Поручено отцу Хризостому, настоятелю монастыря босоногих августинцев в Париже, отправиться в Котиньяк к Милосердной Богоматери вместе с монахом того же ордена братом Фиакром…

И там, перед лицом Всевышнего, вознести девятидневные обеты и молитвы от имени Ее Величества.

И девять дней служить святую мессу, дабы этой жертвой снискать Божественную Благодать и даровать королеве здоровое потомство.

И продолжать молиться о желаемом разрешении ребенком, в коем заключены надежды всей Франции.

Передано отцу Иллариону, наместнику викария вышеозначенного ордена, дабы разрешил указанным брату и отцу отправиться в вышеупомянутое место паломничества.

Следует принять оных монахов, предоставить им кров и все, в чем они будут нуждаться, а всем наместникам и лейтенантам Его Величества в провинциях и городах, через которые будут следовать монахи, обеспечить им свободный и безопасный проход, не чиня ни неудобств, ни затруднений, но всячески содействуя и помогая, если на то будет необходимость.

Составлено в Сен-Жермен-ан-Лэ 7 февраля 1638 года.

Подпись: Людовик, заверено — Сюбле».

И вот оба босоногих Малых отца побрели по пыльным дорогам. До Котиньяка августинцы добрались через три месяца, а значит, в день они проходили не так уж много лье. В пути монахов сильно задерживали те, кто выходил к ним навстречу в надежде послушать знаменитого ясновидца, убеждающего всех в том, что на этот раз беременность королевы завершится благополучно и она родит первенца.

В храме Милосердной Богоматери в Котиньяке брат Фиакр, увидев статую Девы Марии, узнал в ней чудесный образ, явившийся ему в видении.

Смиренные монахи отслужили длинные мессы и выполнили молитвенные обеты от имени Их Величеств — короля и королевы Франции.

5 сентября того же 1638 года за полчаса до полудня в Сен-Жермен-ан-Лэ на свет появился дофин.

Астрологи особо подчеркивали, что он родился под созвездием Девы.

* * *

Двадцатью годами позже дофин, уже ставший королем, поднимался на гору к Той, что оказала ему великую честь, явившись в видении и держа его, Людовика, в своих священных руках.

Все сходились во мнении, что никогда еще Богоматерь не удостаивала такой чести ни одно другое паломничество, никакого другого короля.

Воистину, Людовика неспроста называли Дьедонне — Богоданный[17].

Добравшись до вершины, он отстоял в маленькой часовне мессу, отслуженную епископом Фрежюса[18]. Затем, желая оставить память о своем паломничестве, возложил на алтарь голубую орденскую ленту, чтобы ею украсили статую Девы Марии, а также свое кольцо с бриллиантами.

Позже он присоединился к матери и свите, ожидавшей его у подножия горы. В тот же день Анна Австрийская заказала отслужить шесть тысяч месс Милосердной Богоматери, а молодой король подарил мэру Котиньяка, господину Гаспару Фиганьеру, дворянскую грамоту, почтив таким образом городок, которому был стольким обязан.

Однако его красивое молодое лицо оставалось печальным, и его ни разу не тронула улыбка, ибо он носил в своем сердце стигматы несчастной любви.

Глава 2

Мария Манчини, великая любовь короля. — Монарх намерен жениться. — Смятение кардинала, ведущего переговоры о браке Людовика с испанской инфантой в залог будущего мира

ЭТО случилось двумя годами ранее в Кале после взятия Мардика[19], когда тяжелый недуг поразил короля и едва не свел его в могилу. Поговаривали, что виной всему были тяготы военной кампании.

Тюренн[20] осадил Дюнкерк.

Король часто наведывался в военный лагерь у Мардика, чтобы вместе со своим другом маршалом Тюренном лично наблюдать за ходом осады и последствиями «выходов» — то есть вылазок осажденных, — впрочем, редких и всякий раз заканчивающихся для последних весьма плачевно.

Стояла невыносимая жара. Воды не хватало, а «тела умерших еще в прошлом году продолжали лежать, едва присыпанные песком, не разлагаясь и распространяя удушливый, отвратительный смрад»[21].

Визиты короля поднимали боевой дух армии. Тем не менее положение оставалось неустойчивым, неопределенным и неимоверно тягостным для всех участников кампании.

Осада Дюнкерка длилась уже месяц, и он готов был сдаться, когда мессиру де Тюренну донесли о том, что принц Конде[22] и дон Хуан Хосе Австрийский приближаются во главе всей испанской армии, чтобы помешать взятию города. Тюренн испросил у короля разрешения принять сражение, на что сразу же получил согласие. «Он стремительно покинул окопы и, внезапно атаковав испанскую армию, разбил ее»[23]. Тут осажденный Дюнкерк взмолился о пощаде и капитулировал.

Войска, жители окрестных городов, — да и всей Франции, вплоть до Парижа, ликовали при вести о победе, а народ жадно передавал из уст в уста то, как молодой король возглавил свою армию. Его молодость торжествовала на поле битвы, постепенно возрождая былую славу Франции. Вот одна из тех незатейливых историй о появлении Людовика на поле брани, которую радостно обсуждали его подданные.

«На расстоянии половины пушечного выстрела от Мардика король стоял перед своим войском, наблюдая, как выходит побежденный гарнизон, включавший шестьсот всадников и тысячу двести пехотинцев, не считая более четырехсот человек больными и ранеными.

Его Величество был одет по-военному — в кирасу и черный бархатный камзол с белой перевязью через плечо. Король восседал на прекрасной белой лошади, покрытой попоной, расшитой золотом и серебром, а с его шляпы свисали белые и алые перья.

Гарнизон прошел перед ним, отдавая честь Его Величеству — каждый делал это так, как принято у него на родине.

Последним ехал месье де Бассанкур, известный во Фландрии головорез, принявший командование после гибели маркиза де Люида, убитого несколькими днями ранее во время одной из вылазок. Покинув укрепления, Бассанкур приблизился к молодому королю и, склонившись до земли, сказал, что в постигшем его несчастье — ведь он не смог отстоять испанское владение — утешением ему служит то, что он побежден таким могущественным монархом.

Его Величество отвечал Бассанкуру крайне милостиво и хвалил его воинские заслуги».

* * *

Не успела Франция порадоваться предвещающей мир победе, как в Кале король серьезно заболел. Не нужно было быть искусным врачом, чтобы понять, что причиной тому явился зловонный воздух Мардика и переутомление, вызванное стремлением Людовика лично осматривать передовые позиции и принимать капитуляцию… Говорили о злокачественной пурпурной лихорадке[24]. Меньше чем за две недели король оказался на пороге смерти. Его состояние было признано настолько тяжелым, что многие из придворных льстецов, не колеблясь, подобострастно переметнулись на сторону его младшего брата, рассчитывая, что тот вскоре будет править под именем Филиппа VII.

Один известный врач из Абвиля по имени Соссуа, в последней надежде призванный к постели больного, заставил того принимать рвотные средства, мало известные в ту эпоху, и тем самым спас жизнь короля, чью преждевременную смерть уже считали одним из самых больших несчастий, которое могло бы постичь Францию.

Выздоравливающий монарх в окружении придворных перебрался из Кале в Компьень. Именно там он узнал, в какую жестокую скорбь во время его болезни погрузилась Мария де Манчини[25], когда все, кто любил короля, могли его потерять. Тогда как Олимпия[26], его избранница и, несомненно, любовница, выказала полное безразличие. Она вышла замуж за графа де Суассона, и все ее мысли были только о том, как лучше распорядиться своим новым высоким статусом. Короля так поразило равнодушие Олимпии, что, растроганный и удивленный искренними слезами Марии, он разыскал ее и угадал в девушке пылкую и чувствительную душу. Между ними вспыхнуло пламя ничем не омраченной любви.

Они наслаждались обществом друг друга, и чем меньше окружающие подозревали об их романе, тем с большим упоением влюбленные открывали друг другу свои чувства.

Поездка в Лион стала решающей. Они ехали по обледеневшей дороге в кавалькаде рядом с каретами, их щеки разгорелись, а глаза сияли.

В Лионе любовь Людовика и Марии расцвела и могла бы связать их навеки.

Но хитрость, придуманная кардиналом[27], чтобы заставить короля Испании заволноваться, поверив в то, что у Франции появилась другая избранница на роль королевы, оказалась слишком уж успешной. А юные влюбленные ничего не замечали. Они танцевали, они веселились на праздниках, окрылявших их взаимную любовь.

Мария слегка забеспокоилась, когда Людовик проявил внимание и любезность к прелестной принцессе Иоланде-Маргарите Савойской, но он уверил ее, что всего лишь выполняет просьбу матери и встреча носит дипломатический характер.

Но вот однажды вечером в Лионе посланник испанского короля, отправленный во Францию со срочным поручением, попросил аудиенции у Мазарини и его слова, произнесенные шепотом, заглушили радостный шум бала: «Инфанта ваша!»[28]

Кардинал получил долгожданный мирный договор, в залог которого Испания обещала свою главную ценность — инфанту.

Она выйдет замуж за французского монарха.

* * *

Эти тайны, затрагивающие короля, Марию и кардинала Мазарини, который с чрезвычайной осторожностью начал вести важные переговоры, долгое время тайнами и оставались. Они раскрылись внезапно, во время визита в Лувр, как все его называли, первого предвестника долгожданного мирного соглашения, — одного из испанских противников, познавшего поражение при «Битве в дюнах»[29], который попросил разрешения приветствовать свою тетку, королеву Анну Австрийскую. Речь шла о Хуане Хосе Австрийском, побочном сыне Филиппа IV[30] от внебрачной связи с актрисой[31]. Королева Анна не нашла в себе сил отказать ему в аудиенции, ведь «племянник» был на редкость представительным молодым человеком, говорил по-испански с необычайной изысканностью и пробуждал в ней надежду на то, что однажды она вновь сможет встретиться с горячо любимым братом, королем Филиппом IV.