Занятая этими мыслями, она едва не пропустила нужную развилку, но вовремя опомнилась и выбрала дорожку, на которую они свернули вчера. Выбор был верен: дорожка стала спускаться, впереди блеснула вода, и Анна увидела желтые стены Храма Дружбы, а возле него — знакомую фигуру в зеленом камзоле. «Как хорошо, что я не надела зеленое платье, — успела подумать она. — Государь мог бы расценить такое совпадение, как мое желание понравиться ему, Бог знает, что мог бы подумать!»

Она подошла к нему и склонилась в поклоне.

— Вы хотели меня видеть, ваше величество, и вот я явилась.

Однако лицо Павла выражало не радость от встречи, а раздражение. И он не спешил приветствовать ее, подать ей руку, как сделал вчера. Наконец он заговорил:

— Да, вы явились, но почему так поздно? Почему вы заставили меня ждать? Никто не может заставить своего государя ждать!

— Я… я не знала, государь, — стала оправдываться Анна, краснея и все более смущаясь. — Меня никто не предупредил, что вы будете меня ждать…

— Как же не предупредили? — все так же сурово произнес Павел. — Разве я не говорил вчера, что желаю начать завтрашний день, продолжив беседу с вами? Что я желаю начинать так каждый день? Разве не ради этого я распорядился поселить вас во дворце?

— Я… я не помню таких слов, государь… Наверное, я запамятовала…

Ведь не могла же она сказать, что ее собеседник ничего такого не говорил! Это значило обвинить императора в том, что он выдумывает, говорит неправду. Этого никак нельзя было сделать.

Павел ничего не говорил, только внимательно смотрел на нее.

— Этого более не повторится, ваше величество, — придя в себя пообещала Анна. — Теперь я ясно поняла вашу волю. Если вы хотите, чтобы утром я была здесь, чтобы беседовать с вами, значит, так и будет. Только скажите точно, где и в котором часу я должна быть.

Выражение на лице Павла смягчилось, морщины разгладились, теперь его лицо уже не выглядело таким уродливым.

— Я встаю обыкновенно в седьмом часу, — заговорил он, — и в семь уже выхожу на первую прогулку. Вот вам час. Я знаю, что многие находят такой час недопустимо ранним. Мои подданные любят нежиться в постелях до десятого часа, а некоторые и до полудня. Я нахожу такой обычай безобразным. Такие люди потакают своим порокам! Изнеженности! Лени! Люди, встающие поздно, никогда не совершат ничего великого. Они обрекают себя и свои владения на гибель! Можно вспомнить изнеженных королей Франции, всех этих Людовиков. Где они теперь? Я же беру пример с великих государей — Фридриха, Карла Шведского, Ричарда. Это что касается времени. Насчет места не могу сказать точно. Его мы будем определять с вами вместе. Но чтобы сделать это, надо отправиться в путь. Пойдемте же, осмотрим другие части моего парка, тогда и решим, где мы встретимся завтра. — И он галантно подал ей руку.

Стало ясно, что гроза прошла, он больше не сердится, и они медленным шагом покинули долину Славянки. Когда прошли некоторое время, Павел снова заговорил:

— Я сегодня вспомнил некоторых великих государей и хочу поговорить о них с вами. Признаюсь, я много читаю об их жизни, наверное, прочел все, что только было написано. Например, о Фридрихе Великом я прочел точно все. Но о некоторых из великих королей известно до обидного мало. Например, о славном Ричарде, прозванном Львиное Сердце, или о моем прадеде, первом русском императоре Петре.

— Разве о вашем прадеде мало писали? — удивилась Анна. — Но ведь, верно, его сподвижники оставили воспоминания?

— Самые близкие — не оставили ничего, — ответил Павел. — Да и что мог написать Меньшиков, угасая в Сибири? Он унес все с собой…

— В семье вашего величества наверняка сохранились предания о великом императоре. Вам могли их рассказать…

— Кто? Отца я не помню, он умер, когда я был совсем ребенком, и я подозреваю… Впрочем, не будем об этом. Моя мать была чужда России и нашей династии. Да, мне сообщали некоторые сведения мои учителя, но так мало, так скупо!

— Но, может быть, ваше величество восполнит эту нехватку?

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы могли бы собрать эти разрозненные сведения и сами написать историю вашего великого прадеда. При вашем образе мыслей этот труд был бы вам, наверное, не в тягость. И принес бы немало пользы.

Она сказала это — и сама испугалась собственной дерзости. Кто она такая, чтобы давать советы государю? Сейчас он снова рассердится, станет кричать, он поставит ее на место, прогонит от себя…

Однако Павел не рассердился. Казалось, ее предложение его удивило. Некоторое время он шел молча, потом тряхнул головой и произнес:

— Интересная мысль! Как это она раньше не приходила мне в голову? Да, я мог бы… Хотя я чувствую, что государственные заботы будут отвлекать меня от сего великого замысла. Много надо сделать, очень много. Всякая отрасль государственного хозяйства требует моего постоянного присутствия. Однако я мог бы поручить кому-то из ученых мужей составить такой труд. Да, я возьму это себе на заметку. А сейчас я хотел бы рассказать вам о жизни тех великих государей, о подвигах и деяниях которых сохранились подробные сведения.

И Павел стал рассказывать своей спутнице о королях. Причем начал не со своего любимца, прусского короля Фридриха Великого — он боялся, что педантичная, далекая от романтики деятельность создателя Великой Пруссии не будет интересна Анне, — а с Ричарда Львиное Сердце, и много интересного рассказал о его подвигах в Святой земле, о его возвращении в Англию, о смерти.

Так, за этим рассказом, они незаметно обошли большую часть парка. Вдруг Павел вынул из кармана золотые, украшенные алмазами часы, взглянул на них, и лицо его выразило досаду.

— Вот, опять мне надо идти, — с горечью произнес он. — Сегодня я положил себе посетить корабельные верфи Адмиралтейства и посмотреть, как продвигается постройка нового фрегата. Этот корабль должен украсить наш флот. Правда, имя для него еще не выбрано, но это успеем сделать. Да, я должен ехать, а мне так хотелось бы продолжить общение с вами! Может, сделать так — вы поедете вместе со мной? Мы бы продолжали беседовать по дороге… — Минуту он обдумывал эту мысль, потом покачал головой: — Нет, так не получится. Ведь мне придется взять в карету адмирала Кушелева, я ему уже обещал, и для дела он полезен. А в его присутствии разговора у нас не выйдет. А мне так не хочется расставаться с вами!

— Но мы можем еще раз погулять с вашим величеством, уже во второй половине дня, — предложила Анна.

— Да, ближе к вечеру, верно, — кивнул император. — Однако мне хочется видеть вас постоянно! И не только на прогулках! Я хотел бы сидеть наедине с вами, беседовать на самые важные, самые дорогие для меня темы. Хотел бы держать в руках вашу прелестную ручку, покрывать ее поцелуями…

И тут, неожиданно для Анны, он схватил ее руку, поднес к своему лицу и стал покрывать страстными поцелуями.

Она не знала, что делать. Совсем не знала! Первым ее побуждением было отдернуть руку, повернуться и бежать куда глаза глядят. Но куда она побежит? Назад во дворец? Он принадлежит государю, и она живет здесь по его воле. Дальше, в Петербург, в родительский особняк? Но он тоже подарен Павлом, и его в любой момент можно отнять. И потом… С той же силой, с какой ей хотелось отнять руку и бежать, ей хотелось и остаться. Хотелось осыпать этого некрасивого, несчастливого, но уже ставшего ей близким человека упреками — и в то же время хотелось принять его ласку. Какой девушке не лестно мужское внимание? А если это внимание проявляет не обычный кавалер, а властитель империи…

В конце концов она решилась и отняла руку. Но сделала это не резко, решительно, а мягко, очень мягко. Потеряв объект своих ласк, Павел тяжело вздохнул и произнес:

— Да, вы правы. Раз я сказал, что мне надо идти, — значит, надо. Нельзя поддаваться слабости. Но я вижу, что вы тоже хотите со мной видеться больше. Сделаем так: сегодня мы с вами будем обедать вместе, отдельно от всех. Как только я вернусь с верфи, я пошлю за вами. Не уходите из своей комнаты, будьте наготове. Я не прощаюсь. До встречи, милая Анна!

Глава 9

Произнеся эти слова, император повернулся и быстро пошел в сторону дворца. На ходу он ни разу не оглянулся и вскоре скрылся за поворотами дорожки. Анна осталась стоять на месте, не зная, что и думать. Она вполне понимала значение того, что только что произошло. Если до сих пор оставались какие-то сомнения относительно чувств императора Павла к ней, то теперь они исчезли. Государь не просто интересовался ею как интересной собеседницей, не просто хотел видеть ее — он испытывал к ней влечение как к женщине. Ведь он, правду сказать, только что признался ей в любви! И при этом ясно заявил, что хочет продолжать их отношения, хочет видеть ее наедине. Но ведь он — женатый человек! Как же ей поступить? Заповеди, внушенные ей в церкви, все ее воспитание говорили, что она должна твердо отвергнуть эти посягательства. Что с того, что он государь? Разве заповедь «не прелюбодействуй» не распространяется на государей? Разве Господь не осудил царя Давида за то, что он овладел Вирсавией, послав ее мужа на смерть?

«Да, но ведь это было так давно, — шепнул ей внутренний голос. — И потом, Господь осудил Давида не за близость с Вирсавией — у него уже было к тому времени несколько жен, — а за убийство Урии. Тут же никого не убивают. Государь просто хочет с тобой вместе пообедать. Что же в этом плохого? Посмотри, как он с тобой внимателен, как преображается его некрасивое лицо, когда он смотрит на тебя! Любовь к тебе делает его лучше. Может, он за сегодняшний день никого не разжалует, не сошлет в Сибирь, как, по слухам, делает обычно. Значит, ты спасешь человека, возможно, невинного. А это тебе зачтется. И потом, сообрази, какие беды ты навлечешь на свою семью, если откажешь государю в его невинном желании. Из-за своей гордыни ты можешь погубить и отца, и мачеху, да и сестре Прасковье будет труднее найти хорошего жениха. Смотри, сколько людей ты можешь погубить!»