Т. И. Каминская - «Антика. 100 шедевров о любви» . Том 2

Ты Фессалийских брегов обратной коснулся ладьею,

Слышно, овцы золотой обогащенный руном.

Сколько позволишь, твое я славлю спасенье: но только

Сам бы ты должен письмом в этом уверить меня.

Царство мое миновать тебя, вопреки обещанью,

Ветры помимо твоей воли заставить могли.

Но письмо отослать и с ветром можно враждебным,

Я же достойна была друга поклон получить.

О, для чего же молва к нам раньше письма долетает,

Как под наклонным ярмом Марса ступали быки,

Как ты бросал семена, и нива бойцов возрастала,

И не нуждалась в твоей, чтобы погибнуть, руке;

Как неусыпный дракон охранял руно дорогое,

Но золотистую шерсть мощной сорвал ты рукой.

Если б о том я могла сказать недоверчивым: это

Сам мне Язон написал, – как бы гордилася я!

Что ж горевать, что вдали любовь охладела супруга?

Если твоей остаюсь, слишком уступчива я.

Варварка,[74] мне говорят, колдунья явилась с тобою,

И на обещанном мне ложе тобой принята.

Верится сердцу легко! О, если бы в дерзком безумьи,

Лживою мужа виной оклеветала бы я!

Гость Фессалийский ко мне недавно с брегов Гэмонийских

Прибыл и только на мой стал он ногою порог:

«Что Эзонид мой?» – его спросила я; тот же стыдливо

Стал и потупил свои робкие взоры к земле.

Быстро вскочила я тут и, с груди сорвавши тунику,

«Жив ли» – воскликнула – «он? Или ж и мне умирать?»

«Жив» – отвечал; но его понуждала я робкого к клятве,

Бог лишь свидетель меня в жизни твоей убедил.

(Только пришла я в себя, о твоих расспросила деяньях,

Как медноногих быков Марса ты к пашне водил,

Как семенами кидал ты зубы змеиные в землю,

И нежданно от них бранный рождался отряд,

Как земнородный народ в сражении пал обоюдном,

Целую жизнь пережив в этот единственный день,

Как укрощен был дракон. И вновь повторяла я, жив ли,

Жив ли Язон мой, и страх в сердце надежду сменял).

Лился подробный рассказ, но в быстром течении речи

Он по своей простоте раны мои обнажал.

Горе, где верность твоя? Где клятвы законного брака?

Факел, не смертного ль ты больше достоин костра?

Я не украдкой с тобой спозналась, стояла при нашем

Браке Юнона и сам в светлых гирляндах Гимен.

Нет, не Юнона, не ты, Гимен, – Ериния злая,

Кровью пылая, несла факел несчастливый мне.

Что же до Миниев мне и что до Тритоновой барки?

Что и тебе до моей родины, Тифис моряк?

Здесь не рождалось овцы, сверкающей в золоте шерсти,

Не престарелый Эет правил Лемносом моим.

Прежде надеялась я, – то злая судьба увлекала, —

Войско чужое прогнать, женщина женской рукой.

Слишком Лемнийки сильны мужей побеждать ненавистных,

Только такого бойца я – б остеречься должна.

Как увидала тебя, под кровлю впустила и в сердце;

Два пролетело у нас лета и две же зимы.

Третья жатва была, когда, паруса распуская,

С горьким рыданьем ты мне речи такие держал:

«Срок, Гипсипила, отплыть; но если судьба воротиться,

Мужем твоим ухожу, мужем и буду твоим;

Что ж ты от нас понесла и в чреве скрываешь тяжелом,

Пусть живет, и ему оба родители мы».

Молвил, и слезы ручьем по лживым катились ланитам.

Помню я – ты досказать речи прощальной не смог.

За моряками вослед последним вступаешь на Арго,

«И полетели; надул ветер твои паруса.

Синие волны корабль разгребает беглым движеньем.

На берег ты, на волну я устремляю глаза.

Башня, открыта кругом, смотрела в широкое море;

В башню бегу, и лицо влажно от плача, и грудь.

В море сквозь слезы гляжу и, страстной покорные мысли,

Дальше привычной меты взоры следят за тобой.

Сколько невинных молитв и надежд, сменявшихся страхом!..

Ныне, когда ты спасен, вновь возносить ли мольбы?

Да, мольбы вознесу, а Медею молитвы покроют?

Сердце болит, и в груди бьется и гнев, и любовь.

Жертвы ль во храмы нести, живым теряя Язона?

Иль на мою же беду бедная жертва падет?

Много мне было тревог, всегда трепетала я сердцем,

Чтоб от Аргосских твердынь не взял невестки отец.

Страшен Аргос нам был, но варварка мне повредила,

И неожиданный враг рану наносит мне в грудь.

Не красотою мила, не заслугами: ведает песни

И собирает серпом с пагубных жатв заклятым.

С бега луну низводить в борьбе тяжелой Медея

Ищет, и мрачною тьмой Солнца скрывает коней,

Воды сжимает уздой и рек порывает теченье,

Двигает с места леса и оживляет скалу,

Бродит она по гробам, без пояса, косы раскинув,

И набирает костей с теплого пепла костров;

Издалека заклянет, из воска изваявши образ,

Тонкой иглою печаль в бедное сердце вонзит;

И уж не ведаю, что еще… Но злой ли травою, —

Нравами и красотой надо любовь добывать.

Ты ль обнимаешь ее и, в спальне одной оставаясь,

С ней безбоязненным сном нежишься в тихую ночь?

Знать и тебе, как волам, ярмо чародейка надела,

Те же смиряют тебя чары, как злую змею.

К подвигам громким твоим, притом, и спутников смелых

Жаждет пристать и молве мужа помехой жена.

Так и помыслит иной: знать ядом Делийским отчасти

Подвиг свершен, – и не раз в черни доверье найдет.

«Это совсем не Язон, а дочь Фазийца Эета

То золотое руно Фриксовой ярки сняла».

Мать Алкимеду спроси, – ни мать, ни отец не похвалят

Этой невестки своей, дочери стран ледяных.

Пусть с Танаиса себе, в болотах Скифии влажной

Ищет супруга, а то и на Фазиде родном!

Ах, Эзонид, Эзонид, весенняго ветра ты легче,

О, для чего же в твоих верности нету речах?

Мужем моим уезжал – не мужем моим воротился;

Пусть возвращенному я буду, как раньше, женой!

Если же знатность тебя и громкое трогает имя,

Я ль не Фоантова дочь, мне-ли не предок Минос;

Бахус мой дед, и венком венчанная Вакха супруга

В пламенных топит лучах меньших мерцанье светил.

Будет приданым Лемнос, богатая жатвами нива.

С этим богатством женой мог бы ты взять и меня.

И родила я теперь; ликуй, мой Язон, за обоих!

Сладкое бремя жене муж дорогой подарил.

Счастлива я и числом: двойное потомство Люцина,

Два залога любви мне благосклонно дала.

Спросишь: в кого родились? – живая улика Язону,

Чужды коварства они, всем остальным-же в отца.

Уж и гонцами за мать хотела детей я отправить,

Но заграждалися все мачехой злою пути.

Страхом Медея была. И мачехи хуже Медея,

К каждому мерзкому злу руки готовы ее.

Та, что могла раскидать по нивам погибшего брата

Бедные члены, детей разве моих пощадит?

И ее – то, безумец, Колхийским отравленный ядом,

Ты, говорят, предпочел ложу законной жены!

Мужа позорно она познала, развратная дева,

Нас же с тобой сочетал факел невинной любви.

Предан Медеей отец, – от смерти спасла я Фоанта.

Колхов покинула та, – я на Лемносе родном.

Тщетно! Злодейке дана победа над чистой, проступок

Ей за приданое стал; добыт желанный супруг!

Я и Лемниек виню, Язон, но дивиться не стану:

Самая скорбь отдает в руки разгневанной меч.

Слушай! Когда б, заведен, – как надо-бы – ветром неверным

Ты – и сопутники – к нам в тихую гавань зашел,

И на встречу к тебе спустилась бы я с близнецами,

О, не молился ли б ты, чтоб расступилась земля?

Как бы тогда на детей ты глядел, на меня, ненавистный,

В кару за низкий обман казни бы стоил какой?

Я самого бы тебя пустила тогда невредимым,

Не по заслугам твоим – по снисхожденью любви,

Кровью же твари свои усладила бы взоры досыта,

И отомстила б за всех, кто зачарован был ей.

Я бы Медее была Медеей! И если с Олимпа

Внемлет молитвам моим право – карающий бог,

Все, чем томится душа, – и хищница нашего ложа

Все пусть узнает и свой перестрадает закон!

Как покидают меня, супругу, с двумя близнецами,

Стольких детей потеряй вместе с супругом и ты!

Долго добычею злой не кичись, с ней в муках расстанься,

И по вселенной по всей в бегстве приюта ищи!

Брату какою сестрой была и отцу несчастливцу

Дочерью, так же своей будь ненавистна семье!

Все перешедши моря и земли, на воздух вздымайся

И без богатств, без надежд горько блуждай, вся в крови!

Молит Фоантова дочь об этом, обманута браком.

Ложе проклятое, их, нежных супругов, прими!

Так, пред концом роковым, меж влажною павши травою,

Возле Мэандровых вод белая лебедь поет.

Не потому, что смягчить тебя мольбою надеюсь,

Я говорю, и моим боги враждебны речам.

Но и заслуги, и честь, и тело, и чистое сердце —

Все потеряв до конца, речи терять не беда.

Так, ты решился бежать и бедную бросить Дидону;

Ветер один унесет парус и клятву твою.

Ты решился, Эней, союз свой расторгнуть и якорь,

И к Италийским венцам мчаться в безвестную даль.

Новый тебя Карфаген не манит и растущие стены

И под скипетр тебе препорученная власть.

Сделанных дел ты бежишь, к обещающим трудность стремишься;

Новой уж хочешь искать – мало найденной земли!

Пусть обретешь ты страну, – позволят ли в ней воцариться?

Кто незнакомцу свои нивы на волю предаст?

Новой любви предстоит добиться и новой Дидоны,

Новые клятвы давать, чтобы опять обмануть.

Скоро ли сможешь создать Карфагену равную крепость

И с недоступных твердынь царство свое озирать?

Пусть и успеешь во всем, и воля твоя совершится;