Теперь Анна одна гуляла по улицам Рима. Правда, величавые древние портики, прекрасные храмы, чудесные фрески в этих храмах уже не радовали ее. Словно из них тоже ушла жизнь, как ушла она из ее брака.

В конце февраля супруги вернулись в Петербург. Зима подходила к концу, снег таял, с юга веяло теплом. Но приметы весны, прежде столь желанные, не радовали княгиню Анну Гагарину. Не увлекали ее и заботы по украшению их дома — заботы, которым всецело предался князь Павел после возвращения. Он задумал сделать их дом одним из самых роскошных во всей столице, и этими планами охотно делился с женой.

— Я хочу, чтобы у нас все было устроено по новейшей моде, — рассуждал князь, расхаживая по гостиной. — Ведь, что ни говори, на дворе уже XIX век, и нельзя жить по-старому. Я распоряжусь, чтобы у нас все было сделано, как в самой передовой европейской столице — в Лондоне. Что ты об этом думаешь, друг мой?

— Я не знаю, — тихо отвечала Анна. — Делай, как знаешь.

— Я вижу, ты опять не в духе, опять не весела, — нахмурился князь. — Не знаю, чего тебе не хватает. Я приписывал твою хандру долгому пребыванию в Риме, надеялся, что воздух отечества тебя излечит. Но теперь вижу, что ошибался. Это просто твой скверный характер. Тебе нравится изводить меня, нравится выставлять себя обиженной. О, я предвижу дальнейшее твое поведение! Ты, пожалуй, захочешь жаловаться на меня своим родителям. Но в чем будет твоя претензия? Что муж был тебе неверен? На это я всем расскажу, как ты холодна, как невнимательна ко мне! Учти, если будешь все так же дуться и ходить с обиженным видом, я перестану брать тебя с собой на званые вечера и балы. Тебе будет закрыт доступ в свет: ведь замужняя дама не может явиться на бал без мужа, это не принято. Будешь сидеть дома, словно старуха! — И князь усмехнулся, видимо сознавая силу своей угрозы.

Однако на Анну его слова не возымели никакого действия. Если бы она чуть больше злилась на него, она бы усмехнулась ему в ответ. Ей вовсе не хотелось являться на балы, блистать, удивлять всех нарядами. У нее было одно счастье — любимый муж, и это счастье было у нее отнято им самим. Что же теперь было тосковать по балам?

А еще она невольно сравнила поведение князя Гагарина с тем, как вел себя в схожих обстоятельствах император. «Когда в прошлом году я сделалась печальна, оттого что тосковала по этому человеку, — думала она, — государь сам тосковал. Он места себе не находил, все придумывал, как меня развеселить. Он все время думал обо мне, придумывал разные затеи, дарил подарки… А этот… этот думает лишь о себе. Вот в чем между ними разница. Ах нет! Разница в другом, и теперь ты уже должна это понять. Разница в том, что государь любил тебя, а этот человек никогда не любил. Ни одной минутки не любил!»

Именно теперь, когда она сама отвергла любовь императора, ей стали вспоминаться минуты душевной близости с ним. Эти прогулки, эти беседы, сокровенные признания… Именно теперь она поняла, что, в сущности, была в то время счастлива. И она сама, своими руками, разрушила это счастье. Это было так горько! И вместо того чтобы внять угрозам своего супруга и сделаться веселой, она рыдала целыми днями, не выходя из своей комнаты. А он — он выполнил свою угрозу и перестал брать ее на балы и званые вечера. Если на то пошло, он вообще перестал с ней разговаривать. И в их доме, в их роскошном особняке, который князь Гагарин все перестраивал и улучшал, воцарилось молчание.

Впрочем, оставался один дом, куда Анна могла являться одна, без мужа. Это был дом ее родителей. И она снова стала там бывать. Иногда проводила там целые дни — словно и не выходила замуж. Там, вместе с родителями, она отметила светлый праздник Пасхи. Вместе с мачехой и сестрами ездила в церковь, исповедовалась и причащалась.

Однако на исповеди она не говорила того, что лежало у нее на сердце, томило душу. Она и мачехе ничего не рассказала. Екатерина Николаевна, конечно, видела, что у падчерицы не сложилась семейная жизнь, что она всегда грустна и не хочет оставаться в доме мужа. Она расспрашивала Анну о причинах такого поведения, но Анна каждый раз ссылалась то на плохое самочувствие, то на хандру.

Она знала, что мачеха не поймет причин ее тоски. Ведь ее отец, генерал-прокурор Лопухин, всегда вел распутную жизнь, он открыто изменял Прасковье, матери Анны, изменял и Екатерине Николаевне. И она отвечала ему тем же, имея по нескольку любовников зараз. И почти все их знакомые, люди света, вели себя точно так же. Супружеская верность была не в чести, ветреность считалась нормой. И на что она могла жаловаться? Только на саму себя, на то, что ее представления о счастье не совпали с обычаями века.

Глава 19

Май в том году выдался теплым. Деревья покрылись листьями, солнце светило вовсю, и на дорожках Летнего сада, а также на набережных было много гуляющих. Анна тоже стала много гулять. Иногда она отправлялась на прогулку в карете, но чаще гуляла пешком. Хоть это она могла делать, не спрашивая мужа! Она отправлялась на прогулки почти одна — ее сопровождала лишь верная девушка Глаша. Правда, Анна избегала многолюдных мест, где могла встретить знакомых. Ей не хотелось, чтобы ее расспрашивали о семейных делах, ей тогда неизбежно пришлось бы врать, а это было не в ее натуре.

Несколько раз во время этих прогулок она забредала на набережную Мойки, где строился Михайловский замок. Теперь уже все стены замка были покрашены в кирпично-красный цвет, позаимствованный от ее перчатки. Стройка близилась к завершению, и Анна отрешенно думала о том, что желание императора вскоре исполнится, и он покинет Зимний дворец и переселится в собственный замок, о котором так долго мечтал.

Однажды (это было в один из дней в самом конце мая) она, как обычно, шла по отдаленной дорожке Летнего сада, как вдруг заметила, что впереди происходит нечто необычное. Люди, шедшие впереди, расступались, освобождая дорогу. «Что это там? — подумала она. — Как они почтительно себя ведут… Неужели…» И не успела она додумать свою догадку до конца, как увидела, что навстречу ей идет император Павел. В некотором отдалении за ним следовал Никита Обольянинов в сопровождении двух гвардейских офицеров.

Кровь отлила у нее от лица. Анна совсем не была готова к этой встрече! Она, как и другие, спешно шагнула в сторону, освобождая проход государю, и склонилась в поклоне.

Павел, по своему обыкновению, шел довольно быстро. Склонившись, опустив глаза, она не видела его лица — только ноги в башмаках и белых чулках. Вот идущий поравнялся с ней… и вдруг остановился.

— Здравствуйте, княгиня, — услышала она знакомый голос. — Как поживаете?

Она не хотела, не смела на него смотреть! Почему-то, сама не зная почему, она чувствовала себя виноватой перед ним. Но не поднимать глаза было неучтиво. Анна распрямилась, посмотрела на него и ответила:

— Благодарю, ваше величество, у меня все хорошо.

Она ожидала, что он кивнет и пройдет далее. Но он почему-то медлил. Стоял, смотрел на нее со странным выражением — она прочитала в его взгляде жалость.

— Вот как? — наконец произнес император. — А мне сообщали иное, совсем иное. Знаете что? Раз мы с вами так удачно встретились, давайте пройдемте немного вместе, как гуляли когда-то. Прошу вас, составьте мне компанию.

У нее не было причин отказаться, и она пошла рядом с ним. Теперь они шли медленно, оглянувшись, Анна заметила, что сопровождающие отстали. Еще дальше, робея перед столь знатными людьми, шла ее Глаша.

— Да, мне говорили иное, — вновь заговорил государь. — Передавали, что вы нигде не бываете, а если появляетесь на прогулке, то всегда одна. Из сего я делаю вывод, что ваша семейная жизнь не совсем счастлива. Отчего так?

Что она могла ему сказать? Что жестоко ошиблась? Что приняла пустышку, светскую куклу за живого человека? Что влюбилась в мираж? Что оставила его, любящего, заботливого, готового ради нее на все, ради хлыща? Она не могла этого выговорить и поэтому молчала.

Так, в молчании, они прошли несколько шагов. Вдруг Анна остановилась и произнесла то, что вовсе не собиралась говорить:

— Простите меня, ваше величество! Простите! — Слезы потекли по ее лицу, она сжала руки.

— Простить? — удивился Павел. — Но за что? Вам не за что просить прощения, а мне нечего прощать. Вы меня ничем не обидели.

— Нет, обидела, обидела! И сильно обидела! И вы, с вашей чуткостью, конечно, понимаете это. Просто вы, как великодушный человек, еще тогда, в прошлом году, простили эту обиду. А я себе ее простить не могу.

— И в чем же эта обида?

— В том, что я не оценила вашей любви, вот в чем! Мне все казалось мало! Я все думала, что мое счастье где-то впереди, где-то вдали! И я отказалась от близости с вами, предпочла этого… этого…

— Вы говорите о вашем муже?

— Конечно о нем. Вы говорили, что моя семейная жизнь, по всем признакам, не очень счастлива. Так вот, я должна признаться вам: вы совершенно правы. Моя жизнь не удалась. Но довольно обо мне. Как продвигаются ваши дела, государь? Я вижу, ваш замок почти закончен. Когда же вы предполагаете переселиться в него?

— Мне обещают все закончить к осени. Хотя я — придирчивый хозяин, все время требую от них разных переделок, и это замедляет строительство. Но к зиме он точно будет готов. Однако вы напрасно стараетесь увести нашу беседу в сторону. Мне не интересны мои собственные дела, я о них знаю довольно. Меня волнует ваше положение. Мы должны его обсудить. А если вам после этого захочется поговорить еще и о моих делах, то мы поговорим и о них. Знаете что? Я предлагаю вам закончить сейчас нашу прогулку, здесь мы все время на виду, вам это, должно быть, неудобно, мне тоже. У ворот парка меня ждет карета. Мы сядем в нее и проедем в мой замок. Там есть уже несколько комнат, полностью отделанных и обставленных мебелью. Мой повар подаст нам туда чай, и мы поговорим без помех. Вы согласны?