Т. И. Каминская - «Антика. 100 шедевров о любви». Том 5

Иль обманулась я, иль вправду слышу:

Какой-то крик разнесся вдруг по дому.

Что это значит?

Не смутный крик, а чей-то вой несется

Отчаянный. Еще беда случилась.

Смотри,

Вот, сдвинув брови и глаза потупив,

Идет старуха что-то сообщить.

Входит кормилица.

Ах, доченьки, немало горьких бед

Принес нам дар, отправленный Гераклу!

О чем ты, бабка? Что за горе там?

Царица Деянира в самый дальний

Из всех путей ушла, не торопясь.

Не умерла ли?

Все сказала я.

Несчастная скончалась?

Так и есть.

Несчастная погибла…

Как умерла она, скажи?

Ужасной смертью…

Как рок свой встретила?

Сама себя убила.

Отчаянье или безумье

Ее сразило лезвием меча?

За смертью – смерть…

И все одна свершила!

Клинком кинжала, вестника беды.

Ты видела – и не могла сдержать?

Да, видела: поблизости стояла.

Как было все, скажи?

Она своей рукою все свершила.

Что молвишь?

Истину.

Породила, породила

Ныне страшную Эринию

К нам явившаяся дева!

О да. И ты еще сильней страдала б,

Когда б сама присутствовала там.

И женская не дрогнула рука?

Ничуть. Послушай и суди сама.

Она вошла и глянула во двор,

Где сын стелил удобные носилки,

Спеша в обратный путь – встречать отца, —

И в дом вступила, от людей скрываясь;

Припала к алтарям и причитала,

Что им отныне пустовать придется;

Вещей касалась, ей служивших, бедной,

Металась по всему дворцу и, встретив

Кого-нибудь из милых домочадцев,

Несчастная, рыдала, видя их.

Рыдала о своей несчастной доле

И о судьбе оставшихся рабов.

Когда же перестала, – вижу, вдруг

Кидается она к Гераклу в спальню.

Я, притаясь, за ней следила. Вот

Она постель готовит, вот на ложе

Гераклово накинула покров,

Потом сама вскочила на кровать,

Посередине села и, ручьями

Слез жгучих обливаясь, так сказала:

«Постель моя, ты, брачный мой покой!

Навек прощайте! Никогда отныне

Вы спящую не примете меня!»

Воскликнула и, твердою рукою

Свой пеплос разорвав, где он у груди

Застежкой златокованой скреплен,

Все левое плечо и бок открыла.

Я бросилась что было силы сыну

О страшных действиях ее сказать…

Когда ж мы с ним обратно прибежали,

Глядим: она лежит, поражена

Кинжалом двусторонним прямо в сердце.

Ее увидев, вскрикнул Гилл: он понял,

Что в исступленье мать себя пронзила;

Узнал от слуг, но поздно, что она

В неведенье, по наущенью Несса,

Все делала. И юноша несчастный

Оплакал мать. Над ней рыдал он горько,

Он падал на колени, приникал

К ее устам, ложился с мертвой рядом,

Стенал, что обвинил ее безумно

И что лишается обоих сразу,

Что будет жить без матери, отца…

Вот что у нас случилось. Тот безумен,

Кто за два дня загадывает. «Завтра» —

Лишь звук пустой, пока благополучно

Не пережили нынешний мы день.

Какую сперва нам оплакать беду?

Какая из двух тяжелее?

Сказать я не в силах.

Одна разразилась под кровом у нас,

Другой, трепеща, ожидаем.

О, горе! О, ужас!

Когда б залетел

В покой наш попутного ветра порыв!

Унес бы меня!

Боюсь умереть

От страха, узрев

Могучего Зевсова сына!

Говорят, он уж близко,

В неизбывных мученьях…

И жутко и дивно!

Недолго пришлось мне

Рыдать соловьем голосистым! Несут

Его на руках

Нездешние люди,

Скорбя, как о друге, —

Беззвучен их горестный плач…

Он безгласен… О, горе!

Что случилось? Он умер

Иль в сон погружен?

Как о тебе, отец,

Скорблю, о, как скорблю! О, я несчастный!

Что делать мне? Как быть? Ах, горе, горе!

Потише, сын! Не пробуждай

Его неистовых мучений.

Еще он жив, – но смерть близка.

Держи его, а сам – молчи.

Что говоришь, старик? Ужель он жив?

Не разбуди его: он спит.

Не береди, не растравляй

Ужасных схваток злобной боли,

Мой сын.

Злосчастный я! Каким раздавлен

Я бременем! Мутится ум.

О Зевс!

Где я? В какой стране? Кто эти люди?

Где я лежу в мученье безысходном?

О, горе мне! Опять терзает боль

Проклятая…

Ты понял ли, насколько было б лучше

Таить безмолвно скорбь души?

Не должно было отгонять

От вежд страдальца

Отрадный сон.

Гилл

Я удержать себя не мог,

Я не стерпел его ужасной муки.

О Кенейский алтарь![71] Так ли мне воздается,

Злополучному? Я ли тебе не принес

Превеликие жертвы, – свидетель мне Зевс!

Погубил ты, ужасно меня погубил!

И зачем я увидел тебя! Я вовек

Не познал бы вершины безумья, – увы! —

Пред которым бессильно могущество чар!

Где кудесник такой, где искусный тот врач,

Кто бы мог – кроме Зевса – избавить меня?

Было б чудо, когда б он явился.

О, дайте, дайте мне, несчастному,

Уснуть последним сном!

Зачем касаешься? Ворочаешь зачем?

Меня погубишь ты, погубишь,

Пробудишь вновь затихнувшую боль.

Схватила… Ой!.. Ой!.. Снова подползла…

Неблагодарные, хуже всех эллинов!

Мир очищая, и в дебрях и на море,

Я ль не страдал? А теперь, сокрушенному,

Вы ни огнем, ни копьем не поможете?

О, горе, горе!

Ужель никто не отсечет

Страдальца голову от тела?

Чадо Гераклово, мне не под силу, —

Ты помогай. Ты сильней и моложе,

Помощь моя не нужна.

Я держу.

Только ни я и никто из живущих

Сделать не в силах, чтоб мог позабыться он

И не страдать: это Зевсова воля.

О сын мой, сын мой! Где же ты?

Приподыми меня…

Возьми меня, вот так… Увы, увы! О боги!

Проклятая!.. Зашевелилась…

Опять, опять… вконец меня замучит…

Увы! Паллада! Снова боль терзает…

Сын! Пожалей же отца! Не осудят…

Меч извлеки, порази под ключицу!..

Сжалься!.. Убийца – безбожная мать твоя…

Гибель моя да падет на нее!

Аид, брат Зевсов!

О, упокой, о, упокой

Меня быстролетящей смертью!

При виде мук его дрожу, подруги.

Такой достойный муж – в таких страданьях!

Свершил я тяжких подвигов немало

Рукой своей и вынес на плечах!

Но даже ненавистный Еврисфей

Иль Зевсова супруга[72] мук таких

Не причиняли мне, как дочь Ойнея

Коварная, облекшая мне стан

Сплетенною Эриниями сетью, —

На гибель мне, к бокам прилипнув, плащ

Плоть разъедает до костей и жилы

Сосет в груди, пьет кровь мою живую.

В мученьях погибает плоть моя, —

Мне пут не одолеть неизреченных.

И все свершило не копье средь поля,

Не рать гигантов, чад земли, не зверь,

Не эллины, не варвары в краях,

Где появлялся я как избавитель.

Нет, женщина бессильная, одна

Меня сразила насмерть без оружья.

О сын, будь ныне подлинно мне сыном

И матери не предпочти отцу.

Из дому выведи ее и в руки

Мои предай, чтоб ясно видел я,

Кому ты сострадаешь, мне иль ей,

На язвы тела моего взирая.

Смелей же, сын! О, пожалей отца!

Для всех я ныне жалок стал. Ты видишь, —

Как девушка, кричу я и рыдаю,

Таким никто не видывал меня.

Я бедствия переносил без жалоб,

А ныне кто я? Слабая жена!

О, подойди, поближе стань к отцу.

И посмотри, какою лютой болью