— Отрицательный ответ не принимается, — решительно заявила она. — Мы собираемся в зале над «Тремя колоколами», обед из трех блюд и гарнир. По пять фунтов с человека… — Она подняла пухлую руку. — Нет, даже не пытайся придумать отговорку.

Я и не стала.

Меня посадили между Артуром Блэкстоуном и Родой Грант. Артур преподавал химию. Унылое немолодое лицо почти не выражало радости по поводу предстоящего праздника. Рода же выглядела великолепно: сверкающие глаза, огненные волосы и лицо, которое, как лампочки на гирлянде, то зажигалось светом, то потухало. Вино усилило ее румянец и резкую манеру общения.

— Послушайте, Артур, — уговаривала она Блэкстоуна через мою тарелку с пудингом, — пора бы развеселиться. Что случилось, почему вы такой несчастный?

Химик наклонился и с грустью посмотрел на нее.

— Вы бы тоже вряд ли радовались, если бы преподавали естественные науки девочкам-подросткам, — вяло произнес он. — Все равно что продавать контрацептивы в женском монастыре. Они считают, что это им никогда не понадобится. — Он сделал глоток вина. — Естественно, при условии, что они останутся в монастыре, так оно и будет.

Его речь показалась мне очень остроумной, и я рассмеялась.

— Так, так, — еще больше оживилась Рода, — наша загадочная преподавательница литературы все-таки обладает чувством юмора.

— Не так чтобы уж очень, — сказала я.

— Ты замужем?

— Нет, разведена.

— Возможно, причина в этом?

— Вовсе нет.

— Ты ведь живешь одна, верно?

— Абсолютно.

— Завидую.

— Да, мне нравится именно такая жизнь.

— Один муж, двое детей и три саламандры.

— Прости?

— Это те, с кем живу я. — Рода подняла бокал и смотрела сквозь стекло на людей за противоположным концом стола.

— А мне нравятся саламандры, — произнес Артур.

Я заметила, как Рода презрительно скривила губы и прищурилась.

— Мой муж и сыновья говорят то же самое. Наверное, это особенность мужчин. — Она сделала глоток. — Саламандры тоже самцы.

— Значит, ты их не разводишь.

— О нет, — Рода покачала головой, — никакого сладострастия, по крайней мере у нас дома.

И снова глотнула вина. Взгляд, брошенный поверх бокала, был тяжелым, в нем неожиданно появилось раздражение. Тихий колокольный звон зазвучал у меня в голове, когда она повернулась и взглянула на меня:

— Может быть, приеду навестить тебя в праздники. Немного подбодрить.

Колокола зазвенели громче. За ее едва заметной непочтительностью я различила явно умоляющие нотки.

— Между прочим, — раздался голос с другого конца стола, — кто-нибудь знает, как дела у молодого Карстоуна? Он должен вернуться со дня на день. Вряд ли он останется в Канаде на Рождество.

Артур наклонился и произнес мне на ухо:

— Мы с женой будем рады, если вы как-нибудь заглянете к нам в свободное время. Я попрошу Молли позвонить вам.

Марджери перегнулась через стол и сказала мне:

— Джоан, дорогая, в это Рождество я никуда не уезжаю. Мы должны встретиться. Что, если назначить день после…

Колокола в моей голове зазвучали громко и чисто — Квазимодо не мог бы лучше прозвонить, — триумфально возвещая о приближении располагающего к общению Рождества.

— Меня не будет, — всем сразу ответила я. — Уезжаю к родителям в Шотландию. Но тем не менее большое вам спасибо.

Я раздумывала, не притвориться ли в последний момент, что я подхватила грипп, и увильнуть от поездки в Эдинбург. Я бы предпочла сидеть дома в Лондоне в одиночестве, есть шоколад и читать до поздней ночи, но понимала, что из этого ничего не выйдет. Фред и Джеральдина уже высказали пожелание, правда, очень сдержанное, повидаться в Рождество. Соседи были настолько добры, что не могли допустить мысли о моем одиночестве, и решили что-нибудь предпринять. В открытке с поздравлениями, брошенной в мой почтовый ящик, была приписка:

«Джоан, если ты не уедешь из Лондона, мы будем счастливы видеть тебя. К нам на несколько дней приедут гости: один или два человека, с которыми мы познакомились в Италии. Не пропадай. С любовью, Ф. и Дж.».


После ленча я купила открытку и написала:

«Спасибо за приглашение, но я уезжаю к родителям. Желаю вам хорошо провести время. Джоан».

* * *

Поздно вечером, дрожа от холода, я пробралась по дорожке к их дому и бросила конверт в почтовый ящик. Но немного замешкалась. Когда на пороге возникла Джеральдина, я была уже в своем саду.

— Я написала вам открытку, — объяснила я. — Уезжаю, так что не смогу познакомиться с вашими друзьями.

— Как жаль, — сказала она. — Тебе бы они понравились. Один из них в марте будет играть в премьерном спектакле в Национальном театре. Потрясающий молодой человек. Прекрасный актер. Он гостил у Веры. Жаль, что ты не смогла приехать, в Италии было замечательно.

— Что ж, ничего не поделаешь, — ответила я. — Устрою себе каникулы сейчас.

Она кивнула и натянула кардиган на плечи.

— Кажется, солнца не было целую вечность.

— Да…

— Когда ты вернешься?

— Точно не знаю.

Джеральдина поняла намек, пожелала мне счастливого Рождества и, посоветовав одеться теплее, ушла в дом.

Странно, но в тот момент я не слышала предупредительного звона колоколов. Вероятно, из-за того, что им пришлось изрядно потрудиться днем. Но звонить им следовало — в этом не было сомнений. Пребывая в счастливом неведении, я вошла в дом и набрала номер родителей.

На следующий день я предприняла вылазку в шумный и яркий мир рождественских распродаж. Отцу выбрала сборник детективов Дороти Л. Сайерс, маме — небольшую вазочку, и еще купила две самые большие коробки шоколада, которые мне только удалось найти: одну для всех нас, а вторую — я с жадностью думала об этом — оставлю дома до возвращения. Поход за подарками неожиданно вызвал очень неприятное чувство, потому что я оказалась на рынке в том ряду, где торговали елями. На секунду мой взгляд остановился на молодой женщине, которая, как и я когда-то, выбирала елку. Она радостно улыбалась мужчине, ее лицо светилось ожиданием и надеждой. Девушка смеялась, он подмигивал ей и, шутя, говорил: «Кто рано встает, тому Бог дает». Очень верное замечание.


Стояли холода, и температура опускалась все ниже. Снег был покрыт толстым настом — хрупкий, хрустящий, он искрился на морозе. Я выглянула в сад и поразилась его красоте: густые летние заросли спутанных сорняков и неухоженных кустов сейчас превратились в белоснежные скульптуры с мягкими очертаниями. Как и я, они лучше всего чувствовали себя под непроницаемым снежным покровом. Оцепенение скрыло грязь и хаос. Было бы замечательно, если бы так продолжалось вечно!

Поездка началась необычайно красиво: яркое утреннее солнце сияло в морозном воздухе. По мере продвижения поезда на север оно опустилось ниже, и заснеженный пейзаж окрасился в персиковый цвет с оттенками розового, а небо казалось скорее оранжевым, чем голубым.

В поезде я продолжала размышлять о своем. Я по-прежнему хотела только покоя и, пока мне никто не мешал, была абсолютно счастлива. Мы уже пересекли границу, когда я поняла, что пятое измерение все же существует, и, как верно говорят, это Добродетель. Мысль полностью оформилась в моей голове, только когда поезд, стуча колесами, уже покидал станцию в Данбаре. Открытие оказалось очень важным, приятным, и неожиданно для себя я обнаружила, что улыбаюсь и машу стоящим на платформе контролерам. И они от удивления тоже махали мне в ответ. Сначала я объяснила себе такое странное поведение приближающимся Рождеством, но тут же осознала, что раньше никогда не позволяла себе ничего подобного по отношению к служащим на железной дороге. Возможно, на станциях по всей стране эти люди только и ждут наших улыбок и приветственного взмаха руки, чтобы ответить тем же. Ведь есть что-то явно трогательное в отходящем от станции поезде. Путешествия любого рода обычно волнуют тех, кто остается. Я решила запомнить это на будущее.

Приятная мысль, которая оформилась у меня в голове в тот момент, когда поезд покидал станцию в Данбаре, была следующей: до настоящего времени цивилизованный Запад признавал четыре устойчивые модели отношений между полами. Из этого следует, что, если вы придерживаетесь одной из них, никто не посчитает возможным вторгаться. Каждая из этих моделей считается по-своему самодостаточной. Естественно, я могу судить только как женщина.

Первая и самая популярная модель — это сексуальная связь двух людей разного пола, которые живут вместе. Ее, как правило, называют браком, хотя она не всегда бывает соответствующим образом освящена. (Отсюда происходит вдовство — печальный образ жизни, как бы угрюмо и цинично ни отзывалась о нем Рода.)

Вторая модель — двое людей одного пола, которые живут вместе и так далее.

Третья — совместная жизнь с одним или несколькими друзьями разного пола, но без сексуальных отношений.

Четвертая (в любом случае она относится только к женщинам) — одинокая жизнь незамужней или разведенной женщины; считается, что это не сознательный выбор, а результат того, что мужчинам она неинтересна.

И последняя модель — мое пятое измерение — одинокая жизнь, вернее, осознанное предпочтение уединения, когда получаешь удовольствие от того, что живешь одна и как можно более отстраненно от других людей. Но поскольку над моей входной дверью не было транспаранта, на котором была бы вышита эта идея, не нашлось никого, кто серьезно относился бы к моему выбору. За исключением меня самой. Я существовала в своем пятом измерении — и вполне счастливо. Осознав это, я почувствовала себя гораздо лучше. И когда за окном в вечерних сумерках промелькнули заснеженные дома Эдинбурга, вышла из поезда с легким сердцем. Все складывалось вполне удачно, чтобы я могла спокойно пережить визит к родителям, а потом вернуться домой с неоспоримым правом на уединение. Замечательно.