— Я.., я не знаю… Трудно, невозможно знать о ней все. Иногда создается впечатление, что она обладает даром раздвоения личности, и в то же время она столько лжет и лжет так правдоподобно, что очень трудно с уверенностью сказать, была она в каком-нибудь месте или нет…

— А последние слова Марии… Можете ли вы объяснить их?.. Она прошептала: «В момент гибели корабля на ней не было ее красных чулок».

Дельфина пристально посмотрела на Анжелику.

— Да, это правда, — сказала она, как бы отвечая на вопрос, который не смела задать себе… — Красные чулки.., они были на ней при высадке в Голдсборо.., так вот, раньше я их никогда не видела… Могу даже утверждать, что их не было в ее вещах на борту «Единорога». Ведь мне не раз приходилось собирать ее багаж… И уж, конечно, Мария знала, что говорит, потому что в лодку она садилась вместе с герцогиней…

— Что вы имеете в виду?..

У меня никогда не было полной уверенности в том, что мне довелось увидеть. Было очень темно, и в действительности все могло быть иначе. После кораблекрушения в моей голове все перепуталось. Мне не удавалось восстановить в памяти последовательность событий. Сначала пронесся слух, что наша благодетельница утонула, потом стали говорить, что ее спасли и что она сама спасла ребенка Жанны Мишо. Мне казалось, что тут в чем-то не сходятся концы с концами. И все же я убеждена, что герцогиня с Марией, ребенком и своим секретарем спустились в лодку до того, как «Единорог» понесло на скалы. А страшный треск и крик: «Спасайся, кто может, мы тонем!» — я услышала чуть позже.

— Но тогда все легко объяснить. Она покинула «Единорог» до его гибели. Те два дня, в которые ее считали погибшей, она провела со своими сообщниками, видимо, на том корабле, который еще раньше был замечен нами. Там у нее хранились вещи для переодевания, в том числе и те красные чулки, в которых она неосторожно предстала перед нами, как несчастная жертва кораблекрушения.

— Ну, а Мария? Ведь ее вынесли на сушу волны… Но тогда следует допустить, что ее бросили в воду уже из лодки… Нет, это было бы слишком ужасно!

— А почему бы и нет?! Все ужасно в этом деле, все возможно , все!.. В любом случае это останется для нас тайной навсегда… Марии больше нет.

— Нет, нет! — с отчаянием повторила Дельфина. — Нет, это невозможно. Значит, я в чем-то ошибаюсь… Я видела эту сцену, когда мы уже разбились о рифы… Я не уверена ни в чем. Была ночь. О, я схожу с ума…

У двери домика раздался какой-то шум.

— Она? — прошептала Дельфина, бледнея от страха. К счастью, это была Петронилья Дамур, которая пришла напомнить своим подопечным о дисциплине и благопристойности.

— Сейчас по расписанию вы должны заниматься починкой своей одежды в сопровождении святой молитвы. Вы же воспользовались тем, что я немного вздремнула, и прибежали сюда развлечься. Мадам будет очень недовольна!

— Будьте снисходительны к молодежи, дорогая Петронилья, — вмешался Виль д'Авре, пустив в ход все чары своего веселого и галантного обхождения, чтобы успокоить дуэнью. — Жизнь на этом берегу так грустна, так тоскливо все время чего-то ждать… Разве могут девушки безразлично взирать на красивого молодого человека, да еще с гитарой?

— Это недопустимо!

— Да будет вам! Вы хотите казаться строже, чем вы есть на самом деле. Вы тоже заслуживаете хотя бы маленькой разрядки. Присаживайтесь к нам. Любите ли вы кукурузные хлопья? Попробуйте, как они вкусны со смородиновым ликером…

— Вот кого бы порасспросить, — прошептала Дельфина на ухо Анжелике. — Попробуйте разговорить Петронилью. Она конечно, простовата, но уже много лет состоит на службе у мадам де Модрибур и любит хвастаться, что герцогиня полностью и во всем доверяет ей. Несколько раз она говорила, что ей известны такие вещи, которые способны многих привести в ужас, но ведь это совершенно естественно, — пояснила она, — потому что невозможно принадлежать к окружению святой женщины, столь часто впадающей в экстаз, которой являются видения, и не стать свидетелем страшных тайн.

Глава 11

Между тем, Кантор, прекратив игру на гитаре, внимательно вслушивался в отдаленный шум. Кто-то спросил:

— Что это за звуки?

Тем временем шум, доносившийся со стороны форта, постепенно превратился в яростный лай.

Охваченный тревожным предчувствием, юноша вышел на порог.

«Да ведь это ньюфаундленды. За кем они гонятся?..» Собаки буквально захлебывались от лая, и казалось, что мчится целая свора гончих, настигая жертву.

— Кто же спустил собак?

Теперь было видно, как два огромных пса мчатся по склону холма за катящимся впереди темным лохматым шаром.

— Вольверина!

Бросив гитару, Кантор помчался на помощь. Вольверина неслась по направлению к дому, к хозяину, но расстояние между ней и преследователями, делавшими гигантские скачки, неумолимо сокращалось.

В облаке пыли три зверя почти одновременно выскочили на маленькую площадь поселка. Чувствуя, что ее почти догнали, Вольверина внезапно повернулась грудью к собакам и оскалила пасть с острыми клыками, готовая вцепиться в горло ближайшей из них. Крупная росомаха вполне способна перегрызть горло рыси и даже горному льву. Но здесь у нее были два противника. Первый, более осторожный, приостановился, продолжая неистово лаять, второй же на полном ходу выскочил позади Вольверины и впился ей в загривок. Вольверина вывернулась и когтями распорола ему брюхо. Тогда к ней бросился второй пес. Но здесь подоспел! Кантор. Заслонив раненую, он перерезал горло огромной ! собаке.

Все это произошло в несколько секунд среди пыли, крови, собачьего лая и воя и пронзительного визга королевских невест и их дуэньи.

Как по волшебству, место трагедии моментально окружила толпа людей: все жители Тидмагуша, бретонские рыбаки со своим капитаном, праздношатающиеся индейцы, Никола Пари со своими сожительницами, слугами и собутыльниками из охотников и недорослей — дворян. Все глазели на подыхавших в луже крови собак и на окровавленную росомаху, которая, угрожающе скаля пасть, зорко следила за всеми, кто был близко от нее. Рядом стоял Кантор с ножом в кулаке и с не менее свирепым, чем у росомахи, блеском в глазах.

После нескольких мгновений напряженной тишины вышедший вперед старый Пари, самый крупный местный землевладелец, обратился к Кантору:

— Вы убили моих собак, юноша, — произнес он враждебным тоном.

— Они напали на росомаху, — решительно возразил Кантор. — Ведь вы сами предупреждали, как они опасны, и говорили, что их надо держать на цепи. Кто их спустил? Вы или она? — добавил он, показав окровавленным ножом в сторону Амбруазины.

Герцогиня стояла в первом ряду с видом благородной дамы, шокированной столь отвратительным зрелищем. При всем ее самообладании выпад Кантора застал ее врасплох.

Взгляд, который она бросила на него, был полон беспощадной ненависти, но, спохватившись, она моментально придала своему лицу кроткое, невинное, чуть детское выражение, которое вызывало желание встать на ее защиту.

— Что за напасть на него нашла? — испуганно воскликнула она. — Этот ребенок сошел с ума.

— Перестаньте называть меня ребенком, — с гневом ответил Кантор, — и вообще дети здесь ни при чем. Ведь вам нужны только самцы, способные доставить вам наслаждение. Вы считаете себя очень хитрой… Но я перед всеми, перед всем миром разоблачу ваши интриги.

— Да он и впрямь спятил! — крикнул кто-то. Анжелика быстро подошла к сыну и положила руку ему на плечо.

— Успокойся, Кантор, — сказала она вполголоса, — успокойся, очень прошу тебя, сейчас не время.

Она действительно догадывалась, что никто из присутствующих, во всяком случае среди мужчин, не был расположен выслушивать обвинения в адрес герцогини де Модрибур. Они все еще были безоговорочно покорены, околдованы, ослеплены ею, и поэтому слова Кантора встретили резкий протест.

— Мальчишка сошел с ума!

— Сопляк, да я сейчас заткну тебе назад в глотку твои слова! — рявкнул капитан дю Фауе, сделав шаг вперед.

— Попробуйте, подойдите, я жду, — ответил Кантор, потрясая своим длинным охотничьим ножом. — Пусть я сопляк, но с вами произойдет то же самое, что с этим псом, которому я перерезал горло.

Теперь уже возмутились и вмешались бретонские рыбаки, покоробленные таким ответом их капитану.

— Не подходите к нему, капитан, — этот юнец весьма опасен…

— Будьте осторожны.., для нормального человека он слишком красив… Может быть, он…

— Это архангел, — нежно проворковала Амбруазина. В наступившем молчании она добавила:

— ..но архангел, защищающий дьявола. Посмотрите!..

И она показала на росомаху, по-прежнему настороженно стоявшую у ног Кантора. При виде свирепо оскаленной пасти зверя, его вздыбленной черной шерсти, рассекающего воздух хвоста, злых искр в глазах толпа еще больше заволновалась.

— Разве это не образ самого сатаны? — нарочито вздрогнув, спросила Амбруазина.

Такие слова, сказанные вкрадчивым голосом герцогини, весь облик странного, неизвестного зверя проникали в самое сердце суеверных людей, выходцев из Европы, где они с детства усвоили, что злой дух — это и есть фигурирующие на фасадах церквей и на иллюстрациях молитвенников каменные монстры, химеры и прочие лохматые существа с искаженными гримасой мордами. Не менее ловко использовала она и чувство мистического страха, которое они испытали при виде красоты Кантора, во гневе возвышающегося над окровавленными зверями, красоты рядом стоящей Анжелики с разукрашенным перьями и татуировкой телохранителем-индейцем, готовым немедленно защитить ее своим копьем… Природная интуиция крестьян и рыбаков несомненно улавливала и напряженность подспудной драмы, свидетелями которой они только что были. Все это приводило их в состояние транса, выходом из которого мог стать только взрыв насилия.

— Надо убить эту зверюгу…

— Посмотрите на нее…

— Это демон…

— Даже индейцы считают росомах проклятыми зверьми.