Ничегошеньки я не поняла, ну и высказала, что друзья так себя не ведут, и так не поступают. Я наговорила, он ответил. Поссорились.

Теперь он от меня нос воротит.

После последнего экзамена я его подождать решила. Не нравится мне наша с ним ситуация! Не нравится и всё! За эти полтора года Ванька стал родным и необходимым, и наша размолвка даётся мне тяжело, очень тяжело.

Впереди каникулы, я просто не могу оставить всё как есть. Я должна что-то сделать, я должна с ним помириться, может, я и правда виновата перед ним, только не знаю — в чём и почему.

Еле как дождалась его.

— Вань, ну как сдал?

— Сдал, тройка. Плохо, очень плохо. Мама расстроится.

— Может, пересдать?

— Биохимию? Ты смеёшься? Да я в ней ни в зуб ногой! Хорошо, что тройка.

— На чём погорел?

— На цикле Кребса.

— Так это ж основное, как ты мог не выучить? Просто стихотворение, Ваня:

ЩУКа съела ацетат, получается цитрaт,

Через цисaконитaт будет он изоцитрaт.

Вoдoрoды отдaв НАД, oн теряет СО2,

Этoму безмернo рaд aльфa-кетоглутaрaт.

Окисление грядёт — НАД похитил вoдoрoд,

ТДФ, коэнзим А забирают СО2.

А энергия едва в сукциниле пoявилась,

Сразу АТФ рoдилась и oстался сукцинат.

Вот дoбрался он дo ФАДа — вoдoрoды тому надo,

Фумарат воды напился, и в малат oн превратился.

Тут к малату НАД пришёл, вoдoрoды приобрёл,

ЩУКа снoва oбъявилась и тихoнькo затаилась.

Видишь? Просто, как дважды два.

— И что, что не смог? Я не знаю и не понимаю всю эту галиматью. Не нужна она мне, как и любому нормальному врачу не нужна. Только ты это выучила назубок. Единственная из всей группы. Особенная ты наша! Да, ты же непогрешимая, ты всё знаешь и всё умеешь с пелёнок. Тебе же всё генетически передалось. Ты же удовольствие получаешь от своей неповторимости. Королева, блин. Только короновал тебя кто?

— Ваня! Ваня! Погоди, не шуми. Мы же друзья, Ваня.

— Я тоже думал, что друзья. А ты — показуха одна.

Он рванул от меня, как от чумной, а я осталась.

Зря ждала я его с экзамена. Наверняка он расстроился, а я… Просто не к месту я.

Дома ревела. Хорошо, что никто не видел. Глебка в своей художественной школе был, а Юля в детском саду.

Потом глаза холодной водой отмачивала. А к вечеру пошла в общагу, к Ваньке, мириться. Пришла, а там отмечают окончание сессии.

Первый раз Ваньку пьяным видела, причём хорошо пьяным.

Мне ребята обрадовались, к столу позвали. И Ванька тоже рад был. Усадил меня рядом с собой и водки налил.

Я не пила до этого. У нас в семье вообще не пили. Редко, очень редко и мама никогда. А тут я попала…

— Ну что, Аня, раз пришла, то давай за примирение.

Я сначала хотела отказаться, а потом подумала, что конфликт надо улаживать, и согласилась. Выпила сначала рюмку, потом вторую. Закусывали картошкой с селёдкой. Но еда быстро закончилась. Парней было много, а картошки мало. Я же постеснялась взять себе, вроде как пришла с пустыми руками, неудобно.

Сколько я выпила, я не помню, потому что с какой-то рюмки я просто потеряла счет. Мне наливали — я пила.

А потом я отключилась.

Не знаю, как я попала домой.

Когда я очнулась, то находилась дома. Я лежала в своей кровати в пижаме, голова жутко болела, как будто скованная железным обручем. Желудок протестовал, хотя в нём ничего давно не было…

Глаза выхватывали чьи-то лица, мамы, папы и дяди Глеба. Они говорили между собой, но я не разбирала слов и периодически отключалась.

Только к вечеру следующего дня я пришла в себя, и мне рассказали, что произошло.

Домой меня притащил Ваня, хотя сам еле как стоял на ногах.

Папа откачивал нас обоих. Ваня раньше меня протрезвел и уехал, у него билет на поезд был. Лёня проводил его и усадил в вагон.

Стыдно так… А главное — я не знаю, помирились мы с ним или нет…

========== Дядя Глеб ==========

— Нюта, чем занимаешься?

— Читаю, дядя Глеб.

— Что читаешь?

— Кулинарию.

— Кулинарию читают на кухне с кучей продуктов, претворяя всё, что там написано, в реальность. А теория без практики… ерунда.

— Я под домашним арестом, знаешь?

— О твоих «подвигах» знают все.

— Многозначительное заявление!

— Ещё и огрызаешься? Отец чуть не чокнулся, увидев вас с этим Иваном в том состоянии, в котором вы оба находились, особенно ты.

— Ваня был тут?

— А кто тебя приволок-то?! Да, был. Причём, он ошибся этажом и позвонил ко мне, а у нас с Лёней гостили Заболоцкие полным составом. Так что ты прославилась не на шутку. Мне было стыдно, Анна Александровна…

Я не знала ни что сделать, ни что сказать. Я просто сгорала от стыда.

— Плохо… Дядя Глеб, я больше не буду…

— Когда ты это говорила в шесть лет, я тебе верил. Ты выросла немного, не считаешь?

Я расстроилась и разревелась. Вот так хотела просто помириться с другом, а что натворила-то.

— Я съезжу к ним и извинюсь.

— К Заболоцким?

— Ну да.

— Глупости не говори. Лучше возьми свою кулинарию и дуй на кухню, приготовь ужин к приходу родителей. Всё польза. И приложение способностей туда, куда нужно.

— А ты почему дома?

— Да так, отгул взял. В университете прочёл лекцию и решил отдохнуть. Имею право! Матери твоей позвонил, вот она просила зайти тебя проведать.

— Тогда помогай!

— Хорошо, почистить там что — это я могу.

— Я знаю, что ты можешь. Вечером с Лёней придёте дегустировать моё творение.

Конечно, я приготовила ужин и ждала всех за накрытым столом. Только вопрос мамы к дядьке про самочувствие мне не понравился и насторожил. Не зря он прогуливал работу. Но за столом он ел как обычно, и я на всё это обратила очень мало внимания. Вернее, выпустила из головы, потому что думала лишь о том, как загладить свою вину перед Заболоцкими.

Подставила я дядьку, вот чего меньше всего хотела, то и произошло. Не зря говорят, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Так и у меня: хотела лишь с Ванькой помириться, а вызвала целую череду негативных событий и поступков.

И Ванька не звонит, и на мои звонки не отвечает. Но об этом я таки подумаю после. Вот вернётся он с каникул на занятия, так я всё и выясню.

Ночью у меня созрел план. А утром, когда все отправились на работу, я приступила к его претворению в жизнь.

Я собралась, и купив по дороге пироженки, которые так любит отец Лёни, отправилась к Заболоцким.

Они удивились, конечно. К столу пригласили. Чаем напоили, сказали, что не сердятся вовсе, что все их дети через такой опыт прошли. И говори—не говори, предупреждай—не предупреждай, учи—не учи — а только результат один и тот же. Пока на собственной шкуре не испытаешь, мозги не включаются.

Рассказали, как расстроился дядя Глеб на мою выходку, как переживал весь вечер, и звонил моему отцу, узнать, как там я. А потом мать Лёни задала вопрос о здоровье дяди Глеба.

Вот так и спросила — насколько серьёзно он болен. А я не знала, что ответить. Растерялась я совсем. А они по моему лицу поняли, что для меня болезнь дядьки —

открытие.

Я распрощалась и ушла. Только домой идти не хотелось. Страшно так стало. Я никогда не боялась ни за кого. А тут… И никто, никто мне дома ничего не сказал. Почему? Скрыли от меня всё. Только зачем? Папа с мамой-то точно всю правду знают. Почему молчат?

Мой мозг искал варианты, причём один хуже другого. Я дошла до того, что погрузилась в состояние кромешной паники.

Решить проблему можно было только одним способом — узнать правду. И я поняла, у кого я её смогу узнать. Он никогда, в отличие от моих родителей, не врал мне и никогда ничего не скрывал. Он всегда понимал меня лучше других, и он скажет. Всё скажет…

Я села на троллейбус и поехала к институту биохимии, биотехнологии и генетики.

Смешно сказать, но там я никогда не была. Глебка был, и не раз. Юля побывала однажды. А мне не довелось. Вот, иду впервые.

На вахте спросила, как пройти в приёмную.

— Вы по поводу трудоустройства, девушка? — спросил охранник.

— Да, по поводу трудоустройства.

Он указал в сторону лифта. Поднявшись на пятый этаж и пройдя до конца коридора, я попала в достаточно просторное помещение с несколькими шкафами и полукруглым столом, за которым восседал достаточно немолодой мужчина.

— Итак девушка, вы по поводу трудоустройства? — спросил он, и тут же добавил: — Резюме принесли?

— Нет. Я не по поводу трудоустройства. Я по личному, но очень важному вопросу к профессору Поддубному.

— Он не принимает. Могу записать.

— Он у себя?

— Да, — я видела некую растерянность на лице секретаря, — но он занят.

— Извините, Дмитрий, я не знаю вашего отчества. Скажите ему, что его очень хочет видеть Говорова Анна.

— Его? Не маму?

— Нет, именно его.

— Красавица, однако. Сейчас.

Я была в кабинете дядьки буквально через минуту.

— Нюта?!

Он смотрел на меня удивлённо, явно не понимая, какие такие пути привели меня сюда. А я вдруг заметила бледность, так несвойственную ему, и синяки под глазами. Ну почему, почему я не видела этого вчера? Почему не обращала внимания ни на что, пока носом не ткнули? Что же я за человек такой? Я ведь люблю его… И ещё врачом быть собираюсь…

— Нюта, что случилось?

— Я извинилась перед Заболоцкими.

— Так, дальше…

— А дальше расскажешь ты. Чем ты болен, что случилось? А потом мы с тобой решим, как быть и к кому обращаться. Вот!

— С тобой решать будем?!

— Да, со мной, я взрослая и я врач будущий!