Граф взял ее прекрасное лицо в свои ладони и запрокинул его, погрузив свой взгляд в глаза Анжелики и тихо целуя ее в губы.

— Встретившись вновь после долгой разлуки, после стольких радостей и горестей, которые оставили глубокие отметины в наших сердцах и умах, мы неминуемо должны были ранить друг друга. На пороге заново открываемой, упоительной любви страх довлел над нами — страх быть обманутыми опять. Еще не излечившись, мы вопрошали друг друга: откроет ли нам жизнь, ее уроки — печали и муки совести, зарождающиеся в наших душах, и влечения, потрясающие нас, — насколько мы действительно созданы друг для друга? Когда-то, в Тулузе, был праздник, был ослепительный блеск. Но то было не древо — всего лишь корни любви, которая должна была обрести свой смысл в грядущем. И вот — мы узнали. Вдали друг от друга мы истекали кровью, и раны не затягивались, но в глубине наших сердец мы всегда знали — мы соединены навеки. Теперь нам должно признать это и сказать об этом друг другу. Я еще не сумел полностью приручить вас, моя дорогая незнакомка, простите меня, простите меня…

Он с бесконечной нежностью целовал след своего удара на ее виске.

— Моя новая любовь, моя вечная возлюбленная, моя молчальница…

Она ласково провела пальцами по его густым волосам, по серебряным вискам…

— Как вы всегда умели говорить о любви! Искатель морских приключений и завоеватель Нового Света не убили Трубадура из Лангедока.

— Он далеко. Я больше не граф Тулузский.

— Какое мне дело до графа Тулузского? Человек, которого я люблю, — пират, сжалившийся надо мной в Ла-Рошели, напоивший меня чашкой турецкого кофе, когда я умирала от холода; тот, кто приказал стрелять в королевских драгун, чтобы защитить моих преследуемых друзей гугенотов; тот, кто, несмотря на неблагодарность ларошельцев, все же внял моим мольбам и помиловал их, тот, с кем я спала в глубине лесов в покое столь полном, какой бывает на земле только в детстве, тот, кто сказал моей маленькой дочке: «Сударыня, я ваш отец…» Вы так дороги мне. Я бы расстроилась, если бы вы оказались полностью безразличны к тому.., к тому происшествию. Мне постоянно нужно ощущать, что я принадлежу вам.., по-настоящему!

Узы плоти, бывшие всегда столь сильными меж ними, разжигали этот пожар ликующего счастья, рассудок заволакивало туманом, губы их сливались долго, страстно, прерывая шепот признаний молчанием-похмельем.

— Волшебница! Волшебница! Как мне оборониться от вас? Но когда-нибудь я сумею обуздать вас навсегда!.. Жоффрей де Пейрак огляделся вокруг:

— Что же делать теперь, сокровище сердца моего? Нас вытесняют постояльцы. Без конца давая приют пиратам и потерпевшим кораблекрушение, мы больше не имеем даже собственного угла. Разве вы не уступили наше жилище герцогине де Модрибур?

— Да, и это так неприятно! Но я, право, не знала, где ее можно разместить хотя бы с небольшими удобствами, а вы меня покинули в это время.

— Пойдемте на «Голдсборо», — решил он. — Последнее время я уходил туда на ночь, чтобы немного отдохнуть и избежать искушения — пойти к вам в форт и слишком легко простить вас.

— Что за гордыня у мужчин! Если бы вы пришли, я бы сошла с ума от радости. А вместо этого я столько еле» выплакала… Я была сама не своя. Вы сокрушили меня! Он с силой сжал ее в своих объятиях. Анжелика взяла свой плащ.

— Я так рада вновь оказаться на «Голдсборо». Прекрасный верный корабль, и ваша каюта, полная драгоценных предметов, где Рескатор принимал меня в маске и волновал меня столь сильно, хотя я и не понимала, почему.

— И откуда чертовка Онорина украла мои бриллианта чтобы утвердить свои права на вас.

— Как много уже у нас общих воспоминаний! Они вышли из хижины и теперь тихо спускались во тьме деревне, стараясь говорить тихо, чтобы не привлекать внимания.

Словно юные влюбленные, они боялись, что кто-то узнает их, подойдет, и им придется опять возвращаться к своим обязанностям. И вдруг, осознав, что они идут украдкой, и поняв, чего именно они опасаются, Анжелика и граф расхохотались.

— Нет ничего тяжелее, нежели управление народами, — заметил он. — И вот мы вынуждены скрываться в густой тени, чтобы насладиться несколькими мгновениями личной жизни.

Испанцы следовали за ними по пятам, отстав лишь на несколько шагов, но беспокойства от них было не больше, чем от привидений.

— Будем же молить Господа, чтобы никто больше не присоединился к этому эскорту, и мы смогли бы добраться до берега без помех, — прошептала Анжелика.

Глава 5

Мечтаниям Анжелики не суждено было сбыться. Когда они проходили неподалеку от форта, женская фигурка, казалось, поджидавшая их, отделилась от двери и подбежала к ним.

Это была Кроткая Мария, молодая горничная герцогини де Модрибур.

— Ах, сударыня, наконец-то вы пришли! — тревожно вскричала она. — Куда только мы за вами ни посылали. Моя хозяйка умирает!

— Не может быть! Я оставила герцогиню де Модрибур в добром здравии.

— Это стряслось внезапно. Она потеряла сознание, потом у нее началась сильная горячка, а теперь она бредит и мечется; мы все очень перепуганы. Ах, сударыня, пойдемте же, умоляю вас!

Анжелика повернулась к Жоффрею. Ее охватила паника — результат усталости и нечеловеческого напряжения последних дней, когда любое происшествие приобретало вдруг огромные размеры, и ей чудилось, что весь мир сплотился, чтобы разлучить ее с мужем. Теперь, когда они наконец-то объяснились после этой ужасной ссоры, она не желала более расставаться с ним, пусть даже на несколько мгновений, прежде чем они не отдохнут, не обретут покой в объятиях друг друга. Под складками накидки она вцепилась в его горячую родную руку.

— Что же происходит? Ах, я больше не могу. Я хотела бы наконец побыть с вами наедине, — добавила она чуть слышно, повернувшись к графу.

Он спокойно ответил:

— Давайте справимся о состоянии герцогини. Я сомневаюсь, что оно столь серьезно. Если в том будет надобность, вы дадите ей какое-нибудь успокоительное питье, и мы сможем тихо удалиться.

В комнате форта царило волнение. Петронилья Дамур громко причитала, топчась на месте, Дельфина дю Розуа и Антуанетта, еще одна королевская невеста, весьма проворная, пытались привести герцогиню в чувство. Жанна Мишо молилась в углу, а ее ребенок, сидя рядом, с философским видом сосал большой палец.

Мадам Каррер, призванная на помощь, ворча, готовила микстуру.

Присутствие среди всех этих женщин секретаря в очках казалось явно неуместным. Он ходил взад-вперед с выражением совы, согнанной с места, и натыкался на мебель.

А посередине комнаты, как вкопанный, застыл в луже солдат Адемар — результат его стараний принести, как было ведено, то горячей, то холодной воды для компрессов. И, наконец, на столике с гнутыми ножками искал спасения котенок — худой, с вздыбленной шерстью, яростно шипящий.

Первым Анжелика заметила именно его.

«Бедная зверушка, — подумала она с досадой, — из-за этих сумасшедших он окончательно заболеет».

Она подошла к кровати и наклонилась над бессильно распростертой герцогиней. Анжелика оставила ее спокойной и отдохнувшей, теперь же та, действительно, вся горела. Закрыв глаза, она бормотала странно звучащие, несвязные слова. Анжелика приподняла веки Амбруазины, увидела сузившиеся зрачки, пощупала пульс — он был неуловим, отметила, что руки и пальцы напряжены; чтобы убедиться еще раз, что никакое внутреннее ранение не является причиной этого тревожного состояния, она отбросила одеяло и тщательно прощупала все тело, изучая, как герцогиня реагирует на прикосновение ее пальцев. Но та по-прежнему оставалась без, сознания, лишь неясный отблеск мерцал сквозь полуприкрытые веки. Она не вздрогнула, не испытала, судя по всему, никакой боли, пока Анжелика проводила свое исследование и пыталась вернуть подвижность негнущимся ногам герцогини со сведенными в судороге, ледяными пальцами. Графиня де Пейрак слегка потерла их и заметила, как мускулатура расслабилась.

— Приготовьте горячие камни, — предписала она женщинам.

Пытаясь что-то сделать, чтобы ноги Амбруазины опять сделались теплыми, Анжелика подумала, что они на редкость красивы. Судя по упругой, атласной коже, за ними, должно быть, очень ухаживали.

Обеспокоенная угрожающим состоянием больной, Анжелика мало обращала внимания на то, что сквозь легчайшую льняную сорочку доверенной ее заботам молодой женщины взорам всех присутствовавших открывалось прелестное полуобнаженное тело.

Вдруг в тишине раздался голос Адемара.

— Да, вот это, можно сказать, красивая женщина, — проговорил он, качая головой с видом знатока. — Вот уж прямо надо сказать, хорошо сложена женщина, правда ведь, господин граф?..

— Адемар, как ты здесь очутился? — осведомилась Анжелика. — Я считала, что сегодня вечером ты стоишь на часах.

— А меня тут послали за водой, — пояснил Адемар, — да налетели на меня, как куры… Как было противиться-то? Хотя не дело это для военного, кто себя уважает… А все ж таки надо дамам подсобить… Особенно в такой чертовой стране… Бедняжки! Если бы не я…

Анжелика тихонько прикрыла больную, которой, по-видимому, стало лучше, хотя она по-прежнему была без сознания.

— По-моему, вы правы, — обратилась графиня к мужу. — Это что-то нервическое, без сомнения, следствие тех неописуемых ужасов, что она пережила во время кораблекрушения. Я дам ей успокоительное.

— Отвар готов, — объявила госпожа Каррер, подойдя с чашкой в руке.

— Спасибо, моя милая!

Анжелика пошла за своим мешочком и быстро изготовила необходимую микстуру.

Вдруг в комнате раздался голос герцогини, ясный и звучный.

— Пропускная способность k равна К константе, умноженной на корень квадратный из 2gH, где g ускорение силы тяжести, а Н — высота стока воды… Но он ошибается, я уверена… k зависит также от трения… — Остальное пропало в невнятном бормотании.

— Что за тарабарщина? — в ужасе воскликнул Адеуар. — Это что, кабалистические заклинания, чтобы нас заколдовать?