Т. И. Каминская - «Антика. 100 шедевров о любви». Том 3

Отца мятежного мятежный дух

В тебе живет: не сломлена ты горем.

Ну, так узнай: чем круче кто в гордыне,

Тем ближе и падение его.

Пусть раскалится в огненном горниле

Железа сила: будет вдвое легче

Его ломать и разбивать тогда.

И пылкого коня лихую удаль

Узда смиряет малая: не след

Кичиться тем, кто сильному подвластен.

Что ж нам о ней поведать? Провинилась

Уж в первый раз сознательно она,

Когда закон, известный всем, попрала;

Теперь же к той провинности вторую

Прибавила она, гордяся делом

Содеянным и надо мной глумясь.

Не мужем буду я – она им будет —

Коль власть мою ей в поруганье дам.

Нет; будь сестры она мне ближе, ближе

Нам всем родного домового Зевса[14]:

Они с Исменой не избегнут кары,

И кары строгой. Обе виноваты:

Они вдвоем обдумали тот шаг.

Вы, позовите мне сюда Исмену.

Я только что ее в покоях видел

Безумною от крайнего волненья.

Да, кто во тьме недоброе замыслит,

В своей душе предателя взрастит;

Но хуже тот, кто, пойманный с поличным,

Прикрасы слов наводит на вину.

Ты кару ищешь мне сильнее смерти?

Нет, этого достаточно за все.

Зачем же ждать? Мне речь твоя противна;

Не примирюсь я с нею никогда.

Так и тебе не по сердцу мой подвиг. —

И все ж – могла ли я славнее славу

Стяжать, чем ныне? Я родного брата

Могилою почтила.

Если б страх

Язык им не сковал, они б признались

Что мыслями со мною заодно.

Завидна жизнь царей: они лишь могут

И говорить, и делать, что хотят.

Ужели всех кадмейцев ты умнее?

Спроси у них – пусть разомкнут уста.

Не стыдно ль мыслить розно ото всех?

Почтить родного брата – не позорно.

А тот не брат, что с ним в бою сразился?

О да, и он: одна и та же кровь.

За что ж его ты оскорбила тень?

Меня покойный не осудит, знаю.

Как? Нечестивца ты сравняла с ним!

Погиб мой брат, а не какой-то раб.

Погиб врагом, а тот спасал наш город!

И все ж Аида нерушим закон.

Нельзя злодеев с добрыми равнять!

Почем мы знаем, так ли там судили?

Вражда живет и за вратами смерти!

Делить любовь – удел мой, не вражду.

Ступай же к ним и их люби, коль надо;

Пока я жив, не покорюсь жене!

Из дворца выводят Исмену.

Посмотрите: Исмена у входа, друзья!

Сердобольные слезы[15] текут из очей;

Ее щеки в крови; над бровями печаль,

Словно туча, нависла, горячей струей

Молодой ее лик орошая.

А, это ты в тени укромной дома

Змеей ползучей кровь мою точила,

И я не ведал, что рощу две язвы,

Две пагубы престола моего!

Скажи мне ныне: признаешь себя ты

Сообщницей в том деле похорон,

Иль клятву дашь, что ничего не знала?

Коли она призналась – то и я.

Ее вину и участь разделяю.

Нет, не разделишь – Правда не велит:

Ты не хотела – я тебя отвергла.

Но ты несчастна – и в твоем несчастье

Я не стыжусь быть дольщицей беды.

Любовь не словом дорога, а делом;

О деле ж знает царь теней, Аид.

О, не отталкивай меня! Мы вместе

Умрем и смертью мертвого почтим.

Ты не умрешь. Чего ты не коснулась,

Своим не ставь; за все отвечу я.

Какая жизнь мне без тебя мила?

Спроси Креонта: он тебе опора.

К чему насмешки! Легче ли от них?

Верь, горше слез нас мучит смех такой.

Чем же утешу я тебя хоть ныне?

Себя спаси; тебе я жить велю.

О горе, горе! Жить с тобой в разлуке?

Ты жизни путь избрала, смерти – я.

Но я тебя отговорить пыталась.

Кто прав из нас, пускай рассудят люди.

Но в этом деле обе мы виновны.

Нет. Ты жива, моя ж душа давно

Мертва; умерших чтит моя забота.

Ума решились эти девы, вижу:

Одна – теперь, другая – с малых лет.

Да, государь, ты прав; врожденный разум

Со счастьем вместе покидает нас.

Впрямь, коли ты со злой влечешься к злу!

Мне жизнь не в жизнь с ней розно, государь.

Не говори ты «с ней»! Ее уж нет.

И ты казнить решил невесту сына?

Есть для посева и другие нивы!

Нет, коли все давно сговорено!

Дурной жены я сыну не желаю.

О Гемон[16], как не дорог ты отцу!

Его женитьба – не твоя забота.

И сына ты лишишь такой невесты?

Лишу не я: разлучница здесь смерть!

Как видно, казни ей не избежать.

Ты понял верно. Но довольно. Стража!

Домой их уведите… Да, еще:

Двух женщин этих под охраной верной

Держать, свободы не давать отнюдь:

И смельчаки не презирают бегства,

Коль сознают, что смерть недалека.

Блаженны вы, люди, чей век бедой не тронут!

Если ж дом твой дрогнул от божьего гнева,

Смена жизней лишь приумножит наследье кары.

Мятежится за валом вал,

Точно лютых вьюг разгул

Подводный ад на гладь лазурных волн извлек.

На свет ил дна всплывает черный,

Страждет скал прибрежных кряж,

Протяжным стоном вою бури вторя.

Я вижу растущую в роде Лабдакидов,

За бедой беду в череде поколений;

Не искупит жертва сыновняя[17] отчих бедствий, —

Сам бог в погибель дом ведет.

Рос последний в нем цветок,

Последний свет он лил на весь Эдипа дом.

Увы! Серп бога тьмы подземной

Срезать и его готов:

Безумье речи, – разума затменье.

Твою, Зевс, не осилит власть

Человечьей гордыни дерзость

И сон-чародей перед тобой бессилен,

И дней неустанный ход;

Старости чужд, вечно державен ты,

Вечно тебя Олимпа

Свет лучезарный нежит.

Человеку ж дан и в прошлом,

И ныне, и впредь закон:

Бди, борись – все тщетно;

В уделе Земном все под Бедой ходит.

Надежд сонм обольщает ум,

Но одним он бывает в пользу,

Другим – на беду легкообманной страсти.

Грядешь ты, не чуя зла, —

И в ярый огонь ступишь негаданно.

Видно, недаром предкам

Мудрость внушила слово:

Благодать во зле мы видим,

Когда ослепленный ум

В гибель бог ввергает;

Недолго нам ждать: близко Беда ходит.