С места, напрягшися, бросился, словно орел небопарный,

Если он вдруг из-за облаков сизых на степь упадает,

Нежного агнца иль зайца пугливого жадный похитить, —

Гектор таков устремился, макая ножом смертоносным.

Прянул и быстрый Пелид, и наполнился дух его гнева

Бурного; он перед грудью уставил свой щит велелепный,

Дивно украшенный; шлем на главе его четверобляшный

Зыблется светлый, волнуется пышная грива златая,

Густо Гефестом разлитая окрест высокого гребня.

Но, как звезда меж звездами в сумраке ночи сияет,

Геспер, который на небе прекраснее всех и светлее, —

Так у Пелида сверкало копье изощренное, коим

В правой руке потрясал он, на Гектора жизнь умышляя,

Места на теле прекрасном ища для верных ударов.

Но у героя все тело доспех покрывал медноковный,

Пышный, который похитил он, мощь одолевши Патрокла.

Там лишь, где выю ключи с раменами связуют, гортани

Часть обнажалася, место, где гибель душе неизбежна:

Там, налетевши, копьем Ахиллес поразил Приамида;

Прямо сквозь белую выю прошло смертоносное жало;

Только гортани ему не рассек сокрушительный ясень

Вовсе, чтоб мог, умирающий, несколько слов он промолвить;

Грянулся в прах он, – и громко вскричал Ахиллес, торжествуя:

«Гектор, Патрокла убил ты – и думал живым оставаться!

Ты и меня не страшился, когда я от битв удалялся,

Враг безрассудный! Но мститель его, несравненно сильнейший,

Нежели ты, за судами ахейскими я оставался,

Я, и колена тебе сокрушивший! Тебя для позора

Птицы и псы разорвут, а его погребут аргивяне».

Дышащий томно, ему отвечал шлемоблещущий Гектор:

«Жизнью тебя и твоими родными у ног заклинаю.

О! не давай ты меня на терзание псам мирмидонским;

Меди, ценного злата, сколько желаешь ты, требуй;

Вышлют тебе искупленье отец и почтенная матерь;

Тело лишь в дом возврати, чтоб трояне меня и троянки,

Честь воздавая последнюю, в доме огню приобщили».

Мрачно смотря на него, говорил Ахиллес быстроногий:

«Тщетно ты, пес, обнимаешь мне ноги и молишь родными!

Сам я, коль слушал бы гнева, тебя растерзал бы на части,

Тело сырое твое пожирал бы я, – то ты мне сделал!

Нет, человеческий сын от твоей головы не отгонит

Псов пожирающих! Если и в десять, и в двадцать крат мне

Пышных даров привезут и столько ж еще обещают;

Если тебя самого прикажет на золото взвесить

Царь Илиона Приам, и тогда – на одре погребальном

Матерь Гекуба тебя, своего не оплачет рожденья;

Птицы твой труп и псы мирмидонские весь растерзают!»

Дух испуская, к нему провещал шлемоблещущий Гектор:

«Знал я тебя; предчувствовал я, что моим ты моленьем

Тронут не будешь: в груди у тебя железное сердце.

Но трепещи, да не буду тебе я божиим гневом

В оный день, когда Александр и Феб стреловержец,

Как ни могучего, в Скейских воротах тебя ниспровергнут!»

Так говорящего, Гектора мрачная Смерть осеняет:

Тихо душа, из уст излетевши, нисходит к Аиду,

Плачась на долю свою, оставляя и младость и крепость.

Но к нему, и к умершему, сын быстроногий Пелеев

Крикнул еще: «Умирай! а мою неизбежную смерть я

Встречу, когда ни пошлет громовержец и вечные боги!»

Так произнес – и из мертвого вырвал убийственный ясень,

В сторону бросил его и доспех совлекал с Дарданида,

Кровью облитый. Сбежались другие ахейские мужи.

Все, изумляясь, смотрели на рост и на образ чудесный

Гектора и, приближаяся, каждый пронзал его пикой.

Так говорили иные, один на другого взглянувши:

«О! несравненно теперь к осязанию мягче сей Гектор,

Нежели был, как бросал на суда пожирающий пламень!»

Так не один говорил – и копьем прободал, приближаясь.

Но, его между тем обнажив, Ахиллес быстроногий

Стал средь ахеян, и к ним устремил он крылатые речи:

«Други, герои ахейцы, бесстрашные слуги Арея!

Мужа сего победить наконец даровали мне боги,

Зла сотворившего более, нежели все илионцы.

Ныне с оружием мы покусимся на град крепкостенный;

Граждан троянских изведаем помыслы, как полагают:

Бросить ли замок высокий, сраженному сыну Приама;

Или держаться дерзают, когда и вождя их не стало?

Но каким помышлениям сердце мое предается!

Мертвый лежит у судов, не оплаканный, не погребенный,

Друг мой Патрокл! Не забуду его, не забуду, пока я

Между живыми влачусь и стопами земли прикасаюсь!

Если ж умершие смертные память теряют в Аиде,

Буду я помнить и там моего благородного друга!

Ныне победный пеан воспойте, ахейские мужи:

Мы же пойдем, волоча и его, к кораблям быстролетным.

Добыли светлой мы славы! Повержен божественный Гектор!

Гектор, которого Трои сыны величали, как бога!»

Рек – и на Гектора он недостойное дело замыслил:

Сам на обеих ногах проколол ему жилы сухие

Сзади от пят и до глезн и, продевши ремни, к колеснице

Тело его привязал, а главу волочиться оставил;

Стал в колесницу и, пышный доспех напоказ подымая,

Коней бичом поразил; полетели послушные кони.

Прах от влекомого вьется столпом; по земле, растрепавшись,

Черные кудри крутятся; глава Приамида по праху

Бьется, прекрасная прежде; а ныне врагам Олимпиец

Дал опозорить ее на родимой земле илионской!

Вся голова почернела под перстию. Мать увидала,

Рвет седые власы, дорогое с себя покрывало

Мечет далеко и горестный вопль подымает о сыне.

Горько рыдал и отец престарелый; кругом же граждане

Подняли плач; раздавалися вопли по целому граду.

Было подобно, как будто, от края до края, высокий

Весь Илион от своих оснований в огне рассыпался!

Мужи держали с трудом исступленного горестью старца,

Рвавшегось в поле вратами Дарданскими выйти из града.

Он умолял их, тоскующий, он расстилался по праху,

Он говорил, называя по имени каждого мужа:

«Други, пустите меня одного, не заботясь, пустите

Выйти из града! Один я пойду к кораблям мирмидонским;

Буду молить я губителя, мрачного сердцем злодея.

Может быть, лета почтит он, над старостью, может быть, дряхлой

Cжалится: он человек, отца он такого ж имеет,

Старца Пелея, который его породил и взлелеял

К горю троян и стократ к жесточайшему горю Приама!

Сколько сынов у меня он похитил во цвете их жизни!

Но обо всех сокрушаюсь я менее, чем об едином!

Горесть о нем неутешная скоро сведет меня к гробу,

Горесть о Гекторе! О, хоть на сих бы руках он скончался!

Мы бы хоть душу насытили плачем над ним и рыданьем,

Я, безотрадный отец, и его злополучная матерь!»

Так говорил он, рыдая; и с старцем стенали трояне.

Но меж троянок Гекуба плачевнейший вопль подымает:

«Сын мой, мне, злополучной, почто еще жить для страданий,

Все потерявшей с тобою! Моею и дни ты и ночи

Славою был в Илионе, всеобщей надеждою в царстве

Жен и мужей илионских! Тебя, как хранителя бога,

Всюду встречали они; величайшею был ты их славой

В жизни своей и тебя, нам бесценного, смерть обымает!»

Плакала мать. Но еще ничего не слыхала супруга

В доме об Гекторе; вестник еще не являлся к ней верный

Весть объявить, что супруг за вратами в поле остался.

Ткала одежду она в отдаленнейшем тереме дома,

Яркую ткань, и цветные по ней рассыпала узоры.

Прежде ж дала повеленье прислужницам пышноволосым

Огнь развести под великим треногом, да будет готова

Гектору теплая ванна, как с боя он в дом возвратится.

Бедная! дум не имела, что Гектор далеко от дома

Пал под рукой Ахиллеса, смирен светлоокой Афиной.

Вдруг Андромаха услышала крики и вопли на башне,

Вздрогнула вся и челнок из руки на помост уронила;

Встала и к двум говорила прислужницам пышноволосым:

«Встаньте, идите за мной; посмотрю я, что совершилось?

Слышу почтенной свекрови я крик: подымается сердце,

Бьется, как вырваться хочет; колена мои цепенеют!

Близкая, верно, беда Дарданида сынам угрожает?..

О! удалися от слуха подобная весть! Но от страха

Я трепещу… Не бесстрашного ль Гектора богу подобный

В поле, отрезав от стен, Ахиллес одинокого гонит?

Боги! уже не смиряет ли храбрость его роковую,

Коей он дышит? В толпе никогда не останется Гектор:

Первый вперед полетит, никому не уступит в геройстве!»

Так произнесши, из терема бросилась, будто менада,

С сильно трепещущим сердцем, и обе прислужницы следом;

Быстро на башню взошла и, сквозь сонм пролетевши народный,

Стала, со стен оглянулась кругом и его увидала

Тело, влачимое в прахе: безжалостно бурные кони

Полем его волокли к кораблям быстролетным ахеян.

Темная ночь Андромахины ясные очи покрыла;

Навзничь упала она и, казалося, дух испустила.

Спала с нее и далеко рассыпалась пышная повязь,

Ленты, прозрачная сеть и прекрасноплетеные тесмы;

Cпал и покров, блистательный дар золотой Афродиты,

Данный в день оный царевне, как Гектор ее меднолатный

Из дому взял Этиона, отдавши несметное вено.

Вкруг Андромахи невестки ее и золовки, толпяся,

Бледную долго держали, казалось, убитую скорбью.

В чувство пришедши она и дыхание в персях собравши,

Горько навзрыд зарыдала и так среди жен говорила:

«Гектор, о горе мне, бедной! Мы с одинакою долей

Оба родилися: ты в Илионе, в Приамовом доме,

Я, злополучная, в Фивах, при скатах лесистого Плака,

В доме царя Этиона; меня возрастил он от детства,

Смертный несчастный несчастную. О, для чего я родилась!

Ты, о супруг мой, в Аидовы домы, в подземные бездны

Сходишь навек и меня к неутешной тоске покидаешь

В доме вдовою; а сын, злополучными нами рожденный,

Бедный и сирый младенец! Увы, ни ему ты не будешь