Т. И. Каминская - «Антика. 100 шедевров о любви». Том 3

Кто в день тяжелый, древо, садил тебя

И посадив, рукою преступною

Взрастил потомкам на погибель

И на позорище всей округе, —

Сломил тот, видно, шею родителя

И в час ночной Пенатов святилище

Залил невинной кровью гостя;

Изготовлял он и яд колхидский,

И делал все, что только есть низкого,

Раз им в моих пределах посажено

Ты, древо гадкое, чтоб рухнуть

Так, без причин, на главу владельца.

Предусмотреть не может никто из нас,

Чего беречься должен он в каждый миг,

Моряк-пуниец лишь Босфора

Трусит, других тайных бед не чуя.

А воин – стрел и парфов отбега вспять,

Цепей же – парфы и римской доблести.

Меж тем нежданная погибель

Схитила многих и многих схитит.

Я Прозерпины царство суровое

Чуть не узрел, Эака, что суд творит,

И край, блаженным отведенный…

Там на лесбийской играя лире,

На безразличье дев Сафо плачется,

Но ты, Алкей, ты с плектром из золота,

Поешь звончей тяготы моря,

Бегства тяготы, тяготы брани.

Обоим вам в священном молчании

Дивятся тени, с большею жадностью

Внимает все ж толпа густая

Песнь про бои, про царей сверженье.

Что дива в том, коль уши стоглавый пес

Забыл под эту песнь настораживать,

И жалами не водят змеи,

Что в волосах Евменид таятся,

Коль Прометей и с ним отец Пелопа

Забвенье муки в звуках тех черпают,

И Орион на боязливых

Рысей и львов не ведет охоты?

Увы, о Постум, Постум! летучие

Года уходят, и благочестие

Морщин и старости грозящей

Не отдалит ни всесильной смерти.

Хотя б на каждый день гекатомбою

Тройною, друг мой, немилосердого

Плутона ты смягчал, который

Тития и Гериона держит

За мрачным током, где без сомнения

Мы все, дарами почвы живущие,

Проплыть обречены: цари ли

Будем мы иль бедняки-крестьяне.

Вотще бежим мы Марса кровавого

И гулко в скалы бьющего Адрия;

Вотще беречься будем Австра,

Вредного телу порой осенней:

Должны Коцит мы видеть, блуждающий

Струею вялой, и обесславленный

Даная род и Эолида

Сизифа казнь – без конца работу.

Покинуть землю, дом и любезную

Жену, и сколько ты ни растил дерев,

За преходящим господином

Лишь кипарис побредет постылый.

Вин самых тонких за ста запорами

Запас наследник выпьет достойнейший

И штучный пол окрасит соком

Гордым, какой и жрецам на диво.

Земли уж мало плугу оставили

Дворцов громады; всюду виднеются

Пруды, лукринских вод обширней,

И вытесняет платан безбрачный

Лозы подспорье – вязы; душистыми

Цветов коврами с миртовой порослью

Заменены маслины рощи,

Столько плодов приносившей прежде;

И лавр густою перенял зеленью

Весь жар лучей… Не то заповедали

Нам Ромул и Катон суровый, —

Предки другой нам пример давали.

Немногим каждый лично владел тогда,

Но процветала общая собственность;

Не знали предки в жизни частной

Портиков длинных, лицом на север;

Не возбранялся прежде законами

Кирпич из дерна, и одобрялся лишь

Расход общественный на мрамор

Для городов и величья храмов.

Просит тишины у богов в молитве

Тот, кого в пути захватила буря,

Тучей скрыв над ним и луну и звезды.

В море Эгейском.

Просит тишины среди войн фракиец,

Просят тишины молодцы-мидийцы,

Но покоя, Гросф, не купить за пурпур,

Геммы иль злато.

Ведь не устранят у вельможи ликтор

И богатства все тех души волнений

И забот ума, что и под роскошной

Кровлей витают.

Хорошо подчас и тому живется,

У кого блестит на столе солонка

Отчая одна, но ни страх, ни страсти

Сна не тревожат.

Что ж стремимся мы в быстротечной жизни

К многому? Зачем мы меняем страны?

Разве может кто от себя сокрыться,

Родину бросив?

Лезет на корабль боевой забота,

За конями турм боевых стремится,

Легче чем олень и быстрей чем ветер,

Тучи несущий.

Будь доволен тем, что имеешь, в прочем

Беззаботен будь и улыбкой мудрой

Умеряй беду. Ведь не может счастье

Быть совершенным.

Быстро смерть, сгубив, унесла Ахилла,

Облик измельчал в долгий век Тифона,

Мне ж, быть может, то, в чем тебе откажет,

Время дарует.

У тебя скота много стад роскошных:

Кони только ждут, чтоб везти четверкой

Колесницу; ты носишь ткань, что пурпур

Дважды окрасил.

У меня – полей небольшой достаток,

Но зато даны мне нелживой Паркой

Эллинских Камен нежный дар и к злобной

Черни презренье.

Зачем мне сердце грустью своей томишь?

Не мило то ни вышним богам ни мне,

Чтоб жизнь вперед меня ты кончил,

Ты, моя гордость, краса, оплот мой!

Но если б раньше смерть унесла тебя,

Моей души часть, с частью другой зачем —

Себе не мил, уже калека —

Медлить я стал бы? Тот день обоим

Принес бы гибель. Дал ведь не ложно я

Святую клятву: «Вместе пойдем с тобой,

Куда ни поведешь, мы вместе

Путь и последний свершить готовы!»

Ничто не в силах нас разлучить с тобой:

Ни злой Химеры пламенный жар, ни сам

Гиант сторукий, вновь восставши, —

Правды могучей и Парк то воля.

И все равно, кто зрел, одержавши верх,

Мой час рожденья: иль Скорпион лихой,

Весов созвездье, Козерог ли,

Волн Гесперийских владыка мощный.

У нас обоих сходится дивно так

Светил влиянье. Злого Сатурна свет

Затмив, тебя Юпитер вырвал,

Спас от него и Судьбы крылатой

Полет замедлил: радости полн тогда

В театре трижды рукоплескал народ,

Меня ж, над головой обрушась,

Древо сгубило б, но Фавн, хранитель

Людей Гермеса, доброй рукой удар

Смягчил. Там жертвы надо тебе воздать

И храм построить по обету:

Я ж заколю только агнца скромно.

У меня ни золотом,

Ни белой костью потолки не блещут;

Нет из дальней Африки

Колонн, гиметтским мрамором венчанных;

Как наследник Аттала

Сомнительный, я не стяжал чертогов,

И одежд пурпуровых

Не ткут мне жены честные клиентов.

Но за то, что лирою

И песнопенья даром я владею, —

Мил я и богатому.

Ни от богов, ни от друзей не жду я

Блага в жизни большего:

Одним поместьем счастлив я в Сабинах.

Днями дни сменяются,

И нарождаясь, вечно тают луны;

Ты ж готовишь мраморы,

Чтоб строить новый дом, когда могила

Ждет тебя разверстая,

И, ненасытный, ты выносишь в Байях

Берег в море шумное, —

Как будто тесно для тебя на суше!

Что ж? Тебе и этого

Еще все мало, и, раздвинув грани,

Рад своих клиентов ты

Присвоить землю, – и чета несчастных

С грязными ребятами

Богов отцовских тащит, выселяясь…

А меж тем, вернее нет

Дворца, что ждет у жадного Плутона

Барина богатого

В конце дороги. Что ж еще ты бьешься?

Та ж ведь расступается

Земля пред бедным, как и пред царями;

Прометея хитрого

Не спас Харон за злато; Орком гордый

Танал, как и Тантала

Весь род обуздан; но Плутон, чтоб бремя

Снять с бедняги честного,

Готов на помощь, званый и незваный.

В горах пустынных Вакха увидел я.

Он песням – верь мне, племя грядущее! —

Учил и Нимф и козлоногих,

Настороживших свой слух Сатиров.

Эвое! Весь от страха недавнего

Дрожу, но Вакхом полный, я радуюсь

Душой. Эвое! Вакх, помилуй,

Тирсом грозящим меня не трогай.

Я петь могу Тийяд обезумевших,

Вином и млеком реки текущие,

И рассказать, как в изобильи

Мед из дуплистых дерев струился,

И про твоей супруги-владычицы

Венец, что стал звездой, про Пенфея дом,

Распавшийся в паденьи грозном,

И про погибель царя Ликурга.

Под власть свою ты реки и море гнешь,

Средь гор пустынных любишь, вина вкусив,

Вплетать ты Бистонидам в кудри

Змей, но они без вреда – не жалят.

Когда толпа Гигантов безбожная

Крутой дорогой к царству Юпитера

Взбиралась, отразил ты Рета

Львиною пастью, когтистой лапой,

Хоть шла молва, что больше пригоден ты

К веселой пляске, чем к бою ратному,

Однако ты остался тем же

И среди мирных забав и боя!

Став смирным, Цербер, лишь увидал тебя,

Твой рог златой, – хвостом стал повиливать,

Когда ж ты уходил, он ноги

Начал лизать и к лодыжкам жаться.

Взнесусь на крыльях мощных, невиданных,

Певец двуликий, в выси эфирные,

С землей расставшись, с городами,

Недосягаемый для злословья.

Я, чадо бедных, тот, кого дружески

Ты, Меценат, к себе, в свой чертог зовешь,

Я смерти непричастен, – волны

Стикса меня поглотить не могут.

Уже я чую, как утончаются

Под грубой кожей голени, по-пояс

Я белой птицей стал, и перья

Руки и плечи мои одели.

Мчась безопасней сына Дедалова,

Я, певчий лебедь, узрю шумящего