Т. И. Каминская - «Антика. 100 шедевров о любви». Том 3

Противна чернь мне, чуждая тайн моих,

Благоговейте молча: служитель муз —

Досель неслыханные песни

Девам и юношам я слагаю.

Цари внушают подданных стаду страх,

А бог Юпитер грозен самим царям:

Гигантов одолевший, все он

В трепет движеньем бровей приводит.

Один – бывает – шире других в бразды

Сажает лозы; родом знатней, другой

Сойдет искателем на поле;

В славе иль доблести тот поспорит;

Толпой клиентов будет мной сильней, —

Но без пристрастья жребьем решает Смерть

Судьбу и знатных и ничтожных:

Выкинет урна любое имя.

Над чьей безбожной шеей повиснул меч,

Изъят из ножен, вкус усладить тому

Не сможет пир и сицилийский:

Сна не вернут ему птичек песни

Иль звон кифары. Сон не гнушается

Лачугой скромной сельского жителя,

Реки тенистого прибрежья,

Зыблемых ветром лощин Темпейских.

А кто доволен только насущным, тем

Совсем не страшен бурного моря шум,

Когда свирепый вихрь нагонит

Гед, восходя, иль Арктур, склоняясь;

Иль град, побивший лоз виноградных цвет;

Земли обманы: ливень, – когда шумят

Деревья, – жгучий зной созвездий,

Холод чрезмерный зимы суровой.

Уж рыбы чуют – водный простор стеснен,

Камней громады ввергнуты в моря глубь;

И вновь рабы спускают глыбы:

Смотрит подрядчик и сам хозяин,

Земли гнушаясь. Сходит, однако, Страх

Тотчас туда же, злые Угрозы вслед

И черная за ним Забота,

В крепкой ладье ль он, верхом ли едет.

Итак, ни красный мрамор, ни – ярче звезд —

Одежды пупрур мук не смягчал моих,

Ни лучший виноград, ни также

Мазь Ахемена… Зачем же стану

Я в новом стиле ввысь громоздить мой зал

С будящей зависть дверью? Зачем менять

На хлопотливые богатства

Мирные нивы долин Сабинских?

Военным долгом призванный, юноша

Готов да будет к тяжким лишениям;

Да будет грозен он парфянам

В бешеной схватке копьем подъятным.

Без крова жить средь бранных опасностей

Он пусть привыкнет. Пусть, увидав его

Со стен твердыни вражьей, молвит

Дочке-невесте жена тирана:

«Ах, как бы зять наш будущий, царственный,

В искусстве ратном мало лишь сведущий,

Не раззадорил льва, что в сечу

Бурно кидается в яром гневе!»

Красна и сладка смерть за отечество:

А смерть разит ведь также бегущего

И не щадит у молодежи

Спин и поджилок затрепетавших.

Падений жалких в жизни не ведая,

Сияет доблесть славой немеркнущей

И ни приемлет ни слагает

Власти, по прихоти толп народных.

И, открывая небо достойному

Бессмертья, Доблесть рвется заказанным

Путем подняться, и на крыльях

Быстро летит от толпы и грязи.

Но есть награда также хранителям

И тайн. И если кто Элевзинские

Нарушит тайны, то его я

Не потерплю под одною кровлей

Иль в том же челне. Часто Ди_е_спитер

Карает в гневе с грешным невинного;

Но редко пред собой злодея

Кара упустит, хотя б хромая.

Кто прав и к цели твердо идет, того

Ни граждан гнев, что рушить закон велят,

Ни взор жестокого тирана

Ввек не откинут с пути; ни ветер,

Властитель грозный Адрия бурных вод,

Ни Громовержец дланью могучей, – нет:

Лишь если мир, распавшись, рухнет,

Чуждого страха сразят обломки.

И П_о_ллукс так и странник Геракл, взнесясь,

Достигли оба звездных твердынь небес:

Меж них возлегши, будет Август

Нектар пурпурными пить устами.

Тебя за то же, Вакх, наш отец, твои

Возили тигры, чуждому им ярму

Подставив шеи; так же Ромул

Орка избегнул на конях Марса,

Когда Юнона радость рекла богам,

Совет державшим: «Трою повергнул в прах

Судья бесчестный, злополучный,

Вместе с женой иноземной; Трою

С тех пор, как не дал Лаомедонт богам

Награды должной, – град, обреченный мной

И девой чистою Минервой,

Вместе с народом, с вождем лукавым.

Уже не блещет ныне бесславный гость

Лаконки блудной; клятвопреступный род

Приама Гектором могучий

Греков уже не разит отважных.

Война, что длилась нашим раздором лишь,

Уже затихла. Гнев свой отринув, я

Теперь помилую для Марса

Внука, что был, ненавистный, жрицей

Рожден троянской; в светлый чертог ему

Вступить дозволю; нектара сок вкушать

И приобщить его отныне

К сонмам блаженных богов дозволю.

И отделялся б только от Трои Рим

Шумящим морем – пусть беглецы царят

Счастливые в краю желанном;

Лишь бы Приама, Париса пепел

Стада топтали, звери без страха там

Щенят скрывали б, пусть Капитолий, блеск

Бросая вкруг, стоит, и грозный

Рим покоряет парфян законам.

Внушая страх, он пусть простирает власть

До граней дальних, там, где Европы край

От Африки пролив отрезал,

Вздувшись, где Нил орошает пашни;

Сильней пусть будет к злату презреньем он,

В земле покуда скрыто (и лучше так!),

Чем жаждой все собрать святое

Хищной рукой на потребу людям.

И где бы мира грань ни стояла, пусть

Ее оружьем тронет, стремясь достичь

Краев, где солнца зной ярится,

Стран, где туманы и ливни вечно.

Но так каиритам, войнолюбивым я

Вещаю с тем, чтоб, предков не в меру чтя,

Они не смели, вверясь счастью,

Дедовской Трои восставить стены.

Коль встанет Троя, с знаменьем мрачным птиц,

Судьба вернется с гибелью горькой вновь:

Юпитера сестра-супруга,

Двину сама я полки победно.

Пусть трижды встанет медных оград стена,

Пусть Феб сам строит, – трижды она падет:

Разрушат греки; трижды жены

Пленные мужа, детей оплачут».

Шутливой лире это совсем нейдет!

Куда ты, Муза? Брось же упорно так

Рассказывать бессмертных речи

И унижать величавость малым.

Сойди же с неба, о Каллиопа, дай,

Царица Муз, мне долгую песнь – пускай

То флейты ль звук, иль голос звонкий,

Дивные ль струны кифары Феба,

Вы слышите? Иль сладко безумье так

Прельщает слух и зренье мое?.. Брожу

Священной рощей, мнится: тихо

Веют зефиры, ручьи струятся.

На Вольтур часто мальчиком я ходил.

Когда вдали от грани родных полей,

Устав резвиться, раз заснул я,

Свежей листвою меня прикрыли

Голубки. Дивом вкруг то казалось всем, —

Чьи гнезда полнят высь Акерунтии,

Бантин тенистые дубравы,

Тучные пашни низин Форента, —

Что невредимым спал я средь черных змей,

Среди медведей, лавром священным скрыт

И миртовых ветвей листвою,

Мальчик бесстрашный, храним богами.

Я ваш, Камены, ваш, на вершины ль гор

Взойду Сабинских, хладной Пренесты ль высь

Меня приманит, Тибур горный,

Бай ли прозрачный и чистый воздух.

И друга ваших плясок у светлых вод —

Ни дуб проклятый, пав, не сгубил меня,

Ни пораженье при Филиппах,

Мыс Палинур в Сицилийском море.

Пока со мной вы, смело пущусь я в путь:

Средь волн Босфора бешеных буду, плыть,

На Ассирийском побережье

Странником в жгучих песках скитаться.

Узрю пришельцам грозный британцев край,

Конканов племя, пьющее кровь коней;

Узрю я невредимо дальний

Дон и носящих колчаны скифов.

Едва успеет Цезарь великий вновь,

В бою уставших, воинов в град вернуть,

Труды военные закончив,

В гроте у вас он находит отдых.

Вы кротость в мысли льете ему и, влив, —

Благие, – рады. Знаем мы, как толпу

Титанов страшных, нечестивых,

Молнии ринув, сразил Юпитер.

Смиряет землю твердою он, морей

Волненье, грады, мрачный подземный край;

Богами и толпами смертных

Правит один справедливой властью.

Ему внушило страх поколенье то

Младое, силой гордое рук своих,

И братья, на Олимп тенистый

Гору взвалить Пелион пытаясь.

Но что Тифей и мощный Мимант могли

Иль грозный видом Порфирион свершить,

И Рет и Энкелад, метавший

Груды исторгнутых с корнем вязов, —

Когда Паллада мощный простерла щит

Навстречу дерзким, пылкий Вулкан стоял

Вот здесь, а там Юнона-матерь,

Бог Аполлон, неразлучный с луком;

Кудрям дав волю, моет их влагой он

Кастальской чистой; любит он в рощах жить

Ликийских иль в лесу родимом,

В храме на Делосе, иль в Патарах.

Коль разум чужд ей, сила гнетет себя,

С умом же силу боги возносят ввысь;

Они же ненавидят сильных,

В сердце к делам беззаконным склонных.

Что это правда, могут примером быть

Гиант сторукий иль Орион: за то,

Что тщился обольстить Диану,

Был укрощен он стрелою Девы.

Земля страдает, чудищ своих сокрыв;

Скорбит, что дети ввергнуты в бледный Орк

Стрелами молний; пламень Этны

Быстрый горы сокрушить не может.

И вечно коршун Тития печень жрет

За невоздержность, сидя на нем как страж,

И Пирифоя, женолюбца,

Триста цепей в преисподней держат.

Юпитер, громы мечущий – верим мы —

Царит на небе: здесь на земле к богам

Причтется Август, покоривший