Т. И. Каминская - «Антика. 100 шедевров о любви». Том 3

Бог, чью месть за дерзкий язык изведал

Род Ниобы весь, похититель Титий,

И Ахилл, едва не вошедший в Трою

Победоносно.

Воин всех сильней, но тебе не равный,

Хоть родился он от Фетиды-нимфы;

Хоть копьем своим приводил он в трепет

Башни дарданцев.

Словно гордый кедр, что секирой срублен,

Словно Евром вдруг кипарис сраженный,

Рухнул наземь он и главой уткнулся

В прах илионский.

Он в обман не ввел бы – в коне сокрытый,

В том, что ложно был посвящен Минерве —

Тевкров, как на грех, пировавших, двор весь

В радостной пляске;

Нет, он въявь гроза для плененных – ужас! —

Ввергнул бы в огонь и детей, не знавших

Речи; даже тех – о позор! – что скрыты

В матери чреве.

К счастью, Феб, твой глас и благой Венеры

Вняв, отец богов снизошел к Энею:

Стены дал ему возвести для града

С лучшей судьбою.

Мастер лиры, ты, обучивший Музу,

В Ксанфа ты струях омываешь кудри;

Будь защитой, Феб, Агиэй безусый,

Давна Камене!

Феб внушил мне дар вдохновенья, песни

Петь и имя мне даровал поэта.

Лучшие из дев и отцов славнейших

Отроки! Вас ведь

Всех берет под кров свой Диана-дева,

Чьи и рысь и лань поражают стрелы…

Вы блюдите такт, по ударам пальца,

Песни лесбийской.

Чинно пойте песнь вы Латоны сыну,

Пойте той, что свет возвращает ночью,

Рост дает плодам и движеньем быстрым

Месяцев правит.

Дева! Став женой, «Вознесла я» – скажешь

«Гимн богам во дни торжества, что Риму

Век протекший дал, а поэт Гораций

Дал мне размеры».

Снег последний сошел, зеленеют луга муравою,

Кудрями кроется лес;

В новом наряде земля, и стало не тесно уж рекам

Воды струить в берегах;

Грация с сестрами вновь среди Нимф уж дерзает, нагая,

Легкий водить хоровод.

Ты же бессмертья не жди, – это год прожитой нам вещает

Так же, как солнца закат.

Холод Зефиром сменен; весна поглощается летом,

С тем, чтоб и лето прошло;

И уже сыплет дары плодоносная осень, чтоб вскоре

Стала недвижно зима.

Месяца в небе ущерб возмещается быстро луною;

Мы же, когда низойдем

В вечный приют, где Эней, где Тулл велелепный и Марций, —

Будем лишь тени и прах.

Знает ли кто, подарят ли нам боги хоть день на придачу

К жизни, уже прожитой?

Пусть же минует все то рук наследника жадных, чем можешь

Жизнь ты свою усладить!

Стоит тебе умереть, лишь Минос приговор в преисподней

Свой над тобой изречет, —

Ни красноречье тебя, ни твое благочестье, ни знатность

К жизни, Торкват, не вернут.

Даже Дианой не мог Гипполит целомудренный к жизни

Взят быть из царства теней.

И не способен Тезей сокрушить цепи Леты, в которых

Страждет давно Пирифой.

Я б друзьям подарил с полной охотою

Чаши, мой Цензорин, медь, им желанную,

И треножники всем – греков почетные

Роздал я бы дары, не позабыв тебя,

Если б был я богат теми издельями,

Что Паррасий создал или создал Скопас, —

Этот в мраморе, тот краской текучею

Мастер изображать бога иль смертного.

Но нет средств у меня, и не нуждается

В дивах этих твой ум и обеспеченность.

В песне радость твоя, – песню ж могу я дать

И, даря, оценить всю ее стоимость…

Знаки, что на камнях врезаны волею

Граждан, дабы вернуть рати водителю

Жизнь по смерти и дух; бегство поспешное

Ганнибала; гроза, вспять обращенная

На него же; пожар града безбожного,

Карфагена, – вождя, имя кому дала

Покоренная им силою Африка,

Не прославят звончей песни калабрских Муз.

И, коль свиток хранить будет молчание,

За деянья свои ты не получишь мзды.

Чем бы стал славный сын Марса и Илии,

Если б зависть, сокрыв, подвиги Ромула

Обошла? А Эак? Милость, талант и глас

Всемогущих певцов перенесли его

В край блаженных, из вод выхватив Стиксовых,

Муза смерти не даст славы достойному:

К небу Муза ведет! И неустанного

Геркулеса на пир вводит к Юпитеру;

Тиндаридов звезда чуть не со дна морей

Извлекает корабль, бурей расшатанный,

И, лозою увит, Либер желаниям

Задушевным людей добрый исход дает.

Поверь, погибнуть рок не судил словам,

Чт_о_ я, рожденный там, где шумит Ауфид,

С досель неведомым искусством

Складывал в песни под звуки лиры.

Хотя Гомер и в первом ряду стоит,

Но все ж поэты: Пиндар, гроза-Алкей,

Степенный Стесихор, Кеосец

Скорбный, – еще не забыты славой.

Не стерло время песен, что пел, шутя,

Анакреонт, и дышит еще любовь,

И живы, вверенные струнам,

Пылкие песни Лесбийской девы.

Прельстясь кудрями пышными иль одежд

Златою тканью, роскошью царской, слуг

Числом, – из женщин не одна ведь

Страстью любовной зажглась Елена.

И Тевкр не первый стрелы умел пускать

Из луков критских; Троя была не раз

В осаде; не один сражались

Идоменей и Сфенел – герои.

В боях, достойных пения Муз; приял

Свирепый Гектор и Деифоб лихой

Не первым тяжкие удары —

Кару за юношей, жен стыдливых

Немало храбрых до Агамемнона

На свете жило, вечный, однако, мрак

Гнетет их всех, без слез, в забвеньи:

Вещего не дал им рок поэта.

Талант безвестный близок к бездарности,

Зарытой в землю. Лоллий! Мои стихи

Тебя без славы не оставят;

Подвигов столько твоих не дам я

Пожрать забвенью жадному без борьбы.

Тебе природой ум дальновидный дан,

Душою прям и тверд всегда ты

В благоприятных делах и трудных;

Каратель строгий жадных обманщиков —

Чуждался денег, всем столь желанных, ты;

Был консулом не год один лишь;

Добрый надежный судья, всегда ты

Превыше личной выгоды ставил честь,

Людей преступных прочь отметал дары

С презрением, и правосудья

Меч проносил сквозь толпу густую.

Не тот счастливым вправе назваться, кто

Владеет многим: имя счастливца тот

Носить достойней, кто умеет

Вышних даяньях вкушать разумно,

Привык суровой бедности гнет терпеть,

Боится пуще смерти постыдных дел,

Но за друзей и за отчизну

Смерти навстречу пойдет без страха.

Неприступный пока, мой Лигурин, щедро Венерою

Одаренный, когда первый пушок спесь пособьет твою,

И обрежут руно пышных кудрей, что по плечам бегут,

И ланиты, чей цвет розы нежней, грубой покроются

Бородою, тогда ты, Лигурин, в зеркало глянувши,

И не раз и не два скажешь с тоской, видя, что стал другим:

«Ах, зачем не имел, отроком быв, чувств я теперешних?

Не вернется, увы, свежесть ланит следом за чувствами!»

Бочка есть с вином у меня албанским, —

Девять лет ему; есть в саду, Филлида,

Сельдерей, венки чтобы вить; найдется

Плющ в изобилье, —

Он идет к твоим заплетенным косам!

Дом манит к себе, серебром смеется,

И алтарь, увитый вербеной, жаждет

Крови ягненка.

Все в руках кипит, и мелькают быстро

Там и сям, спеша, все служанки, слуги,

И огонь горит, и клубятся тучи

Черного дыма.

Но чтоб знала ты, на какую радость

Ты звана, скажу: мы справляем Иды, —

Тот апреля день, что Венерин месяц

Надвое делит.

Этот день – святей и дороже мне он,

Чем рожденья день, – Меценат желанный

От него ведет счет годам, что быстро

Все прибывают.

К Телефу ты льнешь всей душой, но Телеф,

Верь, не для тебя: он богатой девой

Занят и у ней, у резвушки милой,

Ныне в плену он.

Нас от жадных грез Фаэтон спаленный

Должен уберечь – он урок дал жуткий —

И Пегас, нести не хотев земного

Беллерофонта.

Дерево ты гни по себе, Филлида,

И, за грех сочтя о неровне грезить,

Не стремись к нему, а скорее эту

Выучи песню

И пропой ее голоском мне милым,

Страстью я к тебе увлечен последней,

Больше не влюблюсь ни в кого! – рассеет

Песня заботу.

Вот уж, спутник весны, веет фракийский ветр,

Гонит вдаль паруса, моря лаская гладь;

Льда уж нет на лугах; воды бесшумно мчат

Реки, талых снегов полны.

Вьет касатка гнездо; стонет она, скорбит;

Сердце бедной томит Итиса смерть; укор

Вечно К_е_кропу шлет, – зло ей пришлось царю

Мстить за дикую страсть его.

Вот пасут пастухи жирных овец стада;

Лежа в мягкой траве, тешат свирелью слух

Богу Пану, кому п_о_-сердцу скот хранить

В темных рощах Аркадских гор.

Будит жажду весна! Хочешь, Вергилий, пить

В Калах выжатый сок, Либера дар? Так знай:

Ты получишь вина, юношей знатных друг, —

Нарда только достань ты мне.

Нарда малый оникс выманит амфору,

Ту, что ныне лежит в складе Сульпиция.