Смертного боле презренного, нежели ты, я уверен,

Нет меж ахеян, с сынами Атрея под Трою пришедших.

Имени наших царей не вращай ты в устах, велереча!

Их не дерзай порицать, ни речей уловлять о возврате!

Знает ли кто достоверно, чем окончится дело?

Счастливо или несчастливо мы возвратимся, ахейцы?

Ты, безрассудный, Атрида, вождя и владыку народов,

Сидя, злословишь, что слишком ему аргивяне герои

Много дают, и обиды царю произносишь на сонме!

Но тебе говорю я, и слово исполнено будет:

Если еще я тебя безрассудным, как ныне, увижу,

Пусть Одиссея глава на плечах могучих не будет,

Пусть я от оного дня не зовуся отцом Телемаха,

Если, схвативши тебя, не сорву я твоих одеяний,

Хлены с рамен и хитона, и даже что стыд покрывает,

И, навзрыд вопиющим, тебя к кораблям не пошлю я

Вон из народного сонма, позорно избитого мною».

Рек – и скиптром его по хребту и плечам он ударил.

Сжался Терсит, из очей его брызнули крупные слезы;

Вдруг по хребту полоса, под тяжестью скиптра златого,

Вздулась багровая; сел он, от страха дрожа; и, от боли

Вид безобразный наморщив, слезы отер на ланитах.

Все, как ни были смутны, от сердца над ним рассмеялись;

Так говорили иные, взирая один на другого:

«Истинно, множество славных дел Одиссей совершает,

К благу всегда и совет начиная, и брань учреждая.

Ныне ж герой Лаэртид совершил знаменитейший подвиг:

Ныне ругателя буйного он обуздал велеречье!

Верно, вперед не отважит его дерзновенное сердце

Зевсу любезных царей оскорблять поносительной речью!»

Так говорила толпа. Но восстал Одиссей градоборец,

С скиптром в руках; и при нем светлоокая дева, Паллада,

В образе вестника став, повелела умолкнуть народам,

Чтоб и в ближних рядах, и в далеких данайские мужи

Слышали речи его и постигнули разум совета.

Он, благомыслия полный, витийствовал так перед сонмом:

«Царь Агамемнон! Тебе, скиптроносцу, готовят ахейцы

Вечный позор перед племенем ясноглаголивых смертных,

Слово исполнить тебе не радеют, которое дали,

Ратью сюда за тобою летя из цветущей Эллады, —

Слово, лишь Трою разрушив великую, вспять возвратиться.

Ныне ж ахейцы, как слабые дети, как жены-вдовицы,

Плачутся друг перед другом и жаждут лишь в дом возвратиться.

Тягостна брань, и унылому радостно в дом возвратиться.

Путник, и месяц один находяся вдали от супруги,

Сетует близ корабля, снаряженного в путь, но который

Держат и зимние вьюги, и волны мятежного моря.

Нам же девятый уже исполняется год круговратный,

Здесь пребывающим. Нет, не могу я роптать, что ахейцы

Сетуют сердцем, томясь при судах. Но, ахейские мужи,

Стыд нам – и медлить так долго, и праздно в дома возвратиться!

Нет, потерпите, о други, помедлим еще, да узнаем,

Верить ли нам пророчеству Калхаса или не верить.

Твердо мы оное помним; свидетели все аргивяне,

Коих еще не постигнули смерть наносящие Парки.

Прошлого, третьего ль дня корабли аргивян во Авлиду

Сонмом слетались, несущие гибель Приаму и Трое;

Мы, окружая поток, на святых алтарях гекатомбы

Вечным богам совершали, под явором стоя прекрасным,

Где из-под корня древесного била блестящая влага.

Там явилося чудо! Дракон, и кровавый и пестрый,

Страшный для взора, самим Олимпийцем на свет извлеченный,

Вдруг из подножья алтарного выполз и взвился на явор.

Там, на стебле высочайшем, в гнезде, под листами таяся,

Восемь птенцов воробьиных сидели, бесперые дети,

И девятая матерь, недавно родившая пташек…

Всех дракон их пожрал, испускающих жалкие крики.

Матерь кругом их летала, тоскуя о детях любезных;

Вверх он извившись, схватил за крыло и стенящую матерь.

Но едва поглотил он и юных пернатых, и птицу,

Чудо на нем совершает бессмертный, его показавший:

В камень его превращает сын хитроумного Крона;

Мы, безмолвные стоя, дивились тому, что творилось:

Страшное чудо богов при священных явилося жертвах.

Калхас исполнился духа и так, боговещий, пророчил:

– Что вы умолкнули все, кудреглавые чада Эллады?

Знаменьем сим проявил нам событие Зевс промыслитель,

Позднее, поздний конец, но которого слава бессмертна!

Сколько пернатых птенцов поглотил дракон сей кровавый

(Восемь их было в гнезде и девятая матерь пернатых),

Столько, ахейцы, годов воевать мы под Троею будем;

Но в десятый разрушим обширную стогнами Трою. —

Так нам предсказывал Калхас, и все совершается ныне.

Бодрствуйте же, други, останемся все, браноносцы данаи,

Здесь, пока не разрушим Приамовой Трои великой!»

Рек, – и ахеяне подняли крик; корабли и окрестность

С страшным отгрянули гулом веселые крики ахеян,

Речь возносящих хвалой Одиссея, подобного богу.

Вскоре вещать меж ахейцами Нестор божественный начал:

«Боги! в собрании мы разглагольствуем праздно, как дети

Слабые, коим и думы о бранных делах незнакомы.

Что и моления наши, и клятвы священные будут?

Или в огонь и советы пойдут и заботы ахеян,

Вин возлиянья и рук сочетанья на верность союзов?

Мы лишь словами стязаемся праздными; помощи ж делу

Мы изыскать не могли, долговременно здесь оставаясь.

Светлый Атрид, и теперь, как и прежде, душою ты твердый,

Властвуй, ахейских сынов предводи на кровавые битвы.

Если ж из оных один или два помышляют не с нами,

Их ты оставь исчезать, – не исполнятся помыслы робких?

Нет, не воротимся в Аргос, доколе мы въявь не познаем,

Зевса, эгиды носителя, ложен обет иль не ложен.

Я утверждаю, успех знаменал всемогущий Кронион,

В самый тот день, когда на суда быстролетные сели

Рати ахеян, троянам грозя и бедою и смертью:

Он одесную блистал, благовествуя рати ахейской.

Нет, да никто из ахеян не думает в дом возвратиться

Прежде, покуда троянской жены на одре не обымет

И не отметит за печаль и за тайные слезы Елены,

Если ж кто-либо сильно желает лишь в дом возвратиться,

Пусть корабля своего многовеслого он прикоснется:

Прежде других, малодушный, найдет себе смерть и погибель.

Царь, предлагай ты совет, но внимай и другого совету.

Мысль не презренная будет, какую тебе предложу я.

Воев, Атрид, раздели ты на их племена и колена;

Пусть помогает колено колену и племени племя.

Если решиться на то и исполнить преклонишь ахеян,

Скоро узнаешь, какой у тебя из вождей иль народов

Робок иль мужествен: всяк за себя ратоборствовать будет;

Вместе узнаешь, по воле ль бессмертных не рушишь ты града

Или по слабости войск и неведенью ратного дела».

Сыну Нелея немедля ответствовал царь Агамемнон:

«Всех ты ахейских мужей побеждаешь, старец, советом!

Если б, о Зевс отец, Аполлон и Афина Паллада,

Десять таких у меня из ахеян советников было,

Скоро пред нами поникнул бы град крепкостенный Приама,

Наших героев руками плененный и в прах обращенный!

Но Кронид громовержец мне лишь беды посылает;

В тщетную распрю меня, во вражду злополучную вводит.

Я с Ахиллесом Пелидом стязался за пленную деву

Спором враждебным; и я раздражаться, на горе мне, начал.

Если же некогда мы съединимся с героем, уверен,

Гибели грозной от Трои ничто ни на миг не отклонит!

Ныне спешите обедать, а после начнем нападенье.

Каждый потщися и дрот изострить свой, и щит уготовить;

Каждый кормом обильным коней напитай подъяремных,

Вкруг осмотри колесницу, о брани одной помышляя.

Будем целый мы день состязаться в ужасном убийстве;

Отдыха ратным рядам ни на миг никакого не будет,

Разве уж ночь наступившая воинов ярость разнимет.

Потом зальется ремень на груди не единого воя,

Щит всеобъемный держащий; рука на копье изнеможет;

Потом покроется конь под своей колесницей блестящей.

Если ж кого я увижу, хотящего вне ратоборства

Возле судов крутоносых остаться, нигде уже после

В стане ахейском ему не укрыться от псов и пернатых!»

Рек, – и ахейцы вскричали ужасно; подобно как волны

Воют при бреге высоком, прибитые Нотом порывным

К встречной скале, от которой волна никогда не отходит,

Каждым вздымаяся ветром, отсель и оттоль находящим.

Встав, устремился народ, меж судами рассеялся быстро,

Вкруг задымилися кущи, спешили обедать ахейцы.

Жертвовал каждый из них своему от богов вечносущих,

Смерти избавить моля и спасти от ударов Арея.

Он же тельца пятилетнего, пастырь мужей Агамемнон,

Тучного в жертву заклал всемогущему Зевсу Крониду.

Созвал старейшин отличных, почтеннейших в рати ахейской:

Первого Нестора старца и критского Идоменея.

После Аяксов двоих и Тидеева славного сына,

И за ним Одиссея, советами равного Зевсу.

Но Атрид Менелай добровольно пришел и незваный,

Зная любезного брата и как он в душе озабочен.

Cтали они вкруг тельца и ячмень освященный подъяли;

В сонме их, громко моляся, воззвал Агамемнон державный:

«Славный, великий Зевс, чернооблачный житель эфира!

Дай, чтобы солнце не скрылось и мрак не спустился на землю

Прежде, чем в прах, я не свергну Приамовых пышных чертогов,

Черных от дыма, и врат не сожгу их огнем неугасным;

Прежде, чем Гектора лат на груди у него не расторгну,

Медью пробив; и кругом его многие други трояне

Ниц не полягут во прахе, зубами грызущие землю!»

Так он взывал; но к молитве его не склонился Кронион:

Жертвы приял, но труд беспредельный Атриду готовил.

Кончив молитву, ячменем и солью осыпали жертву,

Выю загнули тельцу и заклали и тук обнажили,

Бедра немедля отсекли, обрезанным туком покрыли

Вдвое кругом и на них распростерли части сырые.