— Отпустите, я не могу.

Граф де Пейрак нахмурился.

— Вот я и выяснил, что хотел.., вы больше не любите меня. Мой голос противен вам, мое внимание вас пугает… В ту ночь ваши губы не отвечали на мои поцелуи, вы были холодны, зажаты… Кто знает, не приняли ли вы на себя эту роль для того, чтобы дать возможность вашим друзьям осуществить свой план?

— Ваш домысел оскорбителен и смешон, — произнесла она дрожащим голосом. — Вспомните — вы сами не отпустили меня. Как же можете вы сомневаться в моей любви?

— Останьтесь со мной. Это будет проверкой вашего чувства.

— Нет, не могу. Я должна быть наверху. Там дети…

Она почти без памяти убежала от него, сама не понимая почему.

Несмотря на колдовскую силу его присутствия, на испытываемое ею искушение раствориться в его объятиях, на ту боль, которую причиняли ей его упреки, для нее было немыслимо остаться с ним в момент, когда Онорине, всем детям, грозила смертельная опасность.

Ему было трудно осознать, что они, такие слабые и беззащитные, жили в ее сердце, стали частью ее существа. Их подстерегала гибель от жажды, от кораблекрушения. И никто не заслуживал так, как они, ее полного самопожертвования.

Сидя на палубе, Анжелика вспоминала, какие необыкновенно нежные слова он говорил ей накануне. Онорина пристроилась у нее на коленях; Лорье, Северина и белокурый Жереми расположились у ее ног. Одни дети играли и тихо смеялись, большинство сидели молча.

Они сгрудились вокруг нее, похожие на гусят, которые инстинктивно прячутся от грозы под материнским крылом. В каждом из них ей чудились Кантор, Флоримон. «Мама, надо уходить! Мама, спаси, защити меня…»

Перед глазами Анжелики возникло бледное, безжизненное лицо малютки Шарля-Анри…

Нет, к взрослым у нее теперь не было ни малейшего сострадания.

Они все стали ей безразличны, даже праведница Абигель, да и ее собственный супруг Жоффрей де Пейрак, которого она столько искала.

«Я начинаю понимать, что мы никогда не сможем быть вместе. Он слишком изменился. Или же он всегда был таким, только я не осознавала этого».

Итак, он предпочел скорее умереть, чем уступить. Он достаточно пожил, и его мало волнует, что вместе с ним погибнут и дети. Пусть так рассуждают мужчины, но не мы, женщины, несущие ответственность за эти маленькие жизни. Самое малое дитя наделено огромной любовью к жизни и чувствует ее цену. Никому не дано права лишать жизни невинное создание. Это самая великая ценность.

— Госпожа Маниго, — сказала она громко, — надо разыскать вашего мужа и попытаться убедить его смягчить условия, предъявленные Рескатору. Только не уверяйте меня, что вы боитесь, когда он поднимает голос. Это вам не в новинку. Ваш супруг должен понять, что Рескатор не уступит, пока ему не вернут корабль.

Госпожа Маниго ничего не ответила, но на глазах у нее выступили слезы.

— Я не могу просить мужа капитулировать, госпожа Анжелика. Это для него хуже смерти. Представьте, что Рескатор снова возьмет верх. Разве он пощадит его?

Они немного помолчали. Затем Анжелика вернулась к своей идее.

— Попытайтесь, госпожа Маниго. Подумайте о детях. Потом и я попробую. Я готова спуститься в трюм, чтобы уговорить Рескатора пойти на уступки.

Жена судовладельца поднялась, тяжело вздохнув. После возвращения госпожи Каррер и Абигель штаб ларошельцев непрерывно заседал в рубке, обсуждая возможности высадки с учетом мнения наиболее сведущих моряков.

Между тем, экипажем овладевал страх. Анжелика расслышала обрывки фраз на испанском языке, из которых явствовало, что матросы собирались спустить на воду шлюп и сбежать с проклятого корабля.

Безумцы! Течение понесет их все в том же роковом русле. Их слабыми силами не выиграть схватки, в которой бессилен даже корабль…

Ничто не нарушило молчания пустыни туманов и льда, уготовившей гибель «Голдсборо».

Но вдруг среди призрачных теней, заполнивших палубу, блеснул луч надежды. К вскочившим на ноги женщинам подбежал запыхавшийся Мартиал.

— Рескатор согласен, согласен! Он сказал, что посылает лоцмана и еще трех человек, которые хорошо знают побережье. Они смогут вывести корабль из течения и причалить к берегу.

Глава 5

Первым вышел из люка Эриксон. Лицо коренастого коротышки было непроницаемым. Переваливаясь на низких ножках, он взобрался по лестнице на полуют.

Анжелика, окруженная несколькими женщинами, думала, что вслед за ним появится высокий силуэт ее мужа. Этого не произошло. На палубу вышел Никола Перро со своим индейцем, затем десяток матросов: англичане и трое мальтийцев. Один матрос пошел к Эриксону на корму, остальные вместе с бородатым канадцем присели возле шлюпа. Держались они уверенно, и направленные на них мушкеты, видимо, не очень их волновали. Никола Перро вытащил трубку и с независимым видом набил ее. Закурив, он огляделся вокруг.

— Если на парусах вам нужны дополнительные люди, — сказал он своим тягучим голосом, — то можно вызвать подмогу из трюмов.

— Нет, — резко ответил Маниго, с особой настороженностью следивший за ним. — «Мой» экипаж прекрасно управляется с этой работой.

— А кто будет переводить на испанский указания Эриксона марсовым?

Ответа не последовало.

— Ну, ладно! — вздохнул он, тряхнув трубкой с видом человека, с большой неохотой прерывающего свой отдых. — В таком случае беру это на себя. Я ничего не смыслю в морском деле, но говорю на всех диалектах побережья. Мне приказано не щадить себя, и, хотя мои таланты невелики, я готов.

Он приподнял свою меховую шапку и направился на корму. Назначив часовых для охраны мятежных матросов, Маниго последовал за ним. Тот факт, что Рескатор остался внизу, вызвал у гугенотов смешанное чувство облегчения и досады. Досады, так как его познания в навигации и практическое мастерство вселили бы в подавленных пассажиров уверенность, что и на этот раз он вызволит их из беды. Облегчения, потому что в его присутствии все испытывали страх. При нем даже у Маниго появлялось сомнение в успехе его затеи. Для контроля над ним не хватило бы и шести мушкетов. Зато присланные на подмогу его люди не должны были доставить особых хлопот. К тому же они выглядели усталыми и безразличными ко всему. Без сомнения, эти люди были готовы пожертвовать своей частью добычи, лишь бы сойти на берег и избежать неминуемой гибели. Должно быть, они убедили непреклонного Рескатора согласиться на эту неожиданную для мятежников полукапитуляцию, чтобы не упустить последнюю возможность спастись.

— Надо уметь проявить твердость, — оживленно вещал адвокат Каррер, — этот спесивец капитулировал перед нашей позицией. Мы выиграли партию.

— Прошу вас, не вертите так своим пистолетом, — успокаивала его жена.

Зябко потерев руки под шалью, она добавила:

— Если бы вы переговорили с ним с глазу на глаз, то поняли бы, что отнюдь не страх за свою жизнь и жизнь других вынудил этого человека прислать нам лоцмана.

— А что же тогда?

Но женщины только пожали плечами — они и сами не знали. Серый туман пропитал сыростью волосы и одежду Анжелики, но она так же, как и другие, не хотела уходить в каюту, пока не увидит Эриксона за штурвалом. Однако маленький боцман, к которому сразу же приставили часовых, не проявлял особого рвения и, казалось, просто опирался на штурвал. Со стороны можно было подумать, что Эриксон не то спит, не то дремлет с открытыми глазами. В нескольких шагах от него с рупором погибшего капитана Язона стоял бородатый канадец с неизменной трубкой в зубах.

Прошло несколько часов, и тревога вновь охватила пассажиров. Корабль продолжал путь на север, но только с еще большей скоростью, так как Эриксон сразу же распорядился установить паруса по ветру.

У ларошельцев возникло подозрение, что коварный Рескатор прислал им его только для того, чтобы приблизить кораблекрушение.

— Неужели это возможно? — шепотом спросила Абигель Анжелику. — Вы верите в то, что он способен так поступить?

Анжелика решительно покачала головой, но в глубине души она засомневалась. Может ли она стать гарантом намерений любимого, которые ей, по существу, неизвестны. Ей очень хотелось верить человеку, которого она обожала. Но что она узнала о нем в прошлом? Жизнь не дала ей времени приобщиться к богатой, напряженной, разнообразной духовности мужа. Но ведь могло произойти и обратное — если бы у них сложилась совместная жизнь, то пришлось бы расстаться со многими иллюзиями и понять, что с годами мужчина и женщина, как бы ни были они близки, непрестанно, но тщетно ищут друг друга, словно в плотном морском тумане, и что в этом мире их союз — мираж. «Кто же ты, в чьем взоре я пытаюсь найти свое счастье? И не остаюсь ли я сама непостижимой тайной для тебя?..»

Если верно, что Жоффрей задает себе те же вопросы и при всей своей замкнутости и внешней жесткости постоянно взывает к ней всем своим существом, тогда потеряно еще не все.

Они звали друг друга, протягивали друг другу руки сквозь седые клубы разлучавших их стойких туманов.

И всегда над ними висела опасность другой разлуки, стремительной, как это течение, которое сейчас с бешеной скоростью несло их корабль в неведомую даль.

«Нет, он не любит меня. Я так и не завладела его сердцем. Наверное, мне удалось возбудить в нем всего лишь поверхностную страсть. А этого слишком мало, чтобы он снизошел к моим мольбам, прислушался ко мне… Как ужасно ощущать себя бессильной, стоять перед ним с пустыми руками.., и чувствовать, как он одинок, зная, что я была его женой».

Окружавшие ее женщины видели, как она шевелила губами и что-то шептала, машинально теребя пальцами свои светлые волосы, посеребренные жемчужными капельками воды. В их глазах она прочла немую мольбу.

— Ах! Вы бы лучше помолились, — нетерпеливо сказала Анжелика. — Причем именно сейчас, вместо того, чтобы ждать какого-то чуда от вашей несчастной попутчицы.

Опустившаяся ночь была наполнена глухим шумом волн, свистом ветра и боем сигнального колокола, в который звонили, преодолевая усталость, юнги Мартиал и Тома. Этот несмолкаемый звон наводил уныние.