После долгого молчания отец де Верной заговорил с подчеркнутой безучастностью.

— Не считайте, что, совершив у Монегана естественный гуманный поступок, я стал вашим союзником. Дистанция между нами остается прежней.

— Нет, не совсем так, — неожиданно рассмеялась Анжелика. — Вы вытащили меня за волосы на берег, меня вырвало на ваш жилет. Хотите вы или нет, но подобные вещи сближают, создают особые связи, даже между грешницей и исповедником…

Ее шутка разрушила оборону иезуита, и тот рассмеялся от всего сердца, как когда-то у Сен-Кастина…

— Пусть так! Предположим, мы поверим в провозглашенные вами независимость и.., нейтралитет, в то, что вы не являетесь заведомыми врагами Новой Франции. Но ведь вас нельзя считать и ее друзьями!

Признайтесь, что нелегко поверить в вашу безобидность. Взять, например, вашего нынешнего губернатора, господина Колена Патюреля. Этот пират привез из Парижа все необходимые бумаги и должным образом оформил покупку здешних земель. Одновременно он обязался служить интересам Новой Франции, а я вижу, что он стал вашим союзником, другом, в общем — вашим сторонником. Чем вы его привлекли, если этот грабитель демонстрирует столь очевидную преданность вам? Что вы ему посулили?

— Прежде всего, почему Версаль позволил себе продать ему земли, которые по Бредскому договору отошли к англичанам?

Иезуит досадливо поморщился:

— Можно без конца спорить о том, кому принадлежат земли Акадии. Французы первыми высадились там вместе с де Моном…

— Гугенотом, заметьте… А если Колен понял, что его хотели использовать, чтобы, заплатив сполна за эти земли, он их еще и отвоевал бы у тех, кто имеет на них такие же права, как и он сам? Его убедили в том, что для него будет детской забавой разделаться с одним пиратом и его наемниками-протестантами, которые незаконно там обосновались. Надо признать, что все было прекрасно продумано, но, как видите, обернулось иначе. Патюрель — честный человек, и нам удалось с ним договориться.

— Каким образом?

В этих удивительных событиях иезуиту чудилась какая-то тайна.

— Он питает к вам страсть, — с внезапной горячностью проговорил священник, — и ставит эту страсть выше своего долга. Мне не нравится этот человек.

— Представьте, это взаимно. Он тоже мне об этом говорил. Он считает, что для служения Церкви вы чересчур неистовы. По его словам, священники должны просвещать верующих, а не подавлять их личность. Этот корсар, конечно, не мог предположить, что вы появитесь на его корабле, чтобы забрать заложницу, графиню де Пейрак, которую ему удалось захватить… У него и без того было много трудностей с завоеванием Голдсборо. А вы пришли от имени иезуитов, чтобы лишить его такого ценного козыря. Но Патюрель глубоко верующий человек, и он не хотел, чтобы вы сочли его врагом Бога и Церкви.

Анжелика вздохнула и добавила:

— Вот так! Как видите, при желании люди всегда могут сделать шаг навстречу друг другу. А что вы посоветуете мне?

— Вам надо ехать в Квебек. Вас должны там узнать. Вашего супруга считают предателем и врагом королевства. Но он гасконец, и это сблизит его с нашим губернатором Фронтенаком.

Пусть знакомство с вами успокоит опасения и сомнения, которые существуют в отношении вас.

— Как вы можете такое говорить! — поразилась Анжелика. — Неужели вы хотите заманить нас в эту ловушку?! Квебек! Вы прекрасно знаете, что меня там встретят градом камней, а королевская полиция сразу схватит нас и заточит в тюрьму.

— А вы соберите все свои силы. Флотилия вашего мужа превосходит по мощи флотилию Новой Франции, у которой.., всего один корабль.., и тот не всегда стоит у стен города.

— Странно слышать от вас такой совет, — Анжелика не сдержала улыбку.

— Значит, вы все-таки не враг нам, Мэуин.

Иезуит не ответил. Он снял стихарь и тщательно его сложил. Анжелика поняла, что он не хочет говорить больше, чем сказано.

— Вы еще останетесь в Голдсборо? — спросила она.

— Не знаю… А теперь ступайте, дочь моя. Уже поздно. Близится час молитвы, и сейчас сюда придут верующие.

Анжелика послушно наклонила голову для благословения и вскоре уже шла вниз по тропинке. Но вдруг она остановилась и обернулась:

— Святой отец, вы не наложили на меня епитимью. Обычно в конце исповеди священник налагает на исповедующегося епитимью — тот должен во искупление своих грехов читать молитвы, принести жертву в пользу церкви или совершить какой-либо обряд.

Отец де Верной задумался, нахмурил брови, и его лицо приняло властное выражение.

— Ну что ж! Поезжайте в Квебек! Да, пусть это и будет вашей епитимьей. Поезжайте в Квебек! Как только представится возможность, езжайте туда с вашим супругом. Имейте смелость вступить в этот город без страха и стыда. В самом деле, а вдруг это принесет благо земле Америки?!

Глава 8

Отец де Верной промолчал в ответ на слова Анжелики:

«Вы ведь не враг нам», но она не теряла надежду. Как ей хотелось сейчас же поведать Жоффрею о своем доверии к Мэуину, сказать: «Я верю, что этот иезуит на нашей стороне».

Отец д'Оржеваль уже подсылал к ним однажды Массера — и тот помог им лечить больных оспой в Вапассу и варить пиво. Когда они жили у Кеннебека, появился Геранд, а теперь Мэуин. Последний был самым незаурядным из них — вторым отцом д'Оржевалем, но менее склонным к мистике и фанатизму, а потому менее уязвимым. Он был настоящим помощником отца д'Оржеваля, ибо не боялся вступать в богословские споры с протестантами и вместе с тем умел устоять перед женскими чарами и перед соблазнами трактиров Нового Йорка, не страшился моря, пиратов, кораблекрушений, индейцев, медведей…

Иезуит подробно поведает своему наставнику обо всем, что увидел в стане врага. Но сумеет ли он убедить отца д'Оржеваля?

Навстречу Анжелике шел Кантор — он возвращался из порта со своими друзьями. Они несли на плечах сети и корзины, полные рыбы, омаров и мидий.

Юноша горячо обнял свою мать. Его лицо было загорелым и обветренным, словно у заправского пирата, а изумрудные глаза смотрели прямо и бесхитростно. Кантор не стал объяснять Анжелике причину своего отсутствия, и она решила ни о чем его не спрашивать, в конце концов, он был капитаном корабля.

Возвращение сына развеяло ее тревогу и наполнило ее сердце счастьем. Каким прекрасным казался Анжелике этот вечер! Страхи и волнения отступили и казались призрачными.

Она посмотрела на взлетающих птиц. Многокрылая стая стремительно поднялась ввысь, заставив померкнуть солнце. Анжелика всегда восхищалась, глядя в небо. Это был недоступный мир, где властвовал ветер и, подчиняясь неведомым законам природы, летели из края в край птицы. Это был гармоничный и живой мир, который влиял и на их земную жизнь. Тучи бакланов, больших и малых чаек во время прилива опускались на голые прибрежные скалы, превращая их в заснеженные холмы. Все менялось кругом, когда на горизонте вдруг появлялась черная точка, которая росла, приближалась, становилась сперва грозовой тучей, затем шумной птичьей стаей; и напротив — когда птицы скрывались за горизонтом, природа впадала в оцепенение, в молчаливое тревожное ожидание… Птицы! Залив, острова, Голдсборо с его непостижимой тайной… Монахиня из Квебека утверждает, что именно здесь должна произойти таинственная трагедия, в которой сыграет свою роль Дьяволица, явившаяся ей в видении.

«…Мне привиделось побережье… В заливе и на островах покоились будто заснувшие чудовища… Я слышала крики чаек и бакланов…

Вдруг из морских вод поднялась женщина неописуемой красоты, и я знала, что это демон в человеческом обличьи… Ее обнаженное тело отражалось в воде.., она сидела верхом на единороге…» Игра воображения!

«Ничего не случится, — подумала Анжелика, — этого нельзя допустить! Если это видение относится к судьбе Голдсборо, возможно, оно имеет символический смысл. Эти события могут произойти так, что мы их даже не заметим. Главное, выйти из них победителями!» Она обернулась и увидела в нескольких шагах от себя женщину. Та смотрела на Анжелику, и ее темные волосы вились, словно змеи, отражая багряный свет заходящего солнца.

— Я вижу, вы меня забыли? — послышался голос Амбруазины де Модрибур.

— Вы любовались птицами.., и забыли о моем существовании, не так ли? Вы слушали крики пролетающих чаек? Для вас они — божественная музыка… Я видела: вы улыбались с закрытыми глазами. Как вам удается так любить то, что вас окружает? Мне все это внушает ужас. Птицы! В их криках мне слышатся голоса умерших или проклятых, и я умираю от страха. А вас они чаруют. Вы их любите, а меня нет.

— Вы ошибаетесь, Амбруазина. Я очень забочусь о вас. Анжелика подошла к «благодетельнице». Похоже, что ту снова стали посещать приступы ребячества. Однако в своей мрачной подозрительности Амбруазина была права: Анжелика в самом деле забыла о ней на несколько минут. Она думала о Жоффрее де Пейраке. Глядя вдаль, она старалась различить на горизонте крохотные паруса флотилии, возвращающейся из военного похода. Роды Абигель и беседа с отцом де Верноном действительно — следовало это признать — отодвинули от нее проблемы герцогини де Модрибур. Анжелика учтиво проговорила:

— Пожалуйста, не считайте себя покинутой. Все, кто живет в Голдсборо, могут рассчитывать на мое внимание и любовь. Как только вы пожелаете, мы вместе подумаем, как быть дальше. Вы можете призвать своих девушек сюда или присоединиться к ним в Порт-Руаяле.., что не помешает нам оставаться друзьями, даже напротив.., если вам нравится Голдсборо…

— Но я не хочу уезжать! — сжимая руки, вскричала Амбруазина. — Я хочу остаться здесь, одна, с вами…

— Но вы же их «благодетельница», — возразила Анжелика, — и эти девушки нуждаются в вас. Идемте, Амбруазина, успокойтесь! Вы же не ребенок.

— Нет! Я брошенный ребенок! — в отчаянии вскричала герцогиня.

Казалось, она потеряла разум. Не осталось и следа от властной, смелой, уверенной в себе женщины, от богатой, знатной и набожной вдовы, предающейся благим делам и занятиям наукой. Раньше она вела размеренную и, в общем, счастливую жизнь. Но в последнее время что-то надломило герцогиню. Вероятно, сыграли свою роль кораблекрушение и новая, непривычная обстановка.