едва ли лучше своих крестьян и, так же как они, распространял вокруг себя сильный запах навоза и конюшни. Барон любил своих детей. Они были его радостью и гордостью. В них заключалась главная цель его жизни. Для Армана де Сансе на первом месте стояли дети. После них шли мулы. Уже какое-то время он лелеял мечту о разведении этих вьючных животных, не таких нежных, как лошади, и более выносливых, чем ослы. Но бандиты увели у него лучшего жеребца-производителя и двух ослиц.[31] Это была катастрофа, и он даже подумывал продать оставшихся мулов и надел, который он сохранял только ради них.

На следующий день после визита сержанта барон Арман тщательно заточил гусиное перо и устроился перед своим бюро, собираясь составить для короля прошение об освобождении от ежегодных налогов. В этом письме он собирался описать свое нищенское состояние несмотря на дворянский титул.

Сначала он просил извинить его за то, что может назвать лишь девять своих детей, но утверждал, что, без сомнения, их будет больше, потому что «он и его жена еще молоды и охочи к этому». В продолжении речь шла о его немощном отце, оставшемся без пенсии, которую он заслужил как полковник армии при Людовике XIII. Сам барон служил капитаном и мог бы получить повышение, но вынужден был оставить королевскую службу, потому что его жалованье офицера королевской артиллерии, 1700 ливров в год, «было не достаточно, чтобы удержаться на службе». Он упомянул также, что на его плечах лежит ответственность за двух старых тетушек, «для которых за отсутствием приданого не нашлось ни мужей, ни монастыря, и способных лишь на смиренный труд». На его содержании находилось четверо слуг, в том числе старый солдат без пенсии. Два старших мальчика учились в коллеже, что стоило 500 ливров только за обучение. Чтобы отправить дочь в монастырь, требовалось еще 300 ливров.

В заключение он писал, что долгие годы платит долги своих издольщиков, чтобы удержать их на плаву, и теперь задолжал налоговой палате, которая требовала 875 ливров 19 су и 11 денье только за текущий год. Таким образом, его доход, едва ли достигающий 4000 ливров в год, должен кормить девятнадцать человек и поддерживать его дворянское положение, когда, в добавление ко всем несчастьям, разбойники бесчинствовали на его землях, грабя и убивая, погружая оставшихся в живых издольщиков в еще большую нищету. Наконец, он взывал к королевской доброте и просил отсрочки выплаты налогов, аванса или пособия в размере тысячи ливров, умолял о «королевской милости» принять в качестве знаменщика в поход на Америку или Индию его старшего сына, «шевалье», обучавшегося логике у отцов-августинцев, которым он, к слову, тоже задолжал за целый год.

В добавление отмечалась его готовность взять на себя любую должность, приличествующую его дворянскому происхождению, лишь бы только она позволила ему прокормить своих близких, потому что его земли, даже если пустить их на продажу, не смогут окупить всех затрат…

Посыпав песком это длинное послание, отнявшее у него несколько часов тяжелого труда, Арман де Сансе стал писать записку своему покровителю и кузену, маркизу дю Плесси-Бельер, где просил вручить это прошение королю или королеве-матери, сопроводив его лестными рекомендациями.

Он закончил учтивой фразой:

«Монсеньор, я с радостью жду скорой встречи с вами, и если вы найдете возможность посетить нашу провинцию, к вашим услугам будут мои мулицы[32], среди которых есть превосходные экземпляры, а на вашем столе — фрукты, каштаны, сыр и творог».