– По крайней мере, это практично, – оправдывается он.

– Что ты будешь делать с постером кроссворда гигантского размера? «О, прости, Анна. Сегодня я не смогу пойти в кино. Я разгадываю двухтысячное слово по горизонтали – щебет норвежской птицы».

– Я хотя бы не покупаю огромную пластиковую гору, чтобы спрятать «уродливые электрические столбы». Ты хоть понимаешь, что у тебя нет газона?

– Я смогу спрятать что-нибудь еще. Например, проваленный тест по французскому. Или незаконный самогонный аппарат.

Сент-Клэр заливается чудесным мальчишечьим смехом, и я улыбаюсь.

– Но что ты станешь делать с моторизированным плавучим баром на радиоуправлении?

– Использовать в ванной. – Сент-Клэр смахивает слезу с щеки. – Глянь-ка! Садовая статуя горы Рашмор. Тебе это просто необходимо, Анна. И всего за сорок долларов! Почти даром!

Мы заканчиваем на странице принадлежностей для гольфа и переходим к рисованию шаржей на других пассажиров, и первым идет тот парень в футболке с логотипом Евродиснейленда. Глаза Сент-Клэра сияют, когда он рисует, как наглец падает со спиральной лестницы Пантеона.

Море крови и ушки Микки-Мауса.

Спустя несколько часов Сент-Клэр засыпает. Его голова падает мне на плечо. Я сижу, не смея пошевелиться. Занимается рассвет, небо окрашивается в розово-оранжевые цвета, и это наводит меня на мысли о шербете. Я принюхиваюсь к волосам Сент-Клэра. Не сочтите меня за чудачку, просто… как-то так…

Должно быть, он все-таки проснулся раньше, чем я предполагала, потому что пахнет свежестью. Чистотой. Здоровьем. Мм… Я засыпаю мирным сном и просыпаюсь только при объявлении посадки. Мы прилетели.

Я дома.

Глава двадцать четвертая

Это все нервы. Словно аниматронная группа из «Чак И. Чиз»[34] устроила танцы в моем животе. Я всегда ненавидела «Чак И. Чиз». Почему я думаю о «Чак И. Чиз»? Не знаю, с чего я так нервничаю. Просто снова увижу маму. И Шонни. И Бридж! Бридж сказала, что приедет.

Рейс Сент-Клэра в Сан-Франциско будет только через три часа, поэтому мы садимся на поезд, курсирующий между терминалами, и он провожает меня в зону прибытия. Мы молчим с тех пор, как вышли из самолета. Наверное, все дело в усталости. Мы доходим до контрольно-пропускного пункта, дальше Сент-Клэру нельзя. Дурацкие инструкции. Жаль, что я не могу познакомить его со своей семьей. Группа «Чак И. Чиз» устраивает очередной акробатический номер, что странно, потому что я нервничаю вовсе не из-за того, что мы расстаемся. Я увижу Сент-Клэра через две недели.

– Ладно, Анна. Видимо, пришла пора прощаться. – Сент-Клэр берется за ремни своего рюкзака, и я делаю то же самое.

Наверное, нам следовало бы обняться. Но я почему-то не могу себя заставить.

– Передавай маме привет от меня. Я понимаю, что мы незнакомы, просто она кажется очень хорошим человеком. Я надеюсь, что это так.

Сент-Клэр нежно улыбается:

– Спасибо. Я передам.

– Позвонишь мне?

– Да, конечно. Хотя ты будешь так увлечена общением с Бридж и как его бишь там, что забудешь о своем английском приятеле Сент-Клэре.

– Ха! Значит, теперь ты англичанин! – Я тыкаю его в живот.

Сент-Клэр хватает мою руку, и мы со смехом боремся.

– Я объявляю себя… человеком без… национальности.

Я вырываюсь на свободу:

– А я все равно тебя поймала. Ой!

Седой мужчина в солнечных очках задевает меня красным чемоданом в клеточку.

– Эй, вы! Извинитесь! – кричит Сент-Клэр, но мужчина уже слишком далеко, чтоб услышать.

Я потираю голень:

– Да ладно, все уже в порядке. Мне пора идти.

Очередная возможность обняться. Почему мы не можем этого сделать? В конце концов я делаю шаг вперед и осторожно заключаю Сент-Клэра в объятия. Он замирает, и объятие выходит неуклюжим, ведь нам еще мешают рюкзаки.

Я опять ощущаю аромат волос Сент-Клэра. О, небеса!

Мы расходимся.

– Оторвись по полной сегодня вечером на концерте, – кричит Сент-Клэр.

– Обязательно. Удачного полета.

– Спасибо. – И он закусывает большой палец.

Я прохожу через пункт охраны и встаю на эскалатор. Оглядываюсь в последний раз. Сент-Клэр прыгает на месте и машет мне рукой. Я заливаюсь смехом, и лицо его сияет.

Эскалатор везет меня дальше вниз. Сент-Клэр исчезает из виду…

И вот передо мной… они. Мама широко улыбается, а Шонни прыгает и машет, точно как Сент-Клэр.


– Последний раз тебе говорю, Бридж сказала, что очень сожалеет. – Мама расплачивается со сварливой женщиной за парковку в аэропорту. – Ей нужно готовиться к концерту.

– Ну конечно. Мы с ней всего-то четыре месяца не виделись.

– Бридж – РОК-ЗВЕЗДА, – доносится с заднего сиденья голос Шонни. И этот голос полон обожания.

О-о-о! Кто-то втрескался по уши.

– Да что ты говоришь?

– Она сказала, что однажды ее группу будут показывать по MTV, и не как какую-нибудь лузерскую, а как одну из тех, что можно увидеть, только купив специальный кабельный пакет.

Я оборачиваюсь. У брата подозрительно самодовольный вид.

– И откуда ты знаешь о специальных кабельных пакетах?

Шонни качает ногами. На одной из коленок красуются лейкопластыри с рисунком в стиле «Звездных войн». Семь или восемь штук.

– Вот так. Бридж рассказала.

– А… Понятно.

– А еще она рассказала о молящихся богомолах. Что девочка-богомол съедает голову богомола-мальчика. И она рассказала мне о Джеке Потрошителе и НАСА и показала, как готовить макароны с сыром. Очень вкусные, с мягким сыром.

– И это все?

– Да кучу всяких вещей! – Звучит прямо как угроза.

– Слушай, а у меня для тебя кое-что есть.

Я открываю рюкзак и достаю пластмассовую коробку. В ней настоящий песчаный человек из «Звездных войн». Покупка на eBay стоила мне суммы, которой хватило бы на недельное питание, но я не прогадала. Братишка действительно хотел эту игрушку. Я приберегала подарок на потом, но необходимо срочно переманить Шонни на свою сторону.

Я протягиваю подарок. Малыш хватает игрушку и быстро распаковывает ее на заднем сиденье.

– Счастливого наступающего Рождества!

Шонни скрещивает руки:

– У меня уже есть один. Бридж подарила.

– Шон! Что я говорила о благодарности? Скажи сестре спасибо. Ей, наверное, не так-то просто было купить тебе такую вещь.

– Все нормально, – бормочу я, убирая игрушку обратно в сумку.

Удивительно, как маленький обиженный семилетка может играть моими чувствами.

– Он просто скучал по тебе, вот и все, – вздыхает мама. – Болтал о тебе без остановки. И теперь просто не знает, как выразить свои чувства. Шон! Прекрати пинать кресло! Я же просила тебя не бить по моему креслу, когда я за рулем.

Шонни хмурится.

– Может, заедем в «Макдоналдс», – предлагаю я.

Мама пристально смотрит на меня:

– Ты голодна? Вас кормили в самолете?

– Я была бы не против перекусить.

Мы сруливаем с магистрали и подъезжаем к автозакусочной. Меню для ланча еще нет, и Шонни закатывает истерику. Мы останавливаемся на картофельных оладьях. Мама с Шонни берут колу, а я заказываю кофе.

– Ты теперь пьешь кофе? – удивленно спрашивает мама, передавая мне кружку.

Я пожимаю плечами:

– В Париже все пьют кофе.

– Ну, надеюсь, молоко ты тоже пока еще пьешь.

– Прямо как Шонни?

Мама стискивает зубы.

– Это особый случай. Его старшая сестренка приехала домой на Рождество… – Она показывает на канадский флаг на моем рюкзаке: – Что это?

– Мой друг Сент-Клэр подарил. Чтобы я не чувствовала себя не в своей тарелке.

Мама поднимает брови и выруливает обратно на дорогу:

– В Париже много канадцев?

Мое лицо вспыхивает.

– Просто вначале я чувствовала себя, понимаешь, ну как-то глупо. Словно одна из тех тупоголовых американских туристов в белых кроссовках и с камерами на шее. Поэтому он купил его для меня, чтобы я не чувствовала себя… не пойми как… американкой.

– Нет ничего зазорного в том, чтобы быть американкой, – отрезает мама.

– Боже, мама, я знаю. Просто имела в виду… ладно, забудь.

– Это тот английский мальчик, у которого отец француз?

– А это имеет какое-то значение? – Я злюсь. Мне не нравятся мамины намеки. – Кроме того, он американец. Он же родился здесь. Его мама живет в Сан-Франциско. И в самолете мы сидели рядом.

Мы останавливаемся на красном светофоре. Мама внимательно смотрит на меня:

– Он тебе нравится.

– О ГОСПОДИ, МАМ!

– Так и есть. Тебе нравится этот парень.

– Он просто друг. У него есть девушка.

– У Анны есть па-а-арень, – тянет Шонни.

– Нет!

– У АННЫ ЕСТЬ ПА-А-АРЕНЬ!

Я делаю глоток и давлюсь. Кофе отвратителен. Просто дерьмо. Нет, даже хуже, чем дерьмо, – оно, по крайней мере, органического происхождения. Шонни продолжает меня дразнить. Мама оборачивается, чтобы схватить его за ноги, которые снова стучат по креслу, и замечает мою гримасу:

– Детка, детка, один семестр во Франции, и мы уже мисс Утонченность. Твой отец будет счастлив.

Как будто это был мой выбор! Как будто это я просила отправить меня в Париж! Да как она вообще смеет упоминать об отце.

– У АНННЫ ЕСТЬ ПА-А-АРЕНЬ!

Мы возвращаемся на связующую штаты автомагистраль. Час пик, и на дороге в Атланту огромная пробка. Из машины, которая едет позади, гремят басы. Автомобиль перед нами пыхтит выхлопной трубой прямо в наш кондиционер.

Две недели. Осталось всего две недели.

Глава двадцать пятая

«София» мертва. Мама выезжала на ней только три раза после моего отъезда, и теперь машина застряла в какой-то ремонтной мастерской. Моя машина, может, и кусок красного металлолома, но это мой кусок. Я купила ее на заработанные деньги, вытерпев зловоние киношного попкорна в волосах и маргарин на руках. И назвала в честь любимого режиссера – Софии Копполы. София создает эти атмосферные импрессионистские фильмы с безупречным стилем. Она одна из двух режиссеров-американок, номинированных на «Оскар».