— Дочь моя, сейчас уже поздно чего-либо хотеть. Ваша сестра УМЕРЛА.

Анжелика не плакала, стоя над белым, неподвижным и словно высохшим телом Мадлон. Она даже злилась на Ортанс за ее театральные рыдания. Почему эта курица вообще плачет? Она никогда не любила Мадлон. Она любит только себя.

— Увы, деточки мои, — сказала им старая монахиня, — такова воля Божья. Дети очень часто умирают. Мне рассказали, что из десяти детей ваша мать похоронила только одного. Теперь вот двоих. Это не так уж много. Я знаю даму, которая из пятнадцати детей потеряла семерых. Так случается. Бог дал — Бог взял. Дети частенько помирают. Такова воля Божья!..

После смерти Мадлон Анжелика стала еще более нелюдимой и, уж конечно, совсем непокорной.

Все время она проводила в раздумьях, забившись в какой-нибудь укромный уголок большого дома.

В наказание за побег Анжелике запретили выходить в сад и огород, но она все равно находила способ туда проскользнуть. Настоятельница сначала даже подумывала отослать девочку домой, но, несмотря на тяготы гражданской войны, барон де Сансе исключительно аккуратно вносил плату за обеих дочерей, чего нельзя было сказать о других родителях.

Кроме того, Ортанс считали одной из самых лучших воспитанниц. У нее были все шансы стать настоящей светской дамой. Поэтому из уважения к старшей сестре младшую оставили, но перестали ею заниматься.

Глава 13

Кровопролитные сражения происходили все чаще. Фронда была словно хвост гигантского дракона, в конвульсиях бьющийся о землю. Война продолжалась. У стен Парижа сошлись армии двух великих полководцев: Конде, возглавившего Фронду принцев, и Тюренна, который выступал на стороне короля. Во время сражения, начавшегося у ворот Сент-Антуан, армии наносили друг другу такие сокрушительные удары, что, казалось, силы обоих противников, в конце концов, будут разбиты в прах.

Мадемуазель де Монпансье, дочь Гастона Орлеанского, претендующего на трон Франции, решилась стрелять из пушек крепости Бастилия по армии своего кузена — короля, вынудив того отступить. Это позволило открыть ворота для окровавленной мятежной армии принцев, которая укрылась в городе. Король и Тюренн отошли к Понтуаз.

Впрочем, затишье не продлилось долго.

Прошло всего несколько недель и парижане, потрясенные убийством членов магистрата и пожаром в Ратуше, совершенными наемниками Конде, который счел членов городского совета недостаточно усердными, выставили вон всех этих испанцев и немцев. И вот, в то время как принц с армией иностранных наемников покидал Париж через ворота Сент-Антуан, направляясь во Фландрию, в свою славную столицу через ворота Сент-Оноре под приветственные крики толпы возвращался четырнадцатилетний суверен, который, став совершеннолетним, наконец-то, правил. Приговоренный к смерти за оскорбление Его Величества, герой Рокруа отправился в Нидерланды, поступив на службу к испанскому монарху.

Еще долгое время после этих событий разношерстные армии продолжали рыскать по французской земле.

Королевская армия и вместе с ней королевский двор сначала наведались в Гиень, дабы призвать жителей Бордо к послушанию, затем отправились в Пуатье, где и остановились.

Одним январским днем Анжелика, которой недавно исполнилось пятнадцать, как обычно, забралась на окружающую огород стену.

Она грелась на солнышке и наблюдала за прохожими, среди которых нередко встречались любопытные экземпляры в диковинных нарядах.

Анжелика вслушивалась в звуки бурлящего города, которые достигали даже этого удаленного уголка. Ржание лошадей и ругань кучеров, чьи кареты едва помещались на узких извилистых улочках, примешивались к смеху и крикам пажей и служанок. А над всей этой суетой летел колокольный звон. Анжелика различала все колокола по голосам: Святой Иларий, Святая Радегунда, Нотр-Дам-ла-Гранд и суровый низкий голос башни Сен-Поршер.

Вдруг мимо пронеслись чьи-то пажи, похожие в своих шелковых и атласных одеждах на диковинных птиц.

Один из них остановился, чтобы завязать ленту на туфле. Вставая, он поднял голову и заметил Анжелику, которая сверху внимательно за ним наблюдала.

Галантным жестом паж снял шляпу.

— Здравствуйте, мадемуазель. Кажется, вы там наверху скучаете?

Он походил на пажей из Плесси: на нем были точно такие же коротенькие, похожие на тыкву, штаны по моде XVI века, в которых ноги напоминали длинные лапки цапли.

Впрочем, он казался довольно милым, с загорелым доброжелательным смеющимся лицом и красивыми каштановыми кудрями. Анжелика спросила, сколько ему лет. Он ответил, что шестнадцать.

— Не волнуйтесь, мадемуазель, — прибавил он, — я уже умею ухаживать за дамами.

Ласково глядя на Анжелику, он вдруг протянул ей руку:

— Спускайтесь ко мне.

Анжелику охватило какое-то ликующее чувство, словно двери мрачной, унылой тюрьмы, в которой томилась ее душа, внезапно открылись. Жизнерадостный и звонкий смех юноши, казалось, сулил ей что-то нежное и пьянящее, чего ей так не хватало и по чему она изголодалась, как после великого поста.

— Спускайтесь, — прошептал он. — Если хотите, я отведу вас к дому герцогов Аквитанских. Там расположился королевский двор. Я покажу вам короля.

Недолго думая, Анжелика поправила длинную черную шерстяную накидку с капюшоном и крикнула:

— Ловите, я прыгаю!

Она упала прямо в объятия юноши. Они засмеялись. Паж тут же обнял ее за талию и увлек за собой.

— Что скажут монашки из вашего монастыря?

— Они уже давно привыкли к моим проделкам.

— А как вы вернетесь?

— Позвоню в ворота и попрошу милостыню.

Он прыснул со смеху.

Анжелика наслаждалась неожиданным приключением. Между роскошно одетыми дамами и сеньорами, чьи наряды вызывали восхищение у провинциалов, туда-сюда сновали торговцы. У одного из них паж купил две палочки с нанизанными на них жареными лягушачьими лапками. Истый парижанин, он находил такие блюда весьма занятными. Молодые люди с аппетитом принялись за лакомство. Паж сказал, что его зовут Анри де Рогье и что он состоит на службе у короля. Потом он рассказал, что король — отличный парень, и иногда даже покидает своих чересчур серьезных советников, чтобы провести время с друзьями и поиграть на гитаре. А очаровательные итальянские куколки, племянницы кардинала Мазарини, все еще при дворе, несмотря на скорый вынужденный отъезд их дядюшки.

Болтая, юноша уводил Анжелику все дальше от оживленного квартала. Она заметила это, но промолчала. Ее внезапно разбуженное тело с трепетом ждало чего-то, что обещала рука пажа, обвивавшая ее талию.

Вдруг он остановился, привлек ее к двери одного из домов и стал покрывать страстными поцелуями, шепча избитые, но довольно милые слова.

— Ты хорошенькая… У тебя щечки, как маргаритки, а глаза зеленые, как лягушки… Лягушки с болот… Не двигайся. Я хочу расстегнуть твой корсет… Только не мешай. Я умею… О! Я еще никогда не видел таких белых красивых грудок… Они такие упругие, как яблочки… Ты мне нравишься, милая…

Она позволила ему ласкать себя и бормотать глупости. Она немного откинула голову и, прислонившись к поросшему мхом камню, смотрела в синее небо над украшенными фестонами крышами.

Паж умолк, его дыхание участилось. Он явно нервничал, так как то и дело досадливо оглядывался. Улица была тихой, но и на ней время от времени показывались прохожие. Мимо влюбленной парочки, укрывшейся в тени стены, даже пронеслась компания улюлюкающих студентов. Тут паж не выдержал, отступил на шаг и топнул ногой.

— О! Я вне себя! В этом чертовом городишке негде уединиться. Дома и улицы скоро лопнут от наплыва людей. Даже богатым сеньорам приходится встречаться с любовницами в прихожих. Итак, где бы нам укрыться, чтобы нас не беспокоили?

— По-моему, и здесь хорошо, — прошептала она.

Однако юноша не разделял мнения Анжелики. Он бросил взгляд на маленький кошелек, что висел на поясе, и его лицо просветлело.

— Идем! У меня появилась идея! Мы найдем себе комнатку по вкусу.

Он взял ее за руку, и они побежали по улицам к площади Нотр-Дам-ла-Гранд. По дороге Анжелика изучала город. Она с восхищением рассматривала фасад собора, богато украшенный, будто индийская шкатулка для драгоценностей, и с двух сторон увенчанный колокольнями в форме сосновых шишек. Поговаривали, что камни сами расцвели под волшебным резцом скульптора. Анри попросил юную спутницу подождать его под портиком. Через несколько минут он вернулся с довольным лицом, держа в руке ключ.

— Ризничий дал мне ключ от кафедры.

— От кафедры?.. — изумилась Анжелика.

— Эка невидаль, он не в первый раз оказывает такую услугу несчастным влюбленным!

Анри вновь обнял ее за талию, и они спустились по ступеням в собор, который немного осел от времени.

Анжелику окутали темнота и сырость, которую она ощутила, лишь только вошла внутрь. Церкви Пуату самые мрачные во всей Франции. Суровые здания, воздвигнутые на мощных фундаментах, таят во тьме старых стен древнее убранство, яркие цвета которого выглядят необычно на фоне серого камня. Они молча прошли внутрь.

— Мне холодно, — прошептала Анжелика, кутаясь в накидку.

Юный паж обнял ее за плечи, однако пыла у него поубавилось, и теперь он казался немного смущенным.

Он открыл дверь кафедры и, поднявшись по ступенькам, вошел в ротонду для проповедей. Анжелика машинально последовала за ним. Они уселись на пол, застеленный бархатным ковром. Церковь, темнота, запах ладана — все это, казалось, утихомирило предприимчивого мальчишку. Он снова обнял Анжелику за плечи и нежно поцеловал в висок.

— Какая ты чудесная девочка, — вздохнул он. — Ты нравишься мне куда больше всех этих взрослых дам, которые насмехаются надо мной. Я не очень-то люблю иметь с ними дело, но я должен им угождать. Если бы ты знала…