Бросились с шумной тревогой; глубоко земля застонала;

Вкруг, как трубой, огласилось великое небо. Услышал

Зевс, на Олимпе сидящий; и с радости в нем засмеялось

Cердце, когда он увидел богов, устремившихся к брани.

Сшедшися, боги не долго стояли в бездействии: начал

Щиторушитель Арей, налетел на Палладу Афину,

Медным колебля копьем, изрыгая поносные речи:

«Паки ты, наглая муха, на брань небожителей сводишь?

Дерзость твоя беспредельна! Ты вечно свирепствуешь сердцем!

Или не помнишь, как ты побудила Тидеева сына

Ранить меня, и сама, перед всеми копьем ухвативши,

Прямо в меня устремила и тело мое растерзала?

Ныне за все, надо мной совершенное, мне ты заплатишь!»

Рек – и ударил копьем в драгоценный эгид многокистный,

Страшный, пред коим бессилен и пламенный гром молневержца;

В оный копьем длиннотенным ударил Арей исступленный.

Зевсова дочь отступила и мощной рукой подхватила

Камень, в поле лежащий, черный, зубристый, огромный,

В древние годы мужами положенный поля межою;

Камнем Арея ударила в выю и крепость сломила.

Семь десятин он покрыл, распростершись: доспех его медный

Грянул, и прахом оделись власы. Улыбнулась Афина

И, величаясь над ним, устремила крылатые речи:

«Или доселе, безумный, не чувствовал, сколь пред тобою

Выше могуществом я, что со мною ты меряешь силы?

Так отягчают тебя проклятия матери Геры,

В гневе тебе готовящей кару за то, что, изменник,

Бросил ахейских мужей и стоишь за троян вероломных!»

Так говоря, от него отвратила ясные очи.

За руку взявши его, повела Афродита богиня,

Тяжко и часто стенящего; в силу он с духом собрался.

Но, Афродиту увидев, лилейнораменная Гера

К Зевсовой дщери Афине крылатую речь устремила:

«Непобедимая дщерь воздымателя облаков Зевса!

Видишь, бесстыдная паки губителя смертных Арея

С битвы пылающей дерзко уводит! Скорее преследуй!»

Так изрекла, – и Афина бросилась с радостью в сердце;

Быстро напав на Киприду, могучей рукой поразила

В грудь; и мгновенно у ней обомлело и сердце и ноги.

Оба они пред Афиною пали на злачную землю.

И, торжествуя над падшими, вскрикнула громко Афина:

«Если б и все таковы защитители Трои высокой

Были, на брань выходя против меднооружных данаев,

Cтолько ж отважны и сильны душой, какова Афродита

Вышла, Арея союзница, в крепости спорить со мною!

О, давно бы от грозной войны успокоились все мы,

Град сей разруша, высокотвердынную Трою Приама!»

Так говорила, – и тихо осклабилась Гера богиня.

И тогда к Аполлону вещал Посидон земледержец:

«Что, Аполлон, мы стоим в отдалении? Нам неприлично!

Начали боги другие. Постыдно, когда мы без боя

Оба придем на Олимп, в меднозданный дом Олимпийца!

Феб, начинай; ты летами юнейший, – но мне неприлично:

Прежде тебя я родился, и боле тебя я изведал.

О безрассудный, беспамятно сердце твое! Позабыл ты,

Сколько трудов мы и бед претерпели вокруг Илиона,

Мы от бессмертных одни? Повинуяся воле Кронида,

Здесь Лаомедону гордому мы, за условную плату,

Целый работали год, и сурово он властвовал нами.

Я обитателям Трои высокие стены воздвигнул,

Крепкую, славную твердь, нерушимую града защиту.

Ты, Аполлон, у него, как наемник, волов круторогих

Пас по долинам холмистой, дубравами венчанной Иды.

Но, когда нам условленной платы желанные Горы

Срок принесли, Лаомедон жестокий насильно присвоил

Должную плату и нас из пределов с угрозами выслал.

Лютый, тебе он грозил оковать и руки и ноги

И продать, как раба, на остров чужой и далекий;

Нам обоим похвалялся отсечь в поругание уши.

Так удалилися мы, на него негодуя душою.

Царь вероломный завет сотворил и его не исполнил!

Феб, не за то ль благодеешь народу сему и не хочешь

Нам поспешать, да погибнут навек вероломцы трояне,

Бедственно все да погибнут, и робкие жены и дети!»

Но ему отвечал Аполлон, сребролукий владыка:

«Энносигей! не почел бы и сам ты меня здравоумным,

Если б противу тебя ополчался я ради сих смертных,

Бедных созданий, которые, листьям древесным подобно,

То появляются пышные, пищей земною питаясь,

То погибают, лишаясь дыхания. Нет, Посидаон,

Распри с тобой не начну я; пускай человеки раздорят!»

Так произнес Аполлон – и назад обратился, страшася

Руки поднять на царя, на могучего брата отцова.

Тут Аполлона сестра, Артемида, зверей господыня,

Шумом ловитв веселящаясь, гневно его укоряла:

«Ты убегаешь, стрелец! и царю Посидону победу

Всю оставляешь, даешь ненаказанно славой гордиться?

Что ж, малодушный, ты носишь сей лук, для тебя бесполезный?

С сей я поры чтоб твоих не слыхала в чертогах Кронида

Гордых похвал, как, бывало, ты хвалишься между богами

С Энносигеем, земли колебателем, выйти на битву».

Так говорила; сестре не ответствовал Феб сребролукий.

Но раздражилася Гера, супруга почтенная Зевса,

И словами жестокими так Артемиду язвила:

«Как, бесстыдная псица, и мне уже ныне ты смеешь

Противостать? Но тебе я тяжелой противницей буду,

Гордая луком! Тебя лишь над смертными женами львицей

Зевс поставил, над ними свирепствовать дал тебе волю.

Лучше и легче тебе поражать по горам и долинам

Ланей и диких зверей, чем с сильнейшими в крепости спорить.

Если ж ты хочешь изведать и брани, теперь же узнаешь,

Сколько тебя я сильнее, когда на меня ты дерзаешь!»

Так лишь сказала и руки богини своею рукою

Левой хватает, а правою, лук за плечами сорвавши,

Луком, с усмешкою горькою, бьет вкруг ушей Артемиду:

Быстро она отвращаясь, рассыпала звонкие стрелы

И, наконец, убежала в слезах. Такова голубица,

Ястреба, робкая, взвидя, в расселину камня влетает,

В темную нору, когда ей не сужено быть уловленной, —

Так Артемида в слезах убежала и лук свой забыла.

Лете, богине, тогда возгласил возвестительный Гермес:

«Лета! сражаться с тобой ни теперь я, ни впредь не намерен:

Трудно сражаться с супругами тучегонителя Зевса.

Можешь, когда ты желаешь, торжественно между бессмертных,

Можешь хвалиться, что силой ты страшной меня победила».

Так говорил он, а Лета сбирала и лук, и из тула

Врознь по песчаным зыбям разлетевшиесь легкие стрелы.

Все их собравши, богиня пошла за печальною дщерью.

Та же взошла на Олимп, в меднозданный чертог громовержца;

Села, слезы лия, на колени родителя дева;

Риза на ней благовонная вся трепетала. Кронион

К сердцу дочерь прижал и вещал к ней с приятной усмешкой:

«Дочь моя милая! кто из бессмертных тебя дерзновенно

Так оскорбил, как бы явное ты сотворила злодейство?»

Зевсу прекрасновенчанная ловли царица вещала:

«Гера, твоя супруга, родитель, меня оскорбила,

Гера, от коей и распря и брань меж богами пылает».

Так небожители боги, сидя на Олимпе, вещали.

Тою порой Аполлон вступил в священную Трою:

Сердцем заботился он, да твердынь благозданного града

Сила данаев, судьбе вопреки, не разрушит в день оный.

Прочие все на Олимп возвратилися вечные боги,

Гневом пылая одни, а другие славой сияя.

Cели они вкруг отца громоносного. Сын же Пелеев

В грозном бою истреблял и мужей, и коней звуконогих.

Словно как дым от пожара столпом до высокого неба

Всходит над градом пылающим, гневом богов воздвизаем:

Всем он труды и печали несчетные многим наносит, —

Так Ахиллес наносил и труды и печали троянам.

Царь Илиона, Приам престарелый, на башне священной

Стоя, узрел Ахиллеса ужасного: все пред героем

Трои сыны, убегая, толпилися; противоборства

Более не было. Он зарыдал – и, сошедши на землю,

Громко приказывал старец ворот защитителям славным:

«Настежь ворота в руках вы держите, пока ополченья

В город все не укроются, с поля бегущие: близок

Грозный Пелид, их гонящий! Приходит нам тяжкая гибель!

Но, как скоро вбегут и в стенах успокоятся рати,

Вновь затворите ворота и плотные створы заприте.

Я трепещу, чтобы муж сей погибельный в град не ворвался!»

Рек он, – и стражи, отдвинув запор, распахнули ворота.

Многим они, растворенные, свет даровали; навстречу

Вылетел Феб, чтоб от Трои сынов отразить истребленье.

Рати ж троянские к городу прямо, к твердыне высокой,

Жаждой палимые, прахом покрытые, с бранного поля

Мчалися; бурно их гнал он копьем; непрестанно в нем сердце

Страшным пылало свирепством, неистово славы алкал он.

Взяли б в сей день аргивяне высоковоротную Трою,

Если бы Феб Аполлон не воздвигнул Агенора мужа,

Ветвь Антенора сановника, славного, сильного в битвах.

Феб ему сердце наполнил отвагой и сам недалеко

Стал, чтоб над мужем удерживать руки тяжелые Смерти,

К дереву буку склонясь и покрывшися облаком темным.

Тот же, как скоро увидел рушителя стен Ахиллеса,

Стал; но не раз у него колебалось тревожное сердце.

Тяжко вздохнув, говорил он с своей благородной душою:

«Горе мне! ежели я, оробев, пред ужасным Пелидом

В бег обращусь, как бегут и другие, смятенные страхом, —

Быстрый догонит меня и главу, как у робкого, снимет!

Если же сих, по долине бегущих, преследовать дам я

Сыну Пелея, а сам одинокий в сторону града

Брошусь бежать по Илийскому полю, пока не достигну

Иды лесистых вершин и в кустарнике частом не скроюсь?

Там я, как вечер наступит, в потоке омоюсь от пота

И, освежася, под сумраком вновь в Илион возвращуся.

Но не напрасно ль ты, сердце, в подобных волнуешься думах?

Если меня вдалеке он от города, в поле увидит?

Если, ударясь в погоню, меня быстроногий нагонит?