Что с ним внезапно приключилось? Сказать, что весельчак и шутник Пиксарет вдруг превратился в человека, чем-то озабоченного, значило ничего не сказать. В его глазах, черных и блестящих, как ягоды ежевики, читалось серьезное, напряженное размышление, отчего эта пестро раскрашенная маска, эта внезапно застывшая, окаменевшая паутина ярко-красных завитков приобрела выражение острой тревоги. Он принялся озираться вокруг себя, но на сей раз не с любопытством, а недоверчиво, словно принюхиваясь к чему-то. Затем он притронулся кончиком пальца ко лбу Анжелики.

— Опасность над тобой, — пробормотал он, — я знаю, я чувствую.

Его заявление пробудило в Анжелике чувство тревоги. Она не любила, когда дикари, подобно дурачку Адемару, начинали вещать о своих тайных предчувствиях — слишком велика была вероятность, что догадки их справедливы.

— Что за опасность, Пиксарет, скажи мне? — спросила она.

— Не знаю.

Он встряхнул своими косицами, накрученными на лисьи лапки.

— Ты крещеная? — спросил он, устремляя на нее взгляд духовника-иезуита, что при его размалеванной физиономии выглядело совершенно нелепо.

— Конечно, крещеная. Я же тебе говорила.

— Тогда молись Деве Марии и святым. Это все, что ты можешь сделать. Молись! Молись! Молись! — торжественно заклинал он ее.

Он поднес руку к сложному убранству из своих смазанных жиром волос, поискал там что-то и вытащил одно из многочисленных украшений — четки капуцина, из крупных бусин, заканчивающихся деревянным крестиком — и повесил их на шею Анжелике, затем трижды благословил ее, произнося священную формулу:

«Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа…» Наконец он вскочил на ноги и схватил свое копье.

— Торопитесь же, — неодобрительно обратился он к своим соратникам. — Я должен пуститься в путь прежде, чем ирокезы растекутся по нашим лесам. Лето заставляет этих койотов выходить из их вонючего логова.

Теперь, когда мы покончили с англичанами, завершим дело правосудия, дабы содействовать французам, нашим братьям во Христе, и ублаготворить возлюбленных отцов наших, Черные Сутаны. Иначе дьяволы, бродящие неподалеку, быстро одолеют нас.

Мужайся, сестра моя, я должен покинуть тебя. Но помни: молись! Молись! Молись!

***

Произнеся эти торжественные слова, индеец в несколько прыжков исчез. Оба его сподвижника устремились вслед за ним, и только тяжелый первобытный запах напоминал еще некоторое время об их пребывании в форте.

Растерянная и встревоженная Анжелика пыталась понять причины перемены в настроении Пиксарета.

Возможно, ему что-то не понравилось в Голдсборо?

Он внезапно еще раз подтвердил свои дружеские чувства по отношению к французам и Черным Сутанам. А его намек на англичан пробудил в Анжелике пронзительное воспоминание о резне, свидетельницей которой она была совсем недавно.

Буря, пронесшаяся над нею и Жоффреем, над их любовью, война с пиратами и ее развязка, неожиданный приезд целого выводка королевских невест и знатной французской дамы, все связанные с этими событиями хлопоты, не могли вытеснить из памяти Анжелики, что в нескольких милях к западу, за сине-фиолетовыми морскими просторами и розовыми холмами Пустынных гор по-прежнему разыгрывалась кровавая трагедия. Девятый вал индейских племен, растекаясь из лесов, обрушивался на поселения белых колонистов, убивая, грабя, сжигая, снимая скальпы.

Она подумала о встреченных ею на побережье беженцах из английских факторий, — они укрылись на многочисленных островах в бухте Каско и спешно готовились к обороне, в то время как их дети, под присмотром старших, купались в заливчиках вместе с тюленями.

Неужели флотилии индейцев настигли их даже там? Живы ли они еще?

По контрасту со зловещими событиями, которые, быть может, разворачивались там в этот самый момент, свобода и относительное спокойствие в Голдсборо и его ближайших окрестностях выглядели чем-то чудесным.

У этого чуда было одно-единственное объяснение: безграничное влияние графа де Пейрака, умело маневрирующего благодаря своему союзу с бароном де Сен-Кастином и с индейскими племенами, благодаря договоренностям, заключенным с акадскими и французскими поселенцами, с торговцами английских факторий.

Человек, прибывший в Голдсборо, попадал в другой мир. Здесь, несмотря на ссоры жителей между собой, несмотря на схватки с пиратами, он чувствовал себя в относительной безопасности, в недосягаемости для сражений, под защитой невидимых границ, которые отныне воздвигло на тысячи миль одно лишь доброе имя французского графа де Пейрака, вчера совершенно безвестного, а ныне богатого, уважаемого человека, независимого от королей, широко и свободно мыслящего. В Голдсборо, несмотря на близкую надвигающуюся войну, можно еще было избирать губернатора, заниматься торговлей, сегодня принимать богословов из Бостона, а завтра — представителей Квебека.

Возбуждение, всегда царившее в форте, было биением жизни. Здесь сносили к складам вновь прибывшие товары, добычу с «Сердца Марии», говорили о будущих свадьбах, о строительстве церкви, о новых коммунальных и федеральных законах. Силой воли и ума одного единственного человека, с помощью верного, невзирая ни на что, и решительного сообщества самых разношерстных представителей рода человеческого, здесь закладывалась основа маленького вольного государства. Эта держава, свободная от насилия, чинимого Далекими и тираническими королевствами, Францией и Англией, заботилась лишь о созидании, о том, чтобы новая земля приносила плоды, и чтобы укрепились в ней корни будущих поколений.

Живым тому свидетельством являлись все, кто, полагая, что их жизни или правам угрожает опасность, стекались к этому пристанищу с просьбой о защите и справедливости.

Но разве сама необычность всего происходящего — а в ней было что-то от чуда — не свидетельствовала о его неустойчивости? Действительность, воздвигнутая усилиями людей, по-прежнему оставалась весьма непрочной.

Станет ли короткое и раскаленное лето, которое им нужно было прожить, часом истины для всех? Поражение их ждет или победа?..

Анжелика поднялась к себе в комнаты.

Она чувствовала себя как человек, закончивший» все свои, дела, словно перед сражением. Все в порядке, каждая деталь, отлажена. Надо ждать. Что-то произойдет?

Глава 11

Анжелика взяла в руки два свои пистолета. Они были легки и надежны. Стрельба из них будет несложной, и в два раза более быстрой, чем из любого другого известного ей оружия. Она застегнула кожаную пряжку на поясе, филигранно украшенную серебряной нитью. Пистолеты будут почти незаметны в складках ее широких юбок. Их рукоятки из ценных пород дерева, инкрустированные перламутровыми цветами и эмалью, покажутся скорее какими-то необычными безделушками, равно как и мешочки для капсюлей и пуль, отделанные с редкой изысканностью. Анжелика стала упражняться в обращении с пистолетами; быстро выхватывая то один, то другой, проворно их заряжая. Она научилась пользоваться кремневым замком — бесконечно более удобным, чем любая другая система, он был внове для нее.

Теперь, зная, что она хорошо вооружена, она чувствовала себя спокойнее.

Котенок вспрыгнул на стол и проявлял живейший интерес к ее действиям. Он азартно следил за движением ее пальцев, скользящих по оружию, и стремительно бил лапкой воздух — словно хотел опередить в проворстве этих маленьких неутомимых зверьков, женские пальчики — после чего прыжком убегал прочь. Ему удалось завладеть одной из пуль, он катал ее по комнате, а потом надолго застыл, задрав хвост, перед креслом, за которым укрылся металлический шарик.

Когда же Анжелика, перейдя к другим занятиям, направилась к стоящим в углу сундукам, он тотчас же стал увиваться вокруг нее, и как только она приподняла крышку, нырнул внутрь, зарывшись в шелках и всякой всячине. Его головка показывалась то там, то здесь, увенчанная то лентой, то оборкой. Анжелика хохотала над его проделками.

— Ты смешной! Ты похож на мальчугана, шаловливого, худого и очень живого… Когда-то Флоримон был таким… Ну же, не мешай мне… Уходи отсюда…

Раз двадцать она вытаскивала его из ящиков. И каждый раз он умудрялся

— подчас украдкой — пробраться назад. Она невольно начинала играть с ним, увлеченная его живостью и веселым нравом. Присутствие этого маленького домового облегчало жизнь. Теперь Анжелика думала только о сиюминутном, сулящем столько приятных открытий.

Сегодня утром, когда она вспоминала об элегантности герцогини де Модрибур и, в частности, о ее оригинальных красных чулках, Жоффрей заметил:

— В наших товарах, пришедших из Европы, есть не одна пара таких чулок. Я приказал отнести эти товары к вам. Значит, вы еще не устроили им досмотр!..

И действительно, в сундуках были сокровища, способные привести в восторг самую искушенную парижанку. Анжелика не обратила на это внимания, когда в воскресенье рылась там в поисках платья, которое она могла бы надеть, чтобы достойно выглядеть у виселицы Колена Патюреля и перед эшафотом, где его должны были судить. Тогда она остановила свой выбор на черном платье с воротником из малинских кружев note 11 — именно его надела сегодня утром герцогиня де Модрибур; невзирая на свой строгий вид, оно, благодаря необычайно красивому бархату, выглядело очень богатым и должно было пойти любой женщине. Остальные туалеты ни в чем ему не уступали: все из изысканнейших тканей, обольстительные своими модными линиями и дорогими украшениями. Анжелика с волнением обнаружила наряд для девочки и два костюмчика для мальчика — из прочной шерсти яркой расцветки.

— Можно подумать, будто Жоффрей самолично отобрал все это. Вряд ли Эриксон способен на большее, нежели простая погрузка товаров. Должно быть, Жоффрей сохранил в Париже, равно как и в Лондоне и в других столицах, доверенных лиц, знающих его вкус и верно служащих ему. Что бы он ни говорил, хотя он и живет, затерянный по ту сторону цивилизованного мира, он так и остался графом Тулузским. Ах, какой это мужчина!