Но для чего-же на брег Актийский несчастную гонишь,

Если и сам обратить можешь стопы свои вспять?

Ты бы мне сделаться мог целительней влаги Левкадской;

И красотой, и добром будешь ты Фебом моим.

Или ты силы найдешь, о вод холодней и утесов,

Если погибну, моей смерти виновником слыть?

Ах, насколько б милей могла сочетаться с тобою

Грудь у меня, чем со скал ринуться долу в волну.

Вот же та грудь пред тобой, которую часто хвалил ты

И гениальной не раз, милый Фаон, величал.

Тут бы речистою быть! Но горе – погибель искусству,

И под бедою моей весь пропадает талант.

И не ответствуют мне старинные в пении силы,

Плектр от тоски молчалив, лира немеет с тоски.

Толпы Лесбиек морских, и девы, и мужние жены,

На Эолийских струнах славные мной имена,

Девы Лесбоса, в любви бесславьем покрывшие Сапфо,

Полно на звуки моей лиры сбегаться толпой.

Все-то похитил Фаон, что ранее вас услаждало…

Бедная, бедная, я чуть не промолвила: «Мой»…

Девы, верните его, и ваша вернется певица,

Гению он придает силы, и гасит их он.

Что я достигну мольбой? Растрогано ль гордое сердце,

Иль беспощадно, и вихрь тщетную речь унесет?

Речи мои разнося, твои-бы принес паруса он!

Это б и сделал, когда б был ты, медлитель, умней.

Или придешь, и твоим кораблям объетные жертвы[271]

Ты приготовил? Но что ж грудь ожиданьем томишь?

Якорь сорви, и моря откроет рожденная морем,[272]

Ветер дорогу пошлет, только свой якорь сорви.

Сам Купидон направит корабль, присев над кормою,

Сам молодою рукой даст и сберет паруса.

Если ж отраднее вдаль бежать от Пелазговой Сапфо,

Хоть не найдешь и причин, из-за чего бы бежать, —

Пусть несчастной хоть то посланье жестовое скажет,

Чтобы в Левкадских волнах смертного рока искать.


  • 1
  • 110
  • 111
  • 112
  • 113
  • 114
  • 129