Рек, – и ему на ответ говорил Ахиллес быстроногий:

«Сын благородный Лаэртов, герой Одиссей многоумный!

Должен я думу свою тебе объявить откровенно,

Как я и мыслю и что я исполню, чтоб вы перестали

Вашим жужжаньем скучать мне[…перестали… скучать мне – не докучали.], один за другим приступая:

Тот ненавистен мне, как врата ненавистного ада,

Кто на душе сокрывает одно, говорит же другое.

Я же скажу вам прямо, что почитаю я лучшим:

Нет, ни могучий Атрид, ни другие, надеюсь, данаи

Сердца во мне не смягчат: и какая тому благодарность,

Кто беспрестанно, безустально бился на битвах с врагами!

Равная доля у вас нерадивцу и рьяному в битве;

Та ж и единая честь воздается и робким и храбрым;

Всё здесь равно, умирает бездельный иль сделавший много!

Что мне наградою было за то, что понес я на сердце,

Душу мою подвергая вседневно опасностям бранным?

Словно как птица, бесперым птенцам промышляючи корму,

Ищет и носит во рту и, что горько самой, забывает, —

Так я под Троею сколько ночей проводил бессонных,

Сколько дней кровавых на сечах жестоких окончил,

Ратуясь храбро с мужами и токмо за жен лишь Атридов!

Я кораблями двенадцать градов разорил многолюдных;

Пеший одиннадцать взял на троянской земле многоплодной;

В каждом из них и сокровищ бесценных, и славных корыстей

Много добыл; и, сюда принося, властелину Атриду

Все отдавал их; а он позади, при судах оставаясь,

Их принимал, и удерживал много, выделивал мало;

Несколько выдал из них, как награды, царям и героям:

Целы награды у всех; у меня ж одного из данаев

Отнял и, властвуя милой женой, наслаждается ею

Царь сладострастный! За что же воюют троян аргивяне?

Рати зачем собирал и за что их привел на Приама

Сам Агамемнон? не ради ль одной лепокудрой Елены?

Или супруг непорочных любят от всех земнородных

Только Атрея сыны? Добродетельный муж и разумный

Каждый свою бережет и любит, как я Брисеиду:

Я Брисеиду любил, несмотря, что оружием добыл!

Нет, как награду исторгнул из рук и меня обманул он,

Пусть не прельщает! Мне он известен, меня не уловит!

Пусть он с тобой. Одиссей, и с другими царями ахеян

Думает, как от судов отвратить пожирающий пламень.

Истинно, многое он и один без меня уже сделал:

Стену для вас взгромоздил, и окоп перед оною вывел

Cтрашно глубокий, широкий, и внутрь его колья уставил!

Но бесполезно! Могущества Гектора, людоубийцы,

Сим не удержит. Пока меж аргивцами я подвизался,

Боя далеко от стен начинать не отважился Гектор:

К Скейским вратам лишь и к дубу дохаживал; там он однажды

Встретился мне, но едва избежал моего нападенья.

Больше с божественным Гектором я воевать не намерен.

Завтра, Зевсу воздав и другим небожителям жертвы,

Я нагружу корабли и немедля спущу их на волны.

Завтра же, если желаешь и если тебя то заботит,

C ранней зарею узришь, как по рыбному понту помчатся

Все мои корабли, под дружиною жарко гребущей.

Если счастливое плаванье даст Посейдон мне могучий,

В третий я день, без сомнения, Фтии достигну холмистой.

Там довольно имею, что бросил, сюда я повлекшись;

Много везу и отселе: золота, меди багряной,

Пленных, красноопоясанных жен и седое железо;

всё, что по жребию взял; но награду, что он даровал мне,

Сам, надо мною ругаясь, и отнял Атрид Агамемнон,

Властию гордый! Скажите ему вы, что я говорю вам,

всё и пред всеми: пускай и другие, как я, негодуют,

Если кого из ахеян еще обмануть уповает,

Вечным бесстыдством покрытый! Но, что до меня, я надеюсь,

Он, хоть и нагл, как пес, но в лицо мне смотреть не посмеет!

С ним не хочу я никак сообщаться, ни словом, ни делом!

Раз он, коварный, меня обманул, оскорбил, и вторично

Словом уже не уловит: довольно с него! но спокойный

Пусть он исчезнет! лишил его разума Зевс промыслитель.

Даром гнушаюсь его и в ничто самого я вменяю!

Если бы в десять и в двадцать он крат предлагал мне сокровищ,

Cколько и ныне имеет и сколько еще их накопит,

Даже хоть всё, что приносят в Орхомен иль Фивы египтян,

Град, где богатства без сметы в обителях граждан хранятся,

Град, в котором сто врат, а из оных из каждых по двести

Ратных мужей в колесницах, на быстрых конях выезжают;

Или хоть столько давал бы мне, сколько песку здесь и праху, —

Сердца и сим моего не преклонит Атрид Агамемнон,

Прежде чем всей не изгладит терзающей душу обиды!

Дщери супругой себе не возьму от Атреева сына;

Если красою она со златой Афродитою спорит,

Если искусством работ светлоокой Афине подобна[…искусством работ… Афине подобна. – Афина считалась покровительницей женских рукоделий и сама была искусной ткачихой.],

Дщери его не возьму! Да найдет из ахеян другого,

Кто ему больше приличен и царственной властию выше.

Ежели боги меня сохранят и в дом возвращусь я,

Там – жену благородную сам сговорит мне родитель.

Много ахеянок есть и в Элладе, и в счастливой Фтии,

Дщерей ахейских вельмож, и градов и земель властелинов:

Сердцу любую из них назову я супругою милой.

Там, о, как часто мое благородное сердце алкает,

Брачный союз совершив, с непорочной супругою милой

В жизнь насладиться стяжаний, старцем Пелеем стяжанных.

С жизнью, по мне, не сравнится ничто: ни богатства, какими

Сей Илион, как вещают, обиловал, – град, процветавший

В прежние мирные дни, до нашествия рати ахейской;

Ни сокровища, сколько их каменный свод заключает

В храме Феба пророка в Пифосе, утесами грозном.

Можно всё приобресть, и волов, и овец среброрунных,

Можно стяжать и прекрасных коней, и златые треноги;

Душу ж назад возвратить невозможно; души не стяжаешь,

Вновь не уловишь ее, как однажды из уст улетела.

Матерь моя среброногая, мне возвестила Фетида:

Жребий двоякий меня ведет к гробовому пределу:

Если останусь я здесь, перед градом троянским сражаться, —

Нет возвращения мне, но слава моя не погибнет.

Если же в дом возвращуся я, в любезную землю родную,

Слава моя погибнет, но будет мой век долголетен,

И меня не безвременно Смерть роковая постигнет.

Я и другим воеводам ахенским советую то же:

В домы отсюда отплыть; никогда вы конца не дождетесь

Трои высокой: над нею перунов метатель Кронион

Руку свою распростер, и возвысилась дерзость народа.

Вы возвратитесь теперь и всем благородным данаям

Мой непреложно ответ, как посланников долг, возвестите.

Пусть на совете другое примыслят, вернейшее, средство,

Как им спасти и суда, и ахейскии народ, утесненный

Подле судов мореходных; а то, что замыслили ныне,

Будет без пользы ахеянам: я непреклонен во гневе.

Феникс останется здесь, у нас успокоится старец;

Завтра же, если захочет, – неволей его не беру я, —

Вместе со мной в кораблях отплывет он к любезной отчизне».

Так возразил, – и молчание долгое все сохраняли,

Речью его пораженные: грозно ее говорил он.

Между послов наконец провещал, заливаясь слезами,

Феникс, конник седой; трепетал о судах он ахейских:

«Если уже возвратиться, Пелид благородный, на сердце

Ты положил и от наших судов совершенно отрекся

Огнь отразить пожирающий, – гнев запал тебе в душу, —

Как, о возлюбленный сын, без тебя один я останусь?

Вместе с тобою меня послал Эакид, твой родитель,

В день, как из Фтии тебя отпускал в ополченье Атрида.

Юный, ты был неискусен в войне, человечеству тяжкой;

В сонмах советных неопытен, где прославляются мужи.

С тем он меня и послал, да тебя всему научу я:

Был бы в речах ты вития и делатель дел знаменитый.

Нет, мой возлюбленный сын, без тебя не могу, не желаю

Здесь оставаться, хотя бы сам бог обещал, всемогущий,

Старость совлекши, вновь возвратить мне цветущую младость

Годы, как бросил Элладу я, славную жен красотою,

Злобы отца избегая, Аминтора, грозного старца.

Гневался он на меня за пышноволосую деву:

Cтрастно он деву любил и жестоко бесславил супругу,

Матерь мою; а она, обнимая мне ноги, молила

С девою прежде почить, чтобы стал ненавистен ей старец.

Я покорился и сделал. Отец мой, то скоро приметив,

Начал меня проклинать, умоляя ужасных Эриний,

Ввек на колена свои да не примет он милого сына,

Мной порожденного[Ввек на колена свои да не примет он милого сына, мной порожденного… – Отец молит богов, чтобы Феникс остался бездетным. По обычаю, дед принимал новорожденного внука на колени, тем самым признавая его принадлежность к роду.]: отчие клятвы исполнили боги,

Зевс подземный и чуждая жалости Персефония.

В гневе убить я отца изощренною медью решился;

Боги мой гнев укротили, представивши сердцу, какая

Будет в народе молва и какой мне позор в человеках,

Ежели отцеубийцей меня прозовут аргивяне!

Но от оной поры для меня уже стало несносно,

Близко отца раздраженного, в доме с тоскою скитаться.

Други, родные мои, неотступно меня окружая,

Силились общей мольбой удержать в отеческом доме.

Много и тучных овец, и тяжелых волов круторогих

В доме зарезано; многие свиньи, блестящие туком,

По двору были простерты на яркий огонь обжигаться;

Много выпито было вина из кувшинов отцовских.

Девять ночей непрерывно они вкруг меня ночевали;

Стражу держали, сменяяся; целые ночи не гаснул

В доме огонь; один – под крыльцом на дворе крепкостенном,

И другой – в сенях, пред дверями моей почивальни.

Но когда мне десятая темная ночь наступила,

Я у себя в почивальне искусно створявшиесь двери

Выломал, вышел и быстро чрез стену двора перепрянул,