Колдунью повесили.

И теперь они смотрели, как она отбивалась, испуская нечленораздельные крики, среди которых можно было разобрать отчаянный зов:

— Мелюзина! Мелюзина!

В промежутках между криками до нее доходил голос кривляки Ортанс, повторяющей обвинения с монотонностью дюжины четок:

— Это ты во всем виновата, Анжелика! Виновата во всем! Зачем ты потащила всех этих детей в такую даль? Почему ты не вернулась назад, когда наступила ночь? Ты не подумала о твоих несчастных родителях, которые будут беспокоиться! Не подумала, что будем беспокоиться все мы? — повторяла она помпезным тоном. — Ты бессердечная, тебе все безразличны!

Несмотря на то, что Анжелика мало-помалу стала успокаиваться и отвела руки Пюльшери, тетушка никак не могла решиться выпустить ее из своих крепких объятий. Анжелика подняла голову и взглянула на отца полными боли глазами:

— Почему? ПОЧЕМУ они это сделали?

Бедный барон с печальной растерянностью смотрел на дочь. В ореоле взлохмаченных волос цвета светлой меди Анжелика казалась отцу излучающим свет существом из иного мира, тогда как всё и все вокруг выглядели такими мрачными и грубыми. У барона не было сил ей ответить. Его не удивил поступок крестьян, ведь он знал, что, охваченные страхом перед дурным глазом, злыми духами и дьявольскими происками, они способны на неосознанную жестокость, и поэтому не был потрясен.

Кормилица нравоучительно заметила:

— Она была ведьмой!

Тетушка Жанна отложила вышивание — что делала не часто — и в кои-то веки раз произнесла своим хриплым, дребезжащим голосом:

— Ведьмы опасны. Им подвластны рождение, жизнь, смерть…

— И любовь! — вставила кормилица.

— Но она была ДОБРОЙ ведьмой!!! — прокричала Анжелика.

— Эти самые плохие, — возразила тетя Жанна, также повысив свой противный голос. — Так написано в книге инквизиторов, в «Молоте ведьм»[63], составленной любимыми сынами Папы Иннокентия VIII монахами-доминиканцами Шпренгером и Крамером.

Она начала безжалостно цитировать:

«…Среди ведьм встречаются не только те, что убивают и мучают людей, но также, в основном — те, что не делают никакого зла, не пытаются нас ни осквернить, ни ранить, а наоборот, помогают нам, избавляя от бед. Этих ведьм мы называем добрыми. Но лучше избавляться от всех ведьм, и особенно — от добрых».

— Довольно! ДОВОЛЬНО! — баронесса де Сансе прервала монолог тетушки Жанны.

Синяки под глазами, слегка осунувшееся лицо выдавали то бессонное, тревожное состояние, в котором пребывала баронесса долгое время после исчезновения Анжелики. Она понимала, так же как и ее муж, что упреки бессмысленны — ведь они лишь причиняют девочке новые страдания.

— Жанна, замолчите. Будет лучше, если вы вернетесь в гостиную, к вашему вышиванию. Кормилица, уведите ребенка на кухню и налейте ей горячего супа.

Анжелика продолжала смотреть на отца пронизывающим взглядом с единственным вопросом: «Почему? Почему?» Но в его глазах она читала только решимость.

— На этот раз, дочь моя, придется отвечать за свой поступок. Ты отправишься в монастырь… Мне не остается ничего другого, как принять предложение Молина.

* * *

Анжелика просидела несколько часов в кухне возле очага, не шевелясь и не говоря ни слова. Точно так же порой поступал старый Лютцен, который и в этот вечер смотрел на нее безмолвно.

Издалека до нее доносился голос матери, отчитывающей тетушку Жанну. Баронессу возмутила не столько нравоучительная тирада, сколько цитата и упоминание о книге, которую, впрочем, баронесса ни разу не видела в сырой и более чем скромной библиотеке замка. «Молот ведьм?» Где она его взяла?!

Тетя Жанна съежилась, как потревоженный в паутине паук, и вновь затаилась среди любимых шерстяных ниток, за вышиванием, в углу, где она коротала дни с тех пор, как умер дедушка. В ответ на вопросы невестки она лишь состроила надменную гримасу всезнающего человека, которая говорила о том, что в ее мудрой голове скрыты возвышенные теологические знания, недоступные для невежественной баронессы.

Мадам де Сансе расспросила о книге и Фантину.

Может, кто-то из бродячих торговцев принес ее в дом? Они везут все подряд. Однако вряд ли среди маленьких синих книжечек и ленточек мог затесаться средневековый трактат по демонологии, написанный двумя фанатичными монахами и предназначенный для инквизиторов.

А кроме того, бродячий торговец еще не появлялся в этом году… Возможно, он не смог пробиться через земли, охваченные восстаниями, которые вспыхивали то там, то здесь, словно пятна сыпи, все яснее указывая на очевидность болезни. Разговор плавно перетек к слухам о событиях, которые непосредственно касались пока еще мирного Пуату. Чтобы наказать дерзкого принца Марсийака[64], развязавшего со своей любовницей Анной-Женевьевой де Лонгвиль Фронду принцев, королева-регентша Анна Австрийская приказала разрушить его родовое поместье, замок Вертей. О судьбе его жены, ставшей герцогиней де Ларошфуко после недавней смерти тестя, ничего не было известно, кроме того, что она вместе с шестью детьми осталась без крыши над головой.

Пока Фантина и мать увлеченно беседовали, Анжелика, улучив момент, выбежала из замка. Шел дождь. Сумерки еще не опустились, но было серо и пасмурно. Она хотела сходить к жилищу Мелюзины и проверить, что случилось с ее вещами и животными: с котом, совой… Но чем ближе она подходила к пещере колдуньи, тем отчетливее проступали силуэты людей, которые караулили у подножия утеса.

Анжелика притаилась в тени подлеска. Сердце гулко билось. Девочка помчалась по мокрой траве обратно, не замечая воды, льющейся с веток деревьев, и всю дорогу чувствовала на себе чьи-то подозрительные и даже злобные взгляды. Только в замке она вновь вздохнула свободно.

* * *

На следующий день погода прояснилась и Анжелика вновь отправилась в лес. Теперь все вокруг казалось пустынным, и девочка не могла решить так ли это на самом деле или ей просто кажется.

Может быть, ее избегали?

Прогуливаясь по тенистой тропинке, она заметила в низине, человека, в раздумье сидящего на пне. Неподалеку паслась его лошадь. Подойдя ближе, она узнала отца.

Барон Арман поднял голову.

Анжелика, сердце которой все еще сжималось от боли, присела рядом с ним.

— Дитя мое, понимаешь ли ты, — начал барон Арман, — сколько забот и тревог выпало на мою долю из-за этих детей, твоих приятелей, и из-за тебя в особенности?

— Отец, неужели дела с мулами идут плохо?

— Нет, с мулами все хорошо. Я сейчас еду от управляющего Молина. После твоей безумной прогулки в лес тетушка Пюльшери убедила меня и твою матушку в том, что оставаться в замке вам больше нельзя. Вам необходимо как можно скорее отправиться в монастырь. Сегодня я согласился на те унизительные условия, которых долго пытался избежать. Я искал Молина, чтобы просить предоставить нашей семье ссуду, которую он мне предлагал.

Он говорил тихо и печально: смерть отца и отъезд старшего сына он выдержал, но теперь в нем словно что-то надломилось.

— Бедный папа! — прошептала Анжелика.

— Все так запутанно, — продолжал барон. — Принять помощь от простолюдина само по себе тяжело, но меня беспокоит другое — я никак не могу понять, что он задумал и почему ссудил мне немалую сумму на очень странных условиях.

— На каких условиях?

Он задумчиво посмотрел на дочь и погладил своей мозолистой рукой ее прекрасные волосы цвета темного золота.

— Удивительно. Мне проще довериться тебе, чем твоей матери. Ты сумасбродная дикарка, но мне кажется, что ты способна все понять. Я давно догадался, что у Молина есть шкурный интерес во всем этом предприятии, но до сих пор не мог уяснить, почему он предложил сотрудничество мне, а не какому-нибудь барышнику. Оказалось, все дело в дворянском титуле. Сегодня он мне рассказал, что благодаря моим связям и родне я смогу получить полное освобождение от таможенных сборов, пошлины на ввоз, «пыльного» налога для четверти наших мулов и гарантированное право на экспорт в Англию или в Испанию, когда война прекратится…

Барон снова задумался.

— Возможно, я действительно смогу добиться привилегий от мессира де Тремана, сюринтенданта[65] нашей провинции. Мы ведь состоим в родстве, а подобная услуга ему ничего не будет стоить.

— Вот и отлично! — обрадовалась Анжелика. — Действительно, ловко придумано. Молин — простолюдин и делец с одной стороны, а вы — дворянин и человек чести — с другой.

— И к тому же не делец, — улыбнулся отец.

— Нет. Но… вы разбираетесь в том, что затеяли. Кроме того у вас есть связи и титулы. Вы должны преуспеть. Вы же сами недавно говорили, что не представляете себе, как можно продавать мулов за границу из-за подорожных и пошлин на ввоз, которые увеличивают расходы. Но ведь сюринтендант сможет помочь вам только с четвертью товара! Как вы поступите с остальным?

— Военное интендантство оставило за собой право покупать их по годовой цене на рынке Пуатье.

Анжелика одобрительно кивнула.

— Вроде бы, все продумано. Молин умный человек! Может, вам также стоит увидеться с дю Плесси и написать герцогу де Тремую. Хотя, поговаривают, что они оба скоро появятся в наших краях по делам своей Фронды.

— Об этом действительно поговаривают, — воодушевленно продолжил барон. — И все-таки не спеши меня поздравлять. Приедут принцы или нет, я не уверен, что смогу получить их поддержку. Но я не рассказал тебе самое удивительное.

— Что именно?

— Молин хочет восстановить наш свинцовый рудник возле деревни Волу.

Барон мечтательно вздохнул.

— Порой я задаю себе вопрос, в здравом ли уме этот человек, ибо я с трудом постигаю суть столь запутанных дел… если, конечно, это настоящие дела. Он советует ходатайствовать у короля о возобновлении привилегии наших предков на добычу свинца и серебра из старого рудника. Ты ведь помнишь заброшенную шахту Волу? — спросил Арман де Сансе, заметив, что дочь его больше не слушает.