А мужчины продолжали беседовать.

— Небольшие работы по осушению болот могли бы увеличить количество пастбищ, — рассуждал Молин, — ваши мулы неприхотливы, поэтому любые выгоны подойдут и не будут лишними для домашнего скота. Я думаю, что если вложить двадцать тысяч ливров, дело может принять серьезный размах и начнет приносить доход уже через три-четыре года.

У барона, казалось, закружилась голова.

— Гром небесный! Двадцать тысяч ливров! Вы считаете моих мулов такими ценными, в то время как вся округа над ними потешается! Двадцать тысяч ливров! Уж не вы ли собираетесь одолжить мне эти двадцать тысяч?

— А почему бы и нет? — невозмутимо произнес управляющий.

Дворянин посмотрел на него с некоторым замешательством.

— Это было бы безумием с вашей стороны, Молин! Я честно вам признаюсь, что у меня нет ни одного поручителя!

— Меня вполне удовлетворит простой контракт о сотрудничестве, по которому я получу половину прибыли, а также право на разведение наших мулов. Но нам придется заключить контракт как частное соглашение в Париже и тайно.

— Должен признаться, у меня не скоро появится финансовая возможность наведаться в столицу. В данный момент ваше предложение кажется мне настолько ошеломляющим и рискованным, что я бы хотел предварительно посоветоваться с несколькими друзьями…

— В таком случае, мессир барон, оставим сразу эту затею. Потому что залог успеха подобного предприятия заключается в полной тайне! В противном случае ничего не получится.

— Но я не могу просто так, не выслушав ничьего мнения, пуститься в авантюру, которая мне, ко всему прочему, кажется еще и противоречащей законам моей страны.

— Это также и моя страна, мессир барон…

— Судя по тому, что вы затеваете, Молин, не скажешь!

— Хорошо, не будем больше говорить на эту тему, мессир барон. Будем считать, что я просто ошибся. Глядя на ваши исключительные успехи, я решил, что только вам под силу создать самый крупный в Пуату конный завод.

Барон почувствовал, что его наконец-то оценили по достоинству.

— Дело не в этом…

— Мессир барон, позвольте заметить, что дело как раз в этом. Вопрос, который мы только что обсуждали, напрямую связан с тем, который вас беспокоит больше всего, а именно с обеспечением достойных условий для процветания вашей многочисленной семьи…

— За такие слова мне следовало бы отстегать вас хлыстом, ибо вы суете нос не в свое дело!

— Как вам будет угодно, мессир барон. Между тем, хотя мои средства гораздо скромнее, нежели все склонны полагать, я подумал о том, чтобы незамедлительно добавить, — в счет будущих доходов, конечно, — ссуду на аналогичную сумму в двадцать тысяч ливров, необходимую для того, дабы вы смогли посвятить себя делу без изнурительных хлопот о детях. Я прекрасно знаю по собственному опыту, что дела стоят на месте, когда разум отвлечен заботами и тревогой.

— И налогами, которые преследуют неотступно, — прибавил барон, и его загорелое лицо слегка покраснело.

— Совершенно верно! А чтобы сделка между нами не вызывала подозрений, мне кажется, что сохранить ее в тайне будет в наших обоюдных интересах. Я также настаиваю на том, что какое решение вы бы ни приняли, сегодняшний разговор должен остаться между нами.

— Я вас отлично понял. Но и вы должны понять, что я обязан поставить в известность о вашем предложении мою жену. Речь идет о будущем наших многочисленных детей.

— Простите меня, мессир барон, за не совсем тактичный вопрос, но умеет ли мадам баронесса молчать? Я, честно говоря, ни разу не слышал о том, чтобы женщина сумела сохранить доверенную ей тайну.

— Моя жена не из болтливых. К тому же мы ни с кем не видимся. Она никому не скажет, если я попрошу.

В эту минуту управляющий заметил кончик носа Анжелики, которая, прислонившись к дверному косяку, слушала разговор и совершенно не собиралась прятаться. Барон повернулся и, увидев ее, нахмурил брови.

— Подойдите сюда, Анжелика, — строго сказал он. — Вы, кажется, приобрели дурную привычку подслушивать под дверью. Вы всегда появляетесь неслышно и в самый неподходящий момент. Это возмутительное поведение.

Молин пристально смотрел на девочку, но казался менее раздосадованным, нежели барон.

— Крестьяне поговаривают, что она фея, — произнес он с едва заметной улыбкой.

Анжелика невозмутимо приблизилась.

— Вы слышали наш разговор? — спросил барон.

— Да, отец! Молин сказал, что Жослен сможет отправиться в армию, а Ортанс — в монастырь, если вы разведете много мулов!

— Ты делаешь довольно любопытные выводы. А теперь послушай меня. Ты должна пообещать, что никому не расскажешь об этой затее.

Анжелика подняла на него зеленые глаза.

— Я бы пообещала… Но что я за это получу?

Управляющий приглушенно засмеялся.

— Анжелика! — воскликнул удивленный и раздосадованный отец.

За него ответил Молин:

— Вначале вы должны доказать нам ваше умение хранить тайну, мадемуазель Анжелика. Если, как я надеюсь, мы заключим сделку с мессиром бароном, вашим отцом, дело станет процветать не сразу. Важно, чтобы никто не узнал о наших планах — только в этом случае нам удастся избежать козней и злоключений и в конце концов мы добьемся успеха. И тогда в награду вы получите мужа…

Она скорчила гримаску и, немного подумав, ответила:

— Хорошо. Я обещаю.

И вышла из комнаты.

На кухне госпожа Молин, отстранив всех служанок, собственноручно ставила в печь пирог, украшенный кремом и вишнями.

— Госпожа Молин, мы скоро будем обедать? — спросила Анжелика.

— Еще нет, детка. Но если вы проголодались, я дам вам хлеба с маслом.

— Нет, дело не в этом, я просто хотела узнать, есть ли у меня время сбегать к замку Плесси.

— Конечно. Мы пошлем за вами мальчишку, когда стол будет накрыт.

Анжелика умчалась. Свернув в первую же аллею, она сбросила башмаки и спрятала их под камнем, чтобы опять обуться на обратном пути. Затем она вновь понеслась к замку, легкая, как лань. В подлеске пахло грибами и мхом. Недавно прошел дождь, и теперь то тут, то там виднелись лужи, которые Анжелика ловко перепрыгивала. Девочку переполняло счастье. Месье Молин пообещал ей мужа. Правда, она была не совсем уверена, что подарок был такой уж замечательный. Что ей с ним делать?.. Впрочем, если он будет таким же милым, как Николя, у нее всегда будет спутник для походов за раками.

Показалась каштановая аллея. Когда посадили эти деревья, привезенные то ли из Константинополя, то ли из Индии, то ли из садов венского императора, они считались неслыханной роскошью!

Владельцы поместья Плесси-Бельер всегда отличались необычными вкусами! Но когда весной широкие, напоминающие звезды, листья украшались высокими белыми цветами, похожими на душистые свечи, все приходили посмотреть на эту красоту. Плоды каштанов не приносили большой пользы. Их называли «конскими каштанами», вероятно, потому, что турки кормили ими лошадей перед скачками, считая, что это поможет выиграть забег. Анжелике нравилось собирать блестящие коричнево-черные плоды в мягкой зеленой кожуре, они были так красивы! А еще она собирала их для того, чтобы принести колдунье Мелюзине, а та готовила из них отвары от лихорадки.

Однако сегодня Анжелика не стала набивать карманы каштанами.

Она спешила. Здесь она всегда чувствовала себя словно в сказке.

Она увидела, как в конце аллеи показался силуэт замка, выделяющийся ослепительной белизной на голубой эмали неба и отливающий более темной синевой в ближайшем пруду.

Без сомнения, замок Плесси-Бельер был сказочным домом фей, потому что подобного ему не найти во всем Пуату. Все дворянские усадьбы в округе походили на Монтелу — такие же серые, поросшие мхом, с маленькими окошками. Перестроенный в прошлом веке итальянским зодчим, замок Плесси-Бельер красовался множеством высоких окон и балконов, слуховых окошек и крытых галерей. Через ров, заросший кувшинками, был перекинут миниатюрный подвесной мост. Расположенные по углам сторожевые башни служили только украшением. Между тем линии здания были очень просты. В арках, соединяющих покатые своды, не чувствовалось никаких излишеств, только естественное изящество гибких растений или упругость гирлянд. И лишь чеканный герб над главным входом, изображающий химеру с высунутым огненным языком, напоминал о вычурном декоре раннего Ренессанса.

С поразительной ловкостью Анжелика взобралась на террасу, а затем, цепляясь за лепные украшения окон и балконов, добралась до второго этажа, где нашла удобную опору — водосточный желоб — и прислонилась лицом к оконному стеклу.

Она часто приходила сюда, но никогда не уставала разглядывать в полумраке таинственной запертой комнаты изящные безделушки из серебра и слоновой кости, расставленные на инкрустированной мебели; изучать новые гобелены, отливающие яркими рыжими и голубыми красками, и тускло поблескивающие, висевшие вдоль стен картины. В глубине комнаты находился альков, где стояла кровать, покрытая затканным золотым шелком одеялом. Тяжелые занавеси полога, ткань которых была вышита все тем же золотым шелком, как будто светились. Над камином взгляд притягивала большая картина, приводившая Анжелику в восхищение. Другая жизнь, о который она едва ли могла знать и которую едва ли могла предвосхитить, представала перед ней заключенной в рамки этого полотна. Картина изображала легкомысленный мир обитателей Олимпа с их языческой грацией и беспечной вольностью. В вымышленном мире бог и богиня, за которыми наблюдал бородатый фавн, сжимали друг друга в объятиях, и их прекрасные обнаженные тела олицетворяли, как и сам замок, райскую гармонию в глубине дремучего леса.

Но каждый раз на смену восхищению приходило ощущение подавленности.