Если рассказывать нам о напастях своих согласишься».

Так говорил он; ответствовал так Одиссей хитроумный:

«Царь Алкиной, благороднейший муж из мужей феакийских,

Время на все есть; свой час для беседы, свой час для покоя;

(380) Если, однако, желаешь теперь же дослушать рассказ мой,

Я повинуюсь и все расскажу, что печального после

Я претерпел: как утратил последних сопутников; также

Кто из аргивян, избегши погибели в битвах троянских,

Пал от убийцы, изменой жены, при возврате в отчизну.

(385) После того как рассеяться призракам жен Персефона,

Ада царица, велела и все, разлетевшись, пропали —

Тень Агамемнона, сына Атреева, тихо и грустно

Вышла; и следом за нею все тени товарищей, падших

В доме Эгиста с Атридом, с ними вместе постигнутых роком.

(390) Крови напившись, меня во мгновенье узнал Агамемнон.

Тяжко, глубоко вздохнул он; заплакали очи; простерши

Руки, он ими ко мне прикоснуться хотел, но напрасно:

Руки не слушались: не было в них уж ни сил, ни движенья,

Некогда члены могучего тела его оживлявших.

(395) Слезы я пролил, увидя его; состраданье проникло

Душу мне; мертвому другу я бросил крылатое слово:

«Сын Атреев, владыка людей, государь Агамемнон,

Паркой какою ты в руки навек усыпляющей смерти

Предан? В волнах ли тебя погубил Посейдон с кораблями,

(400) Бурею бездну великую всю сколебавши? На суше ль

Был умерщвлен ты рукою врага, им захваченный в поле,

Где нападал на его криворогих быков и баранов,

Или во граде, где жен похищал и сокровища грабил?»

Так вопросил я его, и, ответствуя, так мне сказал он:

(405) «О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный!

Нет, не в волнах с кораблями я был погублен Посейдоном,

Бурные волны воздвигшим на бездне морской: не на суше

Был умерщвлен я рукою противника явного в битве;

Тайно Эгист приготовил мне смерть и плачевную участь;

(410) С гнусной женою моей заодно, у себя на веселом

Пире убил он меня, как быка убивают при яслях;

Так я погиб, и товарищи верные вместе со мною

Были зарезаны все, как клычистые вепри, которых

В пышном дому гостелюбца, скопившего много богатства,

(415) Режут на складочный пир, на роскошный обед иль на свадьбу.

Часто без страха видал ты, как гибли могучие мужи

В битве, иной одиноко, иной в многолюдстве сраженья, —

Здесь же пришел бы ты в трепет, от страха бы обмер, увидя,

Как меж кратер пировых, меж столами, покрытыми брашном,

(420) Все на полу мы, дымящемся нашею кровью, лежали.

Громкие крики Приамовой дочери, юной Кассандры,

Близко услышал я: нож ей во грудь Клитемнестра вонзала

Подле меня; полумертвый лежа на земле, попытался

Хладную руку к мечу протянуть я: она равнодушно

(425) Взор отвратила и мне, отходящему в область Аида,

Тусклых очей и мертвеющих уст запереть не хотела.

Нет ничего отвратительней, нет ничего ненавистней

Дерзко-бесстыдной жены, замышляющей хитро такое

Дело, каким навсегда осрамилась она, приготовив

(430) Мужу, богами ей данному, гибель. В отечество думал

Я возвратиться на радость возлюбленным детям и ближним —

Злое, напротив, замысля, кровавым убийством злодейка

Стыд на себя навлекла и на все времена посрамила

Пол свой и даже всех жен, повеленьем своим беспорочных».

(435) Так говорил Агамемнон; ему отвечая, сказал я:

«Горе! Конечно, Зевес громовержец потомству Атрея

Быть навсегда предназначил игралищем бедственных женских

Козней; погибло немало могучих мужей от Елены:

Так и тебе издалека устроила смерть Клитемнестра».

(440) Выслушав слово мое, мне ответствовал царь Агамемнон:

«Слишком доверчивым быть, Одиссей, берегися с женою;

Ей открывать простодушно всего, что ты знаешь, не должно;

Вверь ей одно, про себя сохрани осторожно другое.

Но для тебя, Одиссей, от жены не опасна погибель;

(445) Слишком разумна и слишком незлобна твоя Пенелопа,

Старца Икария дочь благонравная; в самых цветущих

Летах, едва сопряженный с ней браком, ее ты покинул,

В Трою отплыв, и грудной, лепетать не умевший, младенец

С ней был оставлен тогда; он, конечно, теперь заседает

(450) В сонме мужей; и отец, возвратись, с ним увидится; нежно

К сердцу родителя сам он, как следует сыну, прижмется…

Мне ж кознодейка жена не дала ни одним насладиться

Взглядом на милого сына; я был во мгновенье зарезан.

Выслушай, друг, мой совет и заметь про себя, что скажу я:

(455) Скрой возвращенье свое и войди с кораблем неприметно

В пристань Итаки: на верность жены полагаться опасно.

Сам же теперь мне скажи, ничего от меня не скрывая:

Мог ли ты что-нибудь сведать о сыне моем? Не слыхал ли,

Где он живет? В Орхомене ль? В песчаном ли Пилосе? В Спарте ль

(460) Светлопространной у славного дяди, царя Менелая?

Ибо не умер еще на земле мой Орест благородный».

Так вопросил Агамемнон; ему отвечая, сказал я:

«Царь Агамемнон, о сыне твоем ничего я не знаю;

Где он и жив ли, сказать не могу; пустословие вредно».

(465) Так мы, о многом минувшем беседуя, друг подле друга

Грустно сидели, и слезы лилися по нашим ланитам.

Тень Ахиллеса, Пелеева сына, потом мне явилась;

С ним был Патрокл, Антилох беспорочный и сын Теламонов

Бодрый Аякс, меж ахейцами мужеским видом и силой

(470) После Пелеева сына великого всех превзошедший.

Тень быстроногого внука Эакова, став предо мной,

Мне, возрыдавши, крылатое бросила слово: «Зачем ты

Здесь я затем, чтоб Тиресий слепец прорицатель открыл мне

Что, дерзновенный, какое великое дело замыслил?

(475) Как проникнул в пределы Аида, где мертвые только

Тени отшедших, лишенные чувства, безжизненно веют?»

Так он спросил у меня, и, ему отвечая, сказал я:

«О Ахиллес, сын Пелеев, меж всеми данаями первый,

Здесь я затем, чтоб Тиресий слепец прорицатель открыл мне

(480) Способ вернейший моей каменистой Итаки достигнуть;

В землю ахеян еще я не мог возвратиться; отчизны

Милой еще не видал; я скитаюсь и бедствую. Ты же

Между людьми и минувших времен и грядущих был счастьем

Первый: живого тебя мы как бога бессмертного чтили;

(485) Здесь же, над мертвыми царствуя, столь же велик ты, как в жизни

Некогда был; не ропщи же на смерть, Ахиллес богоравный».

Так говорил я, и так он ответствовал, тяжко вздыхая:

«О Одиссей, утешения в смерти мне дать не надейся;

Лучше б хотел я живой, как поденщик, работая в поле,

(490) Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный,

Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать, мертвый.

Ты же о сыне известием душу теперь мне порадуй.

Был ли в сраженье мой сын? Впереди ли у всех он сражался?

Также скажи, Одиссей, не слыхал ли о старце Пелее?

(495) Все ли по-прежнему он повелитель земли мирмидонской?

Иль уж его и в Элладе и Фтии честить перестали,

Дряхлого старца, без рук и без ног, изнуренного в силах?

В области дня уж защитником быть для него не могу я;

Ныне уж я не таков, как бывало, когда в отдаленной

(500) Трое губил ополченья и грудью стоял за ахеян.

Если б таким хоть на миг я в жилище отцовом явился,

Ужас бы сильная эта рука навела там на многих,

Власти Пелея не чтущих и старость его оскорбивших».

Так говорил Ахиллес, и, ему отвечая, сказал я:

(505) «Сведать не мог ничего я о старце Пелее великом;

Но о твоем благородном, возлюбленном Неоптолеме

Все, Ахиллес, как желаешь, тебе расскажу я подробно.

Сам я его в корабле крутобоком моем от Скироса

Морем привез к меднолатным данаям в троянскую землю;

(510) Там на советах вождей о судьбе Илиона всегда он

Голос свой прежде других подавал и в разумных сужденьях

Мною одним лишь и Нестором мудрым бывал побеждаем.

В поле ж троянском широком, где гибельной медью мы бились,

Он никогда близ дружин и в толпе не хотел оставаться;

(515) Быстро вперед выбегал он один, упреждая храбрейших;

Много врагов от него в истребительной битве погибло;

Я ж не могу ни назвать, ни исчислить, сколь много народа

В крае троянском побил он, где грудью стоял за аргивян.

Так Еврипила, Телефова сына, губительной медью

(520) Он ниспроверг, и кругом молодого вождя все кетейцы

Пали его, златолюбия женского бедственной жертвой.

После Мемнона, подобного богу, был всех он прекрасней.

В чрево коня, сотворенного чудно Эпеосом, скрыться

Был он с другими вождями назначен; а двери громады

(525) Мне отворять, затворять и стеречь поручили ахейцы.

Все, при вступлении в конские недра, вожди отирали

Слезы с ланит, и у каждого руки и ноги тряслися;

В нем же едином мои никогда не подметили очи

Страха; не помню, чтоб он от чего побледнел, содрогнулся

(530) Или заплакал. Не раз убеждал он меня из затвора

Дать ему выйти и, стиснув одною рукою двуострый

Меч, а другою обитое медью копье, порывался

В бой на троян. А когда был разрушен Приамов великий

Град, он с богатой добычей, с дарами почетными поплыл

(535) В край свой, ни издали метким копьем, ни вблизи длинноострой

Медью меча не пронзенный ни разу, как часто бывает