Анна Голон - Анжелика. Королевские празднества

— Но если начнется суд, ведь все равно им придется считаться с мнением присяжных заседателей?

— Да, — поколебавшись, признал Дегре. — Но кто назначит присяжных заседателей?

— А чем, по вашему мнению, грозит моему мужу этот процесс?

— Пыткой, сначала обычной, затем особой, а потом — костром, мадам!

Анжелика побелела, к горлу подступила тошнота.

— Но все же, — повторила она, — они не смогут осудить дворянина столь знатного рода, основываясь только на глупых россказнях!

— Они их используют только как повод. Хотите знать мое мнение, мадам? Архиепископ Тулузский никогда не собирался предавать вашего мужа светскому суду. Несомненно, он рассчитывал, что церковного суда окажется достаточно, чтобы смирить его гордость и сделать его покорным Церкви. Но его преосвященство, затеяв интригу, сам того не ожидая, завел дело слишком далеко. Знаете почему?

— Нет.

— Потому что есть кое-что еще, — произнес Франсуа Дегре, поднимая палец. — Конечно, среди завистников вашего мужа должны быть враги, которые многое бы выиграли от его смерти. А интрига архиепископа пришлась им как нельзя кстати. Прежде врагам потихоньку подсыпали яд. Теперь в моду вошел другой способ избавляться от них: обвинение, суд, приговор. И совесть при этом спокойна. Если состоится слушание дела вашего мужа, поводом для обвинения послужит колдовство, но настоящего мотива мы не узнаем никогда.

Перед Анжеликой вновь мелькнуло видение шкатулки с ядом. Сказать ли об этом Дегре? Она колебалась. Если сказать, то, возможно, это вызовет необоснованные подозрения, еще больше запутает и без того неясные следы.

Она поинтересовалась, не уточняя деталей:

— А что это за мотив, который вы подозреваете?

— У меня нет ни малейшей идеи. Все, о чем я могу вам сообщить, — это то, что, едва сунув нос в это дело, я испугался, поняв, какие высокопоставленные лица замешаны в нем. Короче говоря, я повторю вам то, о чем говорил накануне: след ведет к королю. Если он подписал письмо об аресте, значит, он арест одобрил.

— Подумать только, — прошептала Анжелика, — когда он просил Жоффрея спеть для него и говорил ему самые любезные слова, он уже знал, что его арестуют!

— Вполне возможно. Наш король прошел хорошую школу лицемерия. Как бы то ни было, лишь он мог отдать подобный приказ о секретном аресте. Влиятельности Ле Телье или тем более Сегье и им подобных судейских здесь было бы недостаточно. Пока король еще не приехал, нужно пробовать обратиться к королеве-матери, она имеет большое влияние на сына, или к его исповеднику-иезуиту, или даже к кардиналу.

— Я встречалась с Великой Мадемуазель, — сказала Анжелика. — Она обещала разузнать что-нибудь и сообщить мне. Но она также предупредила меня, что не стоит особо надеяться на новости до торжественного въезда… короля… в Париж…

Анжелика с трудом закончила фразу. Уже несколько минут, после того как адвокат упомянул о костре, она боролась с недомоганием. На висках у нее выступил пот, она боялась, что с ней случится обморок. Она услышала, как Дегре согласился со сказанным:

— Я разделяю ее мнение. До празднования прибытия короля лучше ничего не предпринимать. Самое правильное для вас сейчас — набраться терпения и ждать. А я попытаюсь продолжить расследование.

Словно в тумане, Анжелика встала и протянула руки вперед. Ее холодная щека коснулась грубой ткани сутаны.

— Так что же, вы не отказываетесь его защищать?

Молодой человек произнес угрюмо после секундного молчания:

— В конце концов, я никогда не боялся за свою шкуру. Я десятки раз рисковал ею в глупых трактирных драках. Так что могу еще раз рискнуть ею, и пусть это будет достойная причина для риска. Но только вам придется дать мне денег, а то у меня их не больше, чем у нищего, а старьевщик, у которого я беру костюмы, — настоящий вор.

Эти слова ободрили Анжелику. Молодой человек оказался куда серьезнее, чем показался поначалу. Под грубыми и несколько бесцеремонными манерами скрывалось глубокое понимание судейского крючкотворства, и можно было ожидать, что он возьмется за работу со знанием дела.

Анжелика подозревала, что такое можно сказать далеко не обо всех молодых адвокатах, закончивших университет, которые, имея богатых отцов, только и знали, что распускать перья.

Обретя хладнокровие, она отсчитала сто ливров. Франсуа Дегре быстро распрощался и вышел, кинув перед этим загадочный взгляд на утонувшее в полумраке пропахшего краской и воском для печатей кабинета бледное лицо, на котором, словно драгоценные камни, сверкали зеленые глаза.

Анжелика, держась за перила, вернулась в свою комнату. Конечно, в ее слабости было повинно волнение предыдущей ночи. Она собиралась прилечь и поспать немного, чтобы не слышать сарказмов Ортанс. Но едва она вошла к себе, как на нее нахлынула тошнота, и она едва добежала до тазика.

«Что со мной?» — подумала она со страхом.

А вдруг Марго была права и ее действительно пытались убить? Несчастный случай с каретой… Покушение в Лувре… Может, сейчас ей подсыпали яд?

Но внезапно ее лицо просветлело, на нем заиграла улыбка.

«Как же я глупа! Я просто-напросто беременна!»

Она вспомнила, что, уезжая из Тулузы, она уже догадывалась, что ждет второго ребенка. Теперь все подтвердилось, сомнений не оставалось.

«Как же будет рад Жоффрей, когда выйдет из тюрьмы!» — сказала она себе.

Это открытие смягчило горечь прошлой ночи. Небо словно сжалилось над ней в ответ на ее отчаяние. Несмотря на страшные удары, жизнь продолжалась.

Ей не терпелось поделиться с кем-нибудь своей чудесной тайной, но Ортанс не преминула бы ехидно пройтись по поводу сомнительного отцовства ребенка. Зятя-прокурора, который в эту самую минуту стоял на совсем уже одеревенелых коленях перед адвокатом Талоном, эта новость оставила бы равнодушным.

В конце концов Анжелика спустилась на кухню, где нашла Флоримона, взяла его на руки и поделилась счастливой новостью с ним и со служанкой Барбой.

АНЖЕЛИКА задержалась на кухне, играя с Флоримоном, который теперь бодро ползал по всему дому, путаясь в длинном платьице. Маленькие кузены обожали малыша. Вместе с Барбой и служанкой из Беарна они так его избаловали, что теперь он чувствовал себя абсолютно счастливым, и его щечки снова округлились. Анжелика сшила для него красный чепчик, в котором его очаровательное личико, обрамленное черными кудрями, вызывало восторг всего семейства. Даже Ортанс растаяла, отметив, что дети в таком возрасте прелестны. Сама она — увы! — не имела средств, чтобы содержать домашнюю кормилицу, и ее дети возвращались к ней из деревни, только когда им исполнялось четыре года. В конечном счете, ведь не каждая женщина может выйти замуж за хромоногого изуродованного сеньора, нажившего состояние благодаря сделке с Сатаной, и уж лучше оставаться скромной женой прокурора, чем потерять душу.

Анжелика делала вид, что не слышит. Чтобы снискать расположение родных, она каждое утро отправлялась на мессу в не слишком веселой компании сестры и зятя. Она начинала понемногу знакомиться с обычаями Сите, населенного в основном судейскими.

Большинство из них придерживались строгого и размеренного образа жизни. Утром они торопились к мессе, затем спешили во Дворец правосудия, а к полудню возвращались к себе в конторы, где их ждали новые дела. Они прекрасно знали, как люди умеют лгать, ненавидеть и завидовать, и извлекали выгоду из низменных страстей и неприглядных человеческих качеств, но светлая сторона человеческой натуры была им неизвестна. Когда им хотелось развлечься, они шли на набережную играть в шары под изумленными взглядами прохожих, которых приводил в недоумение их профессиональный жаргон. По воскресеньям они с друзьями нанимали кареты и отправлялись за город, где у каждого служащего был клочок земли, часто с маленьким виноградником.

Если присмотреться, то становилось понятно, что они делили Сите с певчими собора Парижской Богоматери и проститутками с улицы Глатиньи. Знаменитый «Приют любви» находился рядом с Мельничным мостом, и шум мельничных колес заглушал звуки поцелуев и других, менее невинных развлечений.

В будние дни местность вокруг Дворца правосудия, собора Парижской Богоматери, приходов Сент-Эньян и Сен-Ландри кишела судебными исполнителями, прокурорами, судьями и советниками; черные шерстяные пальто или мантии, непременные брыжи. Судейские сновали взад и вперед со стопками документов, так называемых «полезных пачек», в руках и сумках, заполняя лестницы Дворца и прилегающие к нему улочки. Местом встреч их был кабачок «Черная голова». Там, над дымящимся рагу и пузатыми бутылками, сияли лоснящиеся физиономии судей.

На другом конце острова шумный Новый мост представлял собой тот Париж, который вызывал сильное возмущение служителей правосудия, видящих, как он процветает на фоне их повседневных забот и трудов.

Если на ту сторону реки отправляли с поручениями лакея, то скорость его возвращения зависела от песен, звучавших на Новом мосту.

Вокруг лавочек на мосту кипела суматоха, там рождались песни, стихи, пасквили и памфлеты. На Новом мосту знали все обо всех. И знатные люди научились остерегаться грязных листков, которые приносил оттуда ветер с Сены.

Однажды вечером, выходя из-за стола, пока остальные угощались айвовым и малиновым вином, Анжелика вытащила из своего кармана листок бумаги.

Она с недоумением посмотрела на него и с трудом вспомнила, что купила его за десять су у бедняка на Новом мосту, как раз тем самым утром, когда она решилась на тот ужасный поход в Тюильри. Кажется, это было так давно! Она машинально прочла вполголоса: