— Я вижу, Жан поднимает глаза к небу, — заметил граф. — Горячо, мой мальчик.

— Следует ли искать тайну приливов в звездах? — спросил Жан.

— Конечно же. Во всяком случае, в светилах, — послышался вдруг голос.

— Ибо приливы вызваны притяжением Луны.

Глава 15

Это был женский голос. Все взоры обратились в сторону, откуда он прозвучал.

Герцогиня де Модрибур, стоявшая рядом с Анжеликой, мужественно выдержала взгляды, в которых смешались удивление, может быть, даже ирония, и неодобрение. Она подняла свою грациозную головку, и в ее легкой улыбке, обращенной ко всем мужчинам, пристально смотревшим на нее, читался вызов.

На секунду воцарилось изумленное и даже, пожалуй, возмущенное молчание. Все ждали приговора.

Пейрак сделал несколько шагов по направлению к герцогине.

— Вы выиграли, сударыня, — Пейрак поклонился ей, — и знайте же, что Голдсборо почитает за честь принимать в своих стенах, если мне будет позволено так выразиться, одну из учениц великого астронома Гассенди, француза, который впервые в мире вычислил во Французской Гвиане длину земного меридиана.

— Луна, да при чем тут Луна? — воскликнул губернатор Акадии.

Похожий на оторопевшего Пьеро, он добавил:

— Во-первых, приливы бывают и днем, и ночью.

— Вы поражаете меня, мой друг, — отвечал ему Пейрак. — Подумайте: ведь наша Земля — такая же планета, как и все другие, и для нее Луна, равно как и Солнце, впрочем, остается на своем месте и днем, и ночью.

— А что это значит — притяжение? — заинтересовался квартирмейстер Ванно.

— Видели ли вы когда-нибудь, как магнит притягивает иголки? — пояснила госпожа де Модрибур. — В определенные часы Луна производит то же самое с нами.

Каждый понял этот простой образ, и вновь наступило удивленное молчание, на сей раз менее недоверчивое.

Многие смотрели вверх. Виль д'Авре как раз увидел в наступающих сумерках бледный полумесяц на перламутровом, уже слегка окрашенном золотом небе.

— А, так вот что ты с нами делаешь, плутовка, — обратился он к Луне.

— И ведь правда, Бержерак, тот ученый, что сочинял стихи и протыкал шпагой всякого, кто смеялся над его слишком длинным носом, действительно говорил нечто подобное в прошлом веке, но я считал, что этот гасконец — сумасшедший, как и все гасконцы, — продолжал он жизнерадостно, подхватывая под руки де Пейрака и Сен-Кастина. — А теперь мне хотелось бы знать, почему в некоторые часы, к тому же в разные, эта кокетка нас притягивает, а в другие — оставляет нас в покое.

Жоффрей де Пейрак поклонился Амбруазине де Модрибур.

— Предоставляю честь ответа вам, сударыня.

— Вы могли бы объяснить это не хуже меня, граф, — улыбнулась она чуть кокетливо, — или это экзамен?

Он отрицательно качнул головой. Его темный, внимательный взгляд впился в лицо Амбруазины де Модрибур.

И тут Анжелика ощутила неизъяснимую муку, показавшуюся ей почти физической, словно сердце ее внезапно сжалось, сдавленное чьим-то мощным кулаком.

Это была глубокая, скрытая, пугающая боль, и исток ее был ей неведом; Анжелика на миг словно окаменела, прежде чем смогла осмыслить, откуда исходит удар. То был взгляд Пейрака. Тогда она поняла: его взгляд, который она видела сейчас, принадлежал лишь ей, ей, Анжелике, его любимой, его супруге.

И вот он устремил его на это лицо, обретшее в перламутровом свете угасающего дня прозрачность алебастра, на лицо, где блестел в огромных темных глазах яркий пламень ума. Жоффрей по-прежнему слегка улыбался, но никто бы не смог прочесть в этой полуулыбке его настоящих мыслей.

— Экзамен? О нет, сударыня, — заверил он. — Но мне слишком часто доводится читать проповеди. Я бы с удовольствием побыл несколько мгновений вашим учеником.

Герцогиня расхохоталась почти по-детски, и в знак несогласия тряхнула головой, отчего всколыхнулись ее пышные, лежащие по плечам черные волосы.

— Глупости! Я уверена, что ВАС мне учить нечему.

«Но.., они же кокетничают друг с другом!» — подумала Анжелика в ужасе. И действительно, какой-то панический страх пригвоздил ее к месту — а они продолжали обмениваться репликами, и она различала, словно издали, как в каком-то кошмаре, глухой голос мужа и колдовской голос Амбруазины, ее грудной смех. — Граф, вы расставляете мне ловушки!.. Не станете же вы меня уверять, что такой прославленный ученый, как вы, не знает причину, по которой прилив происходит не совсем в тот час, когда луна находится в зените, но с некоторым сдвигом во времени…

— Это, к несчастью, правда. Я еще не мог исчислить математическую причину этого явления.

— Вы смеетесь надо мной…

— Да нет же! Скорее уж вы будете вправе смеяться… Но это пустяковое унижение… Легко простить себе незнание, когда обладаешь привилегией быть учеником столь красивой женщины… Итак, мы слушаем магистра наук…

— Постойте!

Постойте! — закричал Виль д'Авре. — Я тоже хочу понять! Начнем с самого начала. Каким образом лунное притяжение, если допустить, что таковое имеется, вызывает приливы?.. Слушай хорошенько, Александр!

— Да я знаю все это, — проворчал юноша. Амбруазина живо повернулась к подростку с выражением лица одновременно вопрошающим и повелительным. У того хватило ума пойти на попятную.

— Я хочу сказать, что отец де Мобеж, в Квебеке, мне об этом уже говорил, но я не обратил внимания.

— Отец де Мобеж?

Амбруазину, по-видимому, это сильно заинтересовало.

— Он ведь бывал в Китае, не правда ли? И содействовал созданию Обсерватории в Пекине? Как мне не терпится побеседовать с ним!

— Так что же там происходит с Луной? — потерял терпение Виль д'Авре.

— Так вот, маркиз. Если желаете, задавайте мне вопросы, — обратилась она на сей раз к губернатору Акадии.

— Итак, — начал он с ученым видом, — гм! если Луна, как вы говорите, оказывает свое влияние на весь земной шар в почти равной пропорции, как же получается, что в одних местах приливы крайне незначительны, а в других огромны?

— Справедливое наблюдение. О нем долгое время, действительно, велись споры. В наши дни установлено, что подобная разница в масштабах этого феномена объясняется вязкостью воды, неодинаковой в разных морях. Так, Средиземное море — море замкнутое и потому очень соленое, вследствие чего лунное притяжение не может создать кривизны, достаточной, чтобы выровнять вязкость поверхности, напротив…

— Что вы называете «вязкостью поверхности»? — спросил кто-то.

— Толщину того слоя, что составляет морскую «шкуру».

— Морская «шкура», — прыснул Виль д'Авре.

— Да, мой друг.

Анжелика приходила в себя. С тех пор, как в эту сцену вмешался маркиз и диалог уже шел не только между де Пейраком и герцогиней, ей стало лучше, прошло и головокружение, вдруг налетевшее на нее. По тому теплу, которое графиня внезапно ощутила у висков, она поняла, что мгновение назад была смертельно бледна. Слова по-прежнему гудели в ее ушах, она принуждала себя их слушать, стараясь понять их смысл, пытаясь осознать:

«Что же произошло? Что же стряслось? Да ничего! Что со мной вдруг приключилось?.. Ничего не случилось… Все в порядке вещей, все вполне естественно…» Она слышала, как голос Амбруазины де Модрибур очень ясно объясняет: пуля, выпущенная из ружья, от поверхности моря отскакивает рикошетом. Что доказывает: море сопротивляется проникновению в него, и сопротивление это оказывает «шкура». В замкнутом море, вроде Средиземного, эта «шкура» неизбежно сжимается и, следовательно, становится толще, что препятствует притяжению ночного светила. И наоборот, чем больше поверхность, чем более она вытянута, как здесь, во Французском заливе или в бретонском «мешке» Мон Сен-Мишель, куда упираются два щупальца безбрежного океана, тем легче море повинуется притягательной силе Луны. Кроме того, в этих двух местах географы выявили присутствие ледниковой платформы, а это дополнительная причина, ввиду малой глубины моря, для чрезвычайного утончения сопротивляющейся поверхности воды. Потому-то в наших краях Луна может играть ею, словно легкой вуалью, подвластной всем ее капризам. Как вам кажется, граф, не слишком ли далеко отстоит мое объяснение от ученой точности?

— Оно верно и доступно всем, — признал граф.

И он одобрительно кивнул головой.

Амбруазина посмотрела на него пылко и словно восторженно. Губы ее были приоткрыты, обнажая край ровных, блестящих зубов.

— Все это кажется логичным, — подтвердил губернатор, — но возможно ли установить, в какой момент нежная Фебея note 18 оказывает на нас влияние, помимо наших снов?

— Сильнее всего она влияет, когда находится между Землей и Солнцем…

— А два прилива? — вмешался квартирмейстер. Герцогиня объяснила тем звучным, сильным голосом, какой у нее появлялся, когда она говорила о науках, что во время первого и второго приливов Луна пребывает в разном положении по отношению к Солнцу. Когда разность фаз составляет 90ё, то есть Луна образует прямой угол с Солнцем, два влияния противодействуют друг другу, и притяжение бывает более слабым, а вода поднимается невысоко. Это так называемый квадратурный, или малый прилив половинной амплитуды — его не следует путать, как то часто случается с людьми, мало сведущими в морских терминах, с отливом.

— А что происходит во время отлива?

— Луна удаляется, притяжение прекращается, поднявшаяся вода попросту возвращается обратно.

— У меня от всего этого голова кружится, — заметил Виль д'Авре скептически. — Получается как на качелях, да?

Краешком глаза он следил за реакцией Пейрака, но тот, по-видимому, никоим образом не собирался подвергать сомнению все высказанное этой красавицей. Напротив, некоторое удовлетворение угадывалось в его словно высеченных резцом, нарочито бесстрастных чертах.

— Стало быть, законы Кеплера подтвердились?

— Конечно. Я, кстати, имела переписку с ним. Граф слегка приподнял бровь.

— С Кеплером? — спросил он с легким оттенком сомнения в голосе.