Мейвис Чик - Антракт

Финбар прикоснулся к моим волосам — очень легко, даже осторожно, как будто я могла укусить, и сексуально улыбнулся. По крайней мере мне так показалось. В тот момент он мог корчиться от боли в приступе аппендицита, а я все равно бы нашла это крайне соблазнительным.

— Можешь воткнуть цветок в волосы, — увядший цветок, — и надеть то божественное белое платье. — Он улыбнулся еще шире. — Это внесет оживление в праздник. Герань, ты когда-нибудь была на вечеринке после премьеры?

Я решила, что мой старый школьный опыт постановки «Фрегата его величества „Пинафор“» можно не считать, и покачала головой.

— Тебе понравится. Вам обоим понравится.

Буфет практически опустел. Уже объявили о начале второго действия. В тот момент я могла ему объяснить, что Робин — не мой любовник, извиниться за странное поведение в Новый год. (Понимаешь, Финбар, сейчас в моей жизни нет мужчины, и… ну… иногда по ночам девушка чувствует себя одинокой, вот ты и застал меня тогда в странном, несвойственном мне пьяном виде. Но вдруг тебе когда-нибудь захочется разделить мои одинокие темные ночи — да, именно так, это более поэтично, нежели упоминание постели, — потому что, похоже, я влюбилась в тебя страстно, безрассудно, всей душой… Меня влечет к тебе…) Увы, у меня не было времени, чтобы сказать все это, поэтому я находчиво попыталась донести до него суть. Вышло довольно плохо.

— Я живу одна, — сказала я.

— Знаю, — ответил он. — Ты странная. Вот что мне в тебе нравится.

Яркий пример предвзятого отношения, о котором я не подумала на станции в Данбаре: женщин, которые живут одни, могут считать слегка помешанными. Если бы Финбар не казался мне настолько привлекательным, я бы вонзила каблук в другую его ногу.

Время шло, я даже открыла рот, чтобы ответить, но не стала ничего говорить. По непонятной причине я чуть не плакала. Думаю, из глаз мог бы хлынуть поток воды от растаявшей глыбы льда. Я сглотнула и попыталась снова, но из горла вырвался лишь писк:

— Робин…

— Робин? — резко переспросил Финбар. — Что там насчет Робина?

Но потом — словно видение волосатой обезьяны — перед моими глазами промелькнула рука, ухватившая Финбара за локоть. Обладателем конечности оказался невысокий толстячок с приятным голосом и свойственной аристократам манерой речи:

— Фин, пора в зал, на места.

Он изучающе посмотрел на меня из-за локтя Финбара и улыбнулся. Голос с красивыми модуляциями никак не сочетался с толстощеким лицом. Несмотря на то что он прервал нас в крайне неподходящий момент и это разрывало мне сердце, человек мне понравился, и я нашла в себе силы улыбнуться ему.

Финбар похлопал его по руке.

— Извини, Джим. — Он продолжал смотреть на меня. — Робин? И что Робин?

Но человек, держащий Финбара за руку, дернул его за пиджак и потребовал:

— Ты не познакомишь нас?

Финбар немного встряхнулся, отчего мелкие кудряшки привычно подскочили, и произнес:

— Джим, извини. Это подруга Джеральдины Даррелл — Герань Как-то-там.

Толстячок протянул мне руку, и я ответила на рукопожатие.

— Очень приятно, — тепло сказал он. — Ты тоже актриса?

— О нет, я преподаю в школе.

— Продолжай в том же духе, — сказал он с чувством.

— Джим мой агент, — объяснил Финбар.

— Сочувствую, — сказала я агенту.

Тот усмехнулся:

— Пожалуй, ты мне нравишься.

— Пожалуй, мне она тоже нравится, — произнес Финбар, великолепно передразнивая его.

— Отлично, отлично. — Маленький толстый человек наклонился и поцеловал мне руку.

И в этот момент раздался еще один голос:

— Вашу мать, вы двое, так вы идете или нет?

Голос и едва уловимый блеск в глазах были мне знакомы.

— Ах, Ричард, — вздохнул Джим.

— Рики, — начал Финбар, — познакомься…

Он обернулся, но молодой человек уже направлялся в сторону выхода, всем своим видом демонстрируя раздражение.

— Мы, пожалуй, пойдем, — грустно заключил Джим. — Надеюсь увидеть вас снова.

— Она придет на премьеру, — пообещал Финбар, уже уходя. — Я пригласил ее. В белом платье. И останется на вечеринку. Не позволяй ничем не примечательной внешности обмануть тебя, Джимбо…

Ну спасибо тебе большое!

— Она очень странная. Я пошлю билеты Джерри. Не забудь, я приглашаю вас вдвоем.

И достаточно быстро, правда, к моему удовлетворению, все еще прихрамывая, он вышел из буфета вслед за молодым человеком. Каждый раз, снимая носки, Финбар будет вспоминать меня. По крайней мере какое-то время. Небольшое утешение.

Агент Финбара пожал плечами.

— Ты ему нравишься.

Джим был необычайно щедр. Я готова была схватить его за толстые маленькие ножки и расцеловать.

Почти как миссис Линкольн, я не могла бы рассказать вам содержание пьесы — мои извинения авторам. Сидя в темном зале, я думала совсем о другом. Я была счастлива, что целых полтора часа не нужно было ни с кем разговаривать. Очень возбужденная, я уговаривала себя: «Спокойно, Джоан», — но Джоан совсем не хотела успокаиваться. И все же, когда огни рампы наконец погасли и мы оказались в реальном мире, все вернулось на круги своя. Чуть раньше я проявила глупость и была очарована, но все уже в прошлом. Из этого ничего не выйдет. Ни-че-го. Мне было необходимо как можно скорее вернуться к нормальному существованию.

В своих планах я не учла, что родители проживут у меня до конца следующей недели. Они фактически преуспели в том, чего безрезультатно добивались Чизвик и его обитатели, — мое пятое измерение оказалось почти полностью разрушенным. Оба то и дело ходили вверх и вниз по лестнице, занимали ванную и болтали за завтраком, в итоге я уже начала мечтать о добровольной эвтаназии. Почему люди в старости спят меньше, а не больше? Я пробовала на рассвете пробраться на кухню, чтобы в тишине насладиться тостом и «Уитабикс»[20], но нет — каждый раз они спускались следом и выдвигали массу идей, куда бы отправиться днем после моей работы. И я с головой погрузилась в ужасную суету, которую считают интересной полноценной жизнью.

Мама, неправильно истолковав румянец на моих щеках — она посчитала его признаком хорошего здоровья, а не скрытого гнева, — сказала, что видит, какую пользу мне приносит общение с людьми, и предложила остаться еще на некоторое время. Слова отца о том, что он должен возвращаться в банк и на биржу, пробудили во мне надежду, но мама, выскребавшая в тот момент из банки остатки моего греческого меда, казалось, была готова отправить его в Эдинбург одного. Папа, вне всяких сомнений, был готов, если потребуется, пожертвовать семейным комфортом ради родительских обязанностей. Этого нельзя было допускать.

Я пригласила отца на прогулку в чизвикский парк.

Тусклое зимнее солнце придавало небу нежно-желтоватый оттенок, голые ветви деревьев кланялись нам, как бы приглашая пройти дальше. Белки устроили олимпийские соревнования, а морозный воздух слегка покалывал горло. В тот момент можно было бы наслаждаться безмятежным спокойствием, но я думала только о маме, которая готовила очередной хорошо сбалансированный обед в доме на Милтон-роуд и считала свое присутствие там жизненно необходимым. Она даже упомянула пьесу с участием Финбара Флинна — тоном, в котором читалось «если бы только», и от этого я встревожилась и еще сильнее укрепилась в своем намерении. Они должны уехать задолго до премьеры. Даже я не загадывала так далеко вперед. Кроме того, может, еще ничего и не выйдет. Так будет даже лучше.

Я держала отца под руку, и мы шагали легко и непринужденно, — обстановка располагала к доверительности. Я изо всех сил старалась придумать повод, чтобы начать разговор.

— Джоан, — заметил он, внезапно остановившись, — ты очень напряжена.

— Просто немного замерзла, — объяснила я, и мы пошли дальше.

— Скажи, — начала я через некоторое время, решив, что могу совладать с голосом, — вы собираетесь связаться с Джеком после возвращения, так ведь? Ну, сообщить ему, что все в порядке, и он может забыть обо мне. — Я несколько нервно рассмеялась. — Я имею в виду… Вы ведь готовы сказать ему, что нашли меня в абсолютно нормальном состоянии, и я больше не желаю, чтобы он или еще кто-нибудь меня беспокоил?

— Джоан, — сказал отец, — ты очень сильно сжимаешь мне руку.

Я глубоко вздохнула и немного расслабилась, стараясь казаться безразличной.

— Понимаешь, мне действительно нравится жить одной.

Он похлопал меня по руке.

— Ты ведешь себя очень мужественно, девочка.

— Дело не в этом. Мне нравится!

— Мне кажется, это не совсем нормально.

— Ох, перестань, — раздраженно сказала я, не взвешивая свои слова. — Одно дело примчаться сюда, думая, что я не могу высвободиться из объятий лесбиянки… — Папа напрягся, но я по глупости не обратила внимания на его реакцию. — И совсем другое — волноваться просто потому, что я предпочитаю жить одна. И вообще, что следует считать нормальным?

— Нормально, — веско проговорил он, — это противоположность тому, что ненормально. Я не считаю сознательно выбранную одинокую жизнь нормальной.

— И все же, если бы Джек сказал вам, что я живу с мужчиной, вы бы остались в Эдинбурге? Даже если бы совсем ничего о нем не знали? Но вы решили, что это женщина, и бросили бридж, биржу и банк ради того, чтобы отправиться в Лондон меня спасать?

— Не скажу, что мы были бы в восторге, узнав, что у тебя новый друг, — но, да, смирились бы. В конце концов, в наше время, кажется, так принято. Но мысль о том, что ты живешь так, как описал Джек… Нет, это было слишком.