Анжелика более ни о чем не стала спрашивать, но подумала, что, в сущности, София права! К примеру, нельзя же назвать Онорину или саму Анжелику женщинами доброго поведения! Да и Наталия, и София – отнюдь не женщины доброго поведения!.. И Анжелика нисколько не будет удивлена, когда София, в свою очередь, окажется в тюрьме!..

Они вошли в другую прихожую. Царица велела отпереть дверь. Но за дверью некого не оказалось!

– Где же девка? – сурово спросила София.

– Да ведь приказали отпустить! – испуганно воскликнул тюремщик.

– Кто приказал? – царица грозно сдвинула брови.

– От вас… вы… – забормотал тюремщик и вдруг с громким криком бросился ничком перед царицей.

София приказала ему встать и призвать еще служителей, что и было исполнено. Царица тотчас учинила толковый допрос и судьба Онорины несколько прояснилась…


Это произошло, когда один из тюремщиков неверно понял слова царицы о том, что молодую иноземку возможно было бы отпустить. Он решил, что царица приказала отпустить ее. Девушка знала всего несколько слов на московитском наречии. Тюремщик отвел ее в свое жилище. Он дал ей верхнюю одежду, какую обычно носили зимой московитянки. Онорина выглядела растерянной. За время пребывания в заточении тюремщики не обижали ее. Идти ей было некуда, поэтому она покорно пошла с тюремщиком, державшим ее крепко за руку. Его жилище было даже и хорошим, то есть по московитским понятиям, но Онорине это жилище показалось необычайно грязным и душным. Светловолосые детишки кинулись было к отцу, но увидев незнакомую девицу, замерли в смущении и недоумении, жена тюремщика, женщина, одетая в московитское красное платье и весьма неприветливая на вид, оглядела пришедшую. Онорина показалась ей слишком привлекательной для совместного житья в одном доме с тюремщиком.

– Куда мне эту девку? – заворчала достойная супруга. – По-нашему ни словечка не говорит! Да и тебя, Иван, я хорошо знаю! Ты охоч до женщин!..

– Ну и дура! – любезно отвечал тюремщик жене. – Да она ведь была в полной моей власти! Да если бы я только захотел!..

– Откуда мне знать, чего ты хочешь, когда о бабах речь заходит! А только служба службой, а родной дом – родным домом! – мудро рассудила жена.

– Куда же мне ее? – отозвался покладистый муж. Но супруга уже накидывала на голову теплый ковровый платок.

– А не твоя эта забота, не твоя! – быстро говорила женщина. – А я сведу ее к Марье Кузьминой!

– Куда? – тюремщик хмыкнул. – Да у Марьи пьяницы собираются чуть не каждый вечер!..

– Вот ей даровая работница и сгодится! – решила жена и схватив Онорину за руку, потащила ее вон.

И уже совсем скоро Онорина очутилась в другом московитском жилище, куда беднее, нежели первое. На деревянных стенах девушка заметила тараканов и клопов, разделявших кров с хозяевами. Да и хозяйка одета была очень бедно, и дети ее, сын и дочь, востроглазая девочка, выглядели едва ли не оборванцами! При виде нежданной гостьи Марья развела руками и велела тотчас Анне подать квасу. Гостья сняла верхнюю одежду и опустилась на скамью, приготовившись к обычной женской болтовне. Онорина стояла рядом, потупившись. Жена тюремщика бойко рассказывала о своем муже, который притащил в дом девку из тюрьмы! Марья заметила, что Онорина еще молода и хороша собой. И тотчас Марья принялась горячо хвалить свою собеседницу за то, что не оставила в своем доме такую девку!..

Жена тюремщика говорила, что от этой девки возможна Марье польза. Марья понимала, что соседка, в сущности, предлагает ей пустить беззащитную девушку в оборот, то есть просто-напросто торговать красотой бывшей заточенницы. Но Марья старательно делала вид, будто никак не может понять, на что намекает соседка. Обе женщины не сказали ни слова о возможных причинах заточения этой девушки. Не говорил об этом с женой и тюремщик. Отнюдь не все в Москве решались рассуждать на подобные темы.

Когда жена тюремщика наконец ушла, Марья знаками велела Онорине снять верхнюю одежду. Онорина осталась в широком московитском платье, которое дали ей в тюрьме. Девочка Анна поманила ее к столу. Онорина послушно подошла. Перед началом скудного обеда хозяйка и ее дети перекрестились. Онорина сделала то же самое, старательно подражая их жестам. Подан был суп, сваренный из капустных листьев, чрезвычайно невкусный, как показалось Онорине. Но она чувствовала себя такою голодною, что готова была есть что угодно! А черный ржаной хлеб она ела даже и с удовольствием. После обеда Анна принялась мыть посуду в большой лоханке. Митрий, поговорив с матерью, пошел из дома. Хозяйка села на скамью у печи и стала шить. Онорина, на которую никто как будто не обращал внимания, предпочла действовать решительно. Она подошла к Марье и стала знаками указывать на иглу, нитки и полотно. Марья шила сорочку для Анны. Поняв знаки девушки, Марья отдала ей шитье, Онорина села рядом с ней на скамью. Анна, отерев мокрые руки о платье, подошла с любопытством поближе. Онорина спокойно положила полотно на колени, вдела новую нитку в толстую иглу и взялась шить столь искусно, что на лицах хозяйки и девочки выразилось необычайное восхищение. Онорина шила так, как ее научили в Сен-Сире. Искоса поглядывая на хозяйку, она поняла, что это отнюдь не злая женщина. И теперь Онорина была уверена, что заслужит ее полную благосклонность.

Так оно и вышло. В несколько дней семейство Марьи Кузьминой полюбило гостью. Марья взяла у нескольких соседок швейную работу, и теперь Онорина проводила целые часы за шитьем. Девушка заметила, что сидя за работой и этом бедном жилище, она чувствует себя совсем спокойною. Сосредоточившись на шитье, Онорина не думала ни о матери, ни даже об Андре. Вечерами, если к Марье являлись пьяницы или заговорщики, Онорина пряталась в запечную комнатку, но она привыкла скоро и к этому и вовсе этим не тяготилась.


Царица узнала от тюремщиков, что Онорина находится у Марьи Кузьминой. София приказала отвезти Анжелику туда.

– И если ты увидишь, что твоя дочь содержится дурно, скажи мне, я прикажу поместить ее в место получше!

Анжелика тотчас узнала дом Марьи и саму Марью и ее детей. Онорина удивилась приезду матери, но не знала, можно ли открыто проявить свои радость и удивление. Марья, в свою очередь, узнала Анжелику, но также не показывала вида. Вместе с Анжеликой приехала одна из женщин Софии, послужившая Анжелике переводчицей.

– Я вижу, – сказала Анжелика, – что Марья – порядочная женщина. Пусть эта девица остается покамест у нее. Нельзя ли, если царица позволит, дать этой женщине денег?

Деньги были тотчас даны в матерчатом кошеле. Марья радостно кланялась. Анна смотрела блестящими глазами. Анжелика спокойно подошла к дочери и обняла ее. Онорина также держалась спокойно.

– Онорина! – обратилась к ней Анжелика, – не тревожься обо мне. Я в полной безопасности.

– Я также, – отвечала Онорина. – Но я хотела бы видеть тебя время от времени!..

Анжелика, естественно, не могла не подметить, что дочь называет ее на «ты» и относится к ней значительно теплее, нежели относилась прежде.

– Да, – отвечала Анжелика, – я надеюсь, что мы будем видеться. Ее Величество, я надеюсь, позволит…

Мать и дочь простились так же спокойно, как и встретились.


Анжелика вернулась в покои царицы и продолжала оставаться ее, по сути, наперсницей. Почти каждую ночь София предавалась разговорам о сыне. Она вспоминала его рождение, вспоминала, как навещала его в доме Рябушкина, вспоминала его детские словечки. Материнские воспоминания то и дело прерывались отчаянными слезами. Постепенно Анжелика привыкла к подобному времяпрепровождению. Более того, глядя на царицу сочувственным взглядом, она не слушала ее, а думала о своем, о своей жизни, о своих детях. Теперь Анжелика понимала, что и взаимопонимание матерей не безгранично. Однажды, когда София, предавшись в очередной раз воспоминаниям, совершенно обессилела и сидела на постели, прямо глядя перед собой, Анжелика, притворяясь, будто хочет развлечь ее, спросила о Наталии.

Лицо Софии приобрело суровое выражение. Перед Анжеликой сидела уже не страдающая мать, но царица!

– Наталия? – переспросила София. – О! Это упорная девка! Я приказала пытать ее, поднимая на дыбу, но она ничего не сказала о намерениях и планах Петра! Пусть посидит теперь в сыром подвале!..

Анжелика подумала, что царица поступает опрометчиво. Петр никогда не простит ту, которая приказала пытать его любимую сестру! Но София, казалось, вновь и вновь угадывала некоторые мысли Анжелики, и хорошо, что отнюдь не все!..

– Я никогда не примирюсь с Петром, – сказала София. – Наша вражда – насмерть! А Наталию я не казню только потому что ее жизнь чрезвычайно дорога Петру. Жаль, что по его приказу увезли из Москвы его жену и маленького сына! Жаль, что я не знаю, где они теперь! Я намерена держаться до последнего! Я буду угрожать Петру!..

Анжелика в задумчивости смотрела на Софию. Она понимала, что ожесточение царицы отчасти вызвано потерей сына! И снова и снова Анжелика говорила себе, что надо взять себя в руки, надо терпеть! Но каково это было: терпеть! Несколько раз она подходила к окну и, будто нарочно, вновь и вновь видела среди прочих оборванцев, таскающих бревна, проворного Андре Рубо! Никогда еще в жизни Анжелики не было такого, никогда еще от нее не зависело столько! Но она твердо сказала себе: нет, нет, нет!..


София не являлась к Анжелике уже два дня. Работы вдали за окном были почти кончены. Однажды утром Анжелику разбудили громкие звуки боевых труб, она кинулась к окну. Солдаты Петра, одетые в немецкие военные платья, дружно наступали на укрепления Софии. Однако ее люди в красных кафтанах также дрались всерьез! Сначала Анжелика была уверена в победе Петра, но к ее удивлению люди Софии, лихо выставляя перед собой сабли, несколько оттеснили молодцов молодого царя. Бой разгорелся нешуточный! Вот солдат в немецком кафтане с размаха ударяет саблей воина в красном кафтане, тот падает в крови, разрубленный надвое. А рядом несколько человек в красном окружили молодца в немецком платье и вскидывая сабли, рубят его, словно капусту! Люди катятся вниз по земляному валу. А вот, распахнув полы красного кафтана, летит стремглав молодой русоволосый усач. И тотчас попадает на вскинутые копья. Все сражающиеся кричали так громко, что эти крики долетали даже до окошка, в которое смотрела Анжелика. Она увидела, как люди пошли друг на друга, держась плечом к плечу. Трудно было определить, кто же все-таки победит. Анжелика не отходила от окна. Никто не входил в комнату, никто не интересовался ею. Она увидела, что красные кафтаны явно теснят солдат Петра. Неужели она ошиблась, неужели чутье подвело ее? Неужели царица София победит? Впрочем, Анжелика ведь всегда может переменить свои убеждения. Но Кантор… он понимает долг чести как истинный французский дворянин, он не изменит Петру… Что же будет, что произойдет? Анжелика не верила своим глазам! Теперь уже казалось совершенно ясным, что люди царицы Софии победят! Анжелика пыталась лихорадочно обдумать план действий, то есть своих действий. Но в голове не возникало связных мыслей. А надо было, надо было что-то придумать…