Т. И. Каминская - «Антика. 100 шедевров о любви». Том 5

Царица Деянира, постоянно

Я вижу, как томишься ты и плачешь

О том, что вновь Геракла нет с тобой.

Но ежели позволено рабыне

Советовать свободной, я скажу:

Ты сыновьями так богата, – что же

Их не пошлешь родителя искать?

И первым – Гилла, если об отце

Он в самом деле жаждет доброй вести.

Но вот он, резвый, сам домой спешит,

И если мой совет был подан впору,

Его и сына с пользой примени.

Дитя мое! И от простых людей

Совет услышишь мудрый: вот рабыня,

А речь ее достойна вольных уст.

В чем дело, матушка? Скажи, коль можно.

Ты ничего не знаешь об отце,

Где он пропал, – и это, право, стыдно.

О нет, я знаю, если верить слухам.

О чем же слухи, сын мой? Где он скрылся?

Толкуют, будто прошлый год провел

Он у одной лидиянки[54] в рабах.

И рабство снес… Чего еще дождемся?

Но будто службы срок к концу пришел.

Да где же он, по слухам? Жив иль мертв?

Еврита[55] град на острове Евбее

Он осадил… иль хочет осадить.

А знаешь ли, мой сын, что он оставил

Об этом крае мне богов вещанье?

Какое, мать? О чем оно гласит?

Что предстоит ему там жизнь окончить

Иль, на плечи подняв последний подвиг,

Остаток дней спокойно провести.

В час роковой ужель, дитя мое,

К родителю не поспешишь на помощь?

Погибнет он – и мы погибли тоже,

Спасется он – и мы все спасены.

Нет, нет, иду! Когда бы знал я раньше

Пророчество, отправился б давно.

Жизнь мирно шла, и не было причин

Так горевать, так за отца страшиться.

Теперь же я не пожалею сил

И об отце всю правду разузнаю.

Ступай же! Никогда искать не поздно;

Благая весть тебя вознаградит.

Ты, кого ночь порождает,

Звездный теряя убор,

А засияв, – провожает ко сну,

Пламенный Гелий, о Гелий, молю,

Ты мне поведай о сыне Алкмены:

Где же скитается он?

Молви мне, бог лучезарный,

У каких лукоморий он медлит?

Или желанный приют он обрел

В чужедальнем краю?

Мне ответствуй, о зоркий из зорких!

Вижу: скорбя неутешно

Долгие ночи и дни,

Единоборством добытая встарь,

Сирою птицей сидит Деянира;

Тяжко тоскует она и не в силах

Горькие слезы унять.

Страх за супруга-скитальца

На ложе давно одиноком

Вечной тревогой терзает ее.

Горемычной, ей дан

Лишь судьбы неминуемой жребий.

Как бесчисленные волны

Под Бореем или Нотом[56]

Набегут в открытом море,

Налетят и вновь уйдут, —

Так и Кадмова сына[57]

То потопит, то вынесет

Жизни море бездонное —

Многотрудная зыбь.

Но его отводят боги

От обители Аида,

Безупречного стрелка.

Выслушай упрека слово:

По-иному смею думать.

Упование благое

Надо в сердце нам хранить.

Царь Кронид вседержавный

Не давал испокон веков

Роду, смерти подвластному,

Лишь безоблачных дней.

Нынче горе, завтра счастье —

Как Медведицы небесной

Круговой извечный ход.[58]

В жизни все непостоянно:

Звезды, беды и богатство.

Неустойчивое счастье

Неожиданно исчезло,

Миг – и радость возвратилась,

А за нею – вновь печаль.

Помни же закон всеобщий

И надейся, о царица!

Разве видано от века,

Чтобы к чадам земнородным

Зложелателен был Зевс?

Слыхали вы о горести моей

И потому пришли; но всех терзаний

Вам не понять моих: они вам чужды.

Ведь молодости нежное растенье

В пределах заповедных расцветает,

Где никогда его ни зной, ни дождь,

Ни ветер не тревожат, безмятежно

Среди отрад проводит дева юность,

Пока ее женой не назвал муж,

Пока она не стала спать тревожно

В заботах о супруге и семье.

Но, долю женскую познав, она

Поймет мои страданья. Много в жизни

Различных я оплакивала бед,

Но об одной – о новой – расскажу.

Когда Геракл, мой господин, из дома

Ушел в последний раз, он мне оставил

Старинную дощечку с завещаньем.

Он никогда, куда б ни шел на подвиг,

Мне до сих пор о нем не говорил.

На сей же раз, как будто на смерть шел,

Определил мне часть мою и сколько

Земли отцовской детям завещает.

Сказал, что если год и четверть года

Отсутствовать он будет на чужбине,

То в этот срок иль жизнь скончает там,

Или, избегнув смерти, дней остаток

В ненарушимом мире проживет.

Так он раскрыл божественный глагол

Об окончанье подвигов Геракла.

Ему об этом провещал в Додоне

Старинный дуб устами голубиц.

Пророчество сбывается теперь,

Как надлежало сбыться, в должный срок.

И как бы я спокойно ни спала,

Вдруг просыпаюсь в ужасе, дрожа,

Что лучшего из смертных я утрачу.

От слов зловещих воздержись: вон кто-то

Сюда идет в венке, он с доброй вестью.

Царица Деянира! Вестник первый,

Я твой рассею страх: Алкмены сын

Жив, победил и после боя жертвы

Отборные родным богам приносит.

Что ты промолвил, старый? Что я слышу?

Твой господин, превозносимый нами,

К тебе вернется скоро с торжеством.

От наших ли ты слышал иль чужих?

На летнем пастбище перед народом

Его посланник Лихас держит речь;

А я сюда примчался, чтобы первым

И милость и награду заслужить.

Но что ж он медлит сам с известьем добрым?

Он, госпожа, в немалом затрудненье:

Вокруг него кольцом стоят мелийцы,[59]

С вопросами пристали – не пройдешь.

Ведь каждый рад с тоской своей проститься,

Наслушаться не могут. Против воли

Приходится ему в угоду людям

Рассказывать. Но явится он скоро.

Зевс, царь лугов Этейских заповедных,

Хоть позднюю, ты подарил мне радость!

Воспойте, женщины, в хоромах наших

И за вратами! Солнцем эта весть

Нам воссияла и несет блаженство.

Девушки, звонко

Пойте в покоях

И перед домом!

Дружно, юноши, гряньте

Вы хвалу сребролукому

Аполлону-Заступнику!

Девушки! В лад восклицайте:

Пеан! Пеан!

Громко, громко призывайте

Артемиду-Ортигию,[60]

Аполлонову сестру,

Что, в руках держа по светочу,

Мчится лесом за оленями, —

И ее охотниц – нимф!

Пеан! Пеан!

Мой дух парит… О, не отвергну флейты

Твоей, владыка сердца моего!

Несет, мчит меня…

Эвой, эвой! О плющ! Эвой! Эвой!

Я несусь в безумной пляске,

В пляске Вакховой… Эвой!

Ио, ио, Пеан!

Царица дорогая!

Смотри: и впрямь благая

К тебе приходит весть.

Я вижу, милые мои; приметил

Мой зоркий взгляд, что люди к нам идут.

Привет тебе, посланник долгожданный,

Коль радостную ты приносишь весть!