Прежде я никогда не бывал в дедовой вотчине. Мой отец служил в Лондоне, в особом отряде шотландских стрелков, охранявших королевскую особу. Несколько раз дед приезжал к нам в гости, но тогда мы с братом были еще малы. Замок выглядел чрезвычайно мрачным, суровым. Извилистые коридоры, каменные стены, покрытые чем-то вроде плесени. Слуг было всего несколько человек. Меня и брата провели в спальню, где лежал дед. Он лежал на огромной кровати под ветхим балдахином. Я едва мог разглядеть лежащего. Дед приказал слабым голосом, чтобы мать подвела своих сыновей поближе к нему. Она послушалась. Я видел ясно, что она встревожена и огорчена. Но ведь это было так естественно!

Дед приподнялся, он был очень худ, щеки его впали, глаза были глубокими и темными. Он посмотрел на нас, на меня и брата пристально. Мне вдруг сделалось не по себе от этого пристального взгляда, который, казалось, пронизывал насквозь все мое существо.

Дед слабо кивнул матери и проговорил голосом, почти замогильным:

– Я выбрал. А теперь отошли их, а сама останься…

Я подумал, что дед выбрал одного из нас, того, которому он хочет оставить в наследство замок. Я уже знал, что в семье моей матери родовое поместье почему-то всегда достается одному из сыновей старшей дочери главы рода. Но сейчас мне отчего-то совсем не хотелось становиться наследником деда. Я готов был молиться про себя, в уме, просить Бога устроить так, чтобы дед выбрал не меня, а моего брата!..

Мать велела нам выйти из спальни. Мы прошли по коридору, брат спустился по лестнице. Я сказал ему, что пойду в свою комнату. Он ушел к отцу. Похоже, мой брат Вилим тоже был взволнован свиданием с нашим дедом. Я немного проводил брата, а когда убедился, что он уже не может видеть меня, побежал назад, к спальне деда. Да, стены были тяжелыми, каменными, но я заметил щель в двери, у самого порога. Нимало не раздумывая, я лег на пол, на паркет, выложенный дубовыми плитками, и прижался ухом к щели.

Разговор, случайно расслышанный мною, насторожил и еще более встревожил меня.

– Да, это он, – произнес дед каркающим голосом.

– Но они оба – мои дети, – мать говорила, чуть не плача.

– Ты все знала, ты всегда знала…

– Но как же быть мне?

– Никто не виноват в том, что у тебя нет дочери.

– Неужели мне придется… – она не договорила.

– Да, когда-нибудь каждому из нас придется пройти через это.

– И что ждет нас там… – она снова не договорила.

– Ты не должна верить в сказки, Мэри!

– Я знаю, что ты, Джон, не веришь ни в Бога, ни в дьявола, но я так не могу!

– Я не прошу тебя отказываться от веры! Ты должна понять, наконец, что мы не сектанты, не поклонники дьявола… Мы всего лишь самые обыкновенные люди! Ведь когда ты больна и вынуждена принимать лекарство, ты не считаешь себя грешницей!

– Смотря какое лекарство! Наше лекарство, оно все же существует вопреки божеским установлениям!

– Ты опять за свое! В сущности, еретичка – это ты! Пойми, что все, что существует в этом мире, существует не вопреки, а благодаря божеским установлениям! И благодаря божеским установлениям не существует для человека бессмертия! Только потом, после вторичного сошествия Сына Божия на землю…

– Я, стало быть, уйду, а ты останешься…

– Когда-нибудь уйду и я.

– Нет, Джон, я не отдам тебе моего сына!..

– Подожди! Открой дверь…

Мне показалось, будто мать догадывается, что за дверью кто-то подслушивает. Возможно, она даже поняла, догадалась, что это я! Она медлила. И я, конечно же, понял причину этого промедления. Она давала мне возможность бежать!

И когда она распахнула дверь, за дверью уже никого не было, то есть там не было меня!

В тот же день, вечером, мать принялась уговаривать отца как можно скорее покинуть замок.

– Уедем, – говорила она, – уедем сейчас же, у меня дурные предчувствия! Уедем!

– Но наш отъезд будет выглядеть странно! – возражал отец.

Мне было известно, почему он не соглашается с матерью. Мы ведь были разорены, нам нужны были деньги.

– Не беспокойся, – сказала мать, – других наследников, кроме наших сыновей, нет!

Но отец в этом сомневался. Ему известны были буйные и вольные нравы вождей шотландских кланов.

– У твоего отца могут найтись незаконнорожденные дети. Нашим сыновьям он может предпочесть кого-нибудь из внуков, о которых мы ничего не знаем!

Мать убеждала его, что такого быть не может! Но отец не верил ей, отец говорил, что она ничего не может понять в мужских нравах!..

Они долго спорили. Наконец усталая мать согласилась. Ночью я никак не мог заснуть. Я ничего не сказал брату Вилиму о подслушанном мною разговоре деда и матери. Брат заснул быстро, а я ворочался с боку на бок. И, откровенно говоря, я не удивился, когда вошла мать. Мы обменялись взглядами. Она знала, что я понимаю ее, угадываю ее намерения. Она разбудила нас, меня и брата. Он недоумевал. Она ничего не стала объяснять, только приказала нам побыстрее одеться и следовать за ней. Я растормошил брата. Мы быстро оделись и тихо спустились вниз. Мать вывела из конюшни пару лошадей и сама запрягла в легкий экипаж. Нам предстоял путь по горной дороге. Брат то и дело спрашивал, что произошло, почему мы покидаем замок деда в такой спешке, почему отец не с нами… Но мать отвечала, что объяснит все после. Я понимал, что нам грозит некая таинственная опасность. Холодный горный воздух окончательно прогнал сон. Мать гнала лошадей, колеса крутились все быстрей и быстрей…

Я уже совершенно уверился в том, что нас не хватятся и, соответственно, погони за нами не будет. Но, увы, я ошибся! Мы были в пути уже не менее часа, когда раздался позади нашего экипажа топот копыт. Я оглянулся. Нас догоняла группа всадников, на головах их надеты были черные колпаки, лица были спрятаны под черными глухими масками с прорезями для глаз и рта. Они не кричали, но как-то странно завывали. Я с трудом сдерживал плач. Слезы навернулись на глаза, из горла рвался дикий вопль.

Всадники подскакали совсем близко, окружили нас. Один из них схватил нашу мать поперек туловища. Она вскрикнула. Другой уже держал вожжи. Я бросился на него, оскалив зубы. Я хотел бить его руками и ногами, кусать его, но его сильная рука одним взмахом отбросила меня на дно повозки.

Через несколько минут мы оба, я и брат, лежали связанные в нашем экипаже. Мать положили рядом с нами, руки и ноги ее также были связаны веревками. Лицо ее было искажено отчаянием. Она закричала, срывая голос, но никто не обращал на нее внимания. Некому было спасти нас.

Нас привезли назад в замок. Когда мы подъезжали, один из тех, что пленили нас, наклонился над моей матерью и тихо пригрозил ей, что если она закричит снова, нас, ее сыновей, тотчас же заколют кинжалами! Разумеется, мать стихла совершенно. Она, кажется, даже боялась дышать!

В просторном холле нас развязали. Тот человек, который недавно грозил матери, обратился к ней снова:

– Госпожа! Ступайте к себе и смиритесь. Господин, ваш отец, велел мне передать вам, что, ежели вы и дальше будете сопротивляться его справедливому решению, он убьет обоих ваших сыновей, убьет навсегда, обоих!..

Мать опустила голову; молча взяла за руку моего брата Вилима и двинулась с ним к лестнице. Но вдруг она оставила его и бегом вернулась назад ко мне. Она покрыла мое лицо, мои руки поцелуями, почти страстными. Затем она махнула моему брату, который неприкаянно маялся у лестницы. Он понял ее жест и подбежал ко мне.

– Простись с Якобом! – Мать едва сдерживала слезы.

Брат смущенно и растерянно поцеловал меня в щеку. Они ушли, а люди в масках повели меня в покои деда…

Но прежде чем рассказать, что же произошло той ночью в покоях деда, я расскажу о том, как прошел следующий день. Ночью дед умер. Отец ничего не знал о наших ночных приключениях. Я полагаю, что мать подмешала в его пищу снотворное. Теперь она горько плакала. Я приблизился к ней, но она протянула руки, словно пыталась отмахнуться от меня, словно боялась меня. Брат Вилим по-прежнему пребывал в растерянности. Мать не осушала глаз все дни до похорон, но это всем казалось вполне естественным, ведь она потеряла отца! После похорон она прожила лишь год. Умирала она тяжело, но меня с ней уже не было. Судьба занесла меня в снега Московии…

А теперь я расскажу вам, что же случилось со мной в дедовых покоях.

Меня подвели к его постели. Мне было страшно. Своим каркающим голосом дед пытался приободрить меня:

– Не бойся, мальчик, не бойся, – приговаривал он.

Теперь он казался мне не таким немощным, а даже и парадоксально веселым. Люди в черных масках окружали его. Один из них подал мне серебряный стакан.

– Пей, голубчик, пей! – ласково каркал дед.

Я держал стакан обеими руками, крепко сжимая пальцами ребристое серебро. Трудно описать мои чувства. Наверное, так чувствует себя человек в ожидании скорой и неминуемой смерти! Но выхода не было. Я взглянул на жидкость в стакане. Она пенилась и цветом напоминала доброе пиво.

– Не бойся, – поощрил меня дед. – Не бойся, это даже вкусно!

Я зажмурился и начал пить. И тотчас ужас мой миновал. Жидкость и вправду была точь-в-точь как пиво! А может, это и было пиво? Я не почувствовал никаких коварных привкусов.

Выпив все до дна, я стоял у постели деда, не зная, что мне предложат сотворить теперь. Голова не кружилась, горло не жгло.

– Садись, мальчик, – доброжелательно каркнул дед. – Садись, ничего страшного не произойдет. – Я послушно присел на край постели, а дед продолжал говорить со мной. – Я ничего не стану тебе рассказывать, – сказал он. – Завтра ты все равно будешь знать все то, что тебе следует знать!

Я не смел спросить, что же именно я узнаю завтра. Дед протянул костлявую руку и потрепал меня по плечу.

– В сущности, я очень люблю тебя, мальчик! – проговорил он. Затем он велел мне лечь и попытаться уснуть. Я оглянулся, ища глазами постель, и обнаружил ее на узкой деревянной скамье без спинки. Я послушно разделся до сорочки, лег и укрылся одеялом. Я ничего не понимал.