Стефани Перкинс - Анна и французский поцелуй

Я вспыхиваю, но Сент-Клэр продолжает свою тираду.

– В Париже не принято скрывать, что находишь кого-то привлекательным. Французы не отводят глаза, как представители других культур. Ты разве не замечала?

Сент-Клэр считает меня привлекательной. Он назвал меня красавицей.

– Гм… нет, – тихо отвечаю я. – Не замечала.

– Что ж, разуй глаза.

Но я вижу только голые ветки, детей с воздушными шарами и группу японских туристов. Смотрю куда угодно, лишь бы не на своего спутника. Мы вновь останавливаемся перед Нотр-Дамом. Я показываю на знакомую звезду и откашливаюсь.

– Не хочешь загадать желание?

– Ты первая. – Сент-Клэр задумчиво наблюдает за мной, словно пытаясь что-то разгадать. И даже прикусывает ноготь большего пальца.

На этот раз я не могу ничего с собой поделать. Весь день я только об этом и думала. О нем. О нашей тайне.

Я желаю, чтобы мы с Сент-Клэром снова провели ночь вместе.

Затем он встает на красновато-желтую бронзовую звезду и закрывает глаза. Я понимаю, что он наверняка думает о матери, и чувствую себя виноватой, что мне в голову не пришло ничего подобного.

Все мои мысли лишь о Сент-Клэре. Почему он несвободен? Возможно ли, что все сложилось бы по-другому, если бы я появилась раньше Элли? И если бы его мама не была больна?

Он сказал, что я красивая, но я понятия не имею, был ли это обыкновенный флирт или настоящее признание. Возможно ли, что рядом со мной Сент-Клэр не такой, как с остальными? Нет. Я так не думаю. Но я могла по ошибке принять нашу дружбу за нечто большее, потому что мне хочется ошибиться.

За ужином в ресторанчике, увитом плющом и с дровяным камином, волнение постепенно уходит. Затем мы долго прогуливаемся с набитыми животами, все еще ощущая на губах привкус шоколадного мусса.

– Пойдем домой, – говорит Сент-Клэр, и мое сердце начинает отбивать барабанный бой.

Дом. Мой дом – это и его дом тоже.

На вахте никого нет, но при нашем приближении Нейт высовывается из своей комнаты:

– Анна! Этьен!

– Привет, Нейт, – дружно отвечаем мы.

– Хорошо отметили День благодарения?

– Да. Спасибо, Нейт, – говорим мы.

– Ну что, ребятки, мне заглянуть к вам попозже? Правила вы знаете. Спать в комнатах представителей противоположного пола запрещено.

Мое лицо вспыхивает, а щеки Сент-Клэра покрываются пятнами. Верно. Таковы правила. Их мой любящий правила, законопослушный мозг удобно «подзабыл» вчера вечером. Вот только это правило все постоянно нарушают.

– Конечно, мы все помним, Нейт, – говорим мы.

Нейт качает своей бритой головой и возвращается обратно в свою комнату. А потом дверь быстро открывается, и в нас летит горстка чего-то непонятного. Дверь снова захлопывается.

Презервативы. О боже, какое унижение.

С пунцовым лицом Сент-Клэр подбирает крохотные серебряные квадратики с пола и засовывает в карманы куртки. Мы не говорим, даже не смотрим друг на друга, поднимаясь по лестнице на мой этаж. Мой пульс бьется все чаще с каждым шагом. Последует ли Сент-Клэр за мной в мою комнату или Нейт убил сейчас мою последнюю надежду?

Мы доходим до места, и Сент-Клэр чешет в затылке:

– Мм…

– Так…

– Я пойду надену пижаму. Ладно? – серьезно спрашивает парень, пристально вглядываясь мне в лицо.

– Да. Я тоже… приготовлюсь ко сну. – Я чувствую, что краснею.

– Увидимся через минутку?

Я с облегчением сглатываю.

– У тебя или у меня?

– Поверь мне, ты не захочешь спать в моей кровати.

Сент-Клэр смеется, и мне приходится отвернуться, потому что я хочу, черт побери, просто мечтаю спать в его кровати. Но я понимаю, что он имеет в виду. Действительно, моя кровать почище. Я бегу в свою комнату и быстро переодеваюсь в земляничные штаны и футболку с логотипом Атлантского кинофестиваля. В таком виде ни у кого не возникнет мысли, что я собираюсь соблазнить парня.

Как будто я вообще знаю, как это делается.

Несколько минут спустя Сент-Клэр стучит в дверь. На нем снова белые пижамные штаны в синюю полоску и черная футболка со знакомым логотипом французской группы. Мне становится трудно дышать.

– Обслуживание номеров, – говорит он.

В голове совершенно пусто.

– Ха-ха, – вымученно отвечаю я.

Сент-Клэр улыбается и выключает свет. Мы забираемся в кровать. Выходит очень неловко. Как обычно. Я переползаю на свой край кровати. Мы лежим, вытянувшись, стараясь не задеть друг друга. Наверное, я мазохистка, раз продолжаю ставить себя в подобные ситуации. Мне нужна помощь. Меня необходимо записать к психоаналитику, а может быть, меня стоит запереть в обитой войлоком палате или одеть в смирительную рубашку. Или сделать хоть что-нибудь…

Спустя целую вечность Сент-Клэр громко вздыхает и переворачивается. Его нога врезается в мою, и я вздрагиваю.

– Извини, – говорит он.

– Все нормально.

– …

– …

– Анна?

– Да?

– Спасибо, что разрешила мне снова спать у тебя. Прошлой ночью…

Томление в груди нарастает.

Что? Что, что, что?

– Я давно так сладко не спал.

В комнате тихо. Спустя секунду я перекатываюсь назад. Медленно-медленно вытягиваю ногу, пока не касаюсь лодыжки Сент-Клэра. Он резко выдыхает. Я улыбаюсь, потому что знаю: моего лица в темноте он не может видеть.

Суббота – очередной день экскурсий, еды и кино – вновь завершается скомканным разговором на лестничной клетке, посторонним человеком в моей постели, неловкими прикосновениями… И наконец, сном.

Даже учитывая все неудобства, стоит сказать: это лучшие каникулы в моей жизни.

Но в воскресенье утром все меняется. Когда мы просыпаемся, Сент-Клэр потягивается и случайно задевает мою грудь. Это не особенно больно, но мы замираем как громом пораженные. За завтраком Сент-Клэр снова начинает держать дистанцию. Проверяет сообщения в телефоне, пока я говорю. Смотрит в окно, когда сидим в кафе. И, вместо того чтобы пойти исследовать Париж, заявляет, что ему надо делать домашку.

И я уверена, Сент-Клэр действительно будет ее делать. Он давно уже не занимался. Но он говорит это таким холодным тоном, что я понимаю: настоящая причина в другом. Студенты начинают возвращаться. Джош, Рашми и Мер прилетят этим вечером.

И Элли тоже.

Я стараюсь не воспринимать его слова на свой счет, но мне больно. Хочется пойти в кино, но вместо этого я сажусь за реферат по истории. По крайней мере, делаю вид. Мои уши настроены только на то, чтобы слышать, что происходит в комнате Сент-Клэра, и все. Он так близко и в то же время так далеко. Ребята возвращаются. В общежитии становится шумно. Вычленить какие-то отдельные звуки уже не так просто. Я даже не уверена, в своей ли комнате сейчас Сент-Клэр.

Около восьми в мою комнату врывается Мередит, и мы идем ужинать. Подружка рассказывает о днях, проведенных в Бостоне, но мыслями я в другом месте. Наверное, он сейчас вместе с ней. Я вспоминаю, как в первый раз увидела Сент-Клэра и Элли вместе – их поцелуй, ее руки у него в волосах, – и теряю аппетит.

– Ты прямо тихоня, – замечает Мер. – Как прошли каникулы? Удалось вытащить Сент-Клэра из комнаты?

– Ненадолго.

Я не могу рассказать подруге о наших ночах, о днях говорить не хочу. Хочу сохранить в тайне эти воспоминания… Они мои.

Их поцелуй. Ее руки в его волосах. Мой желудок сжимается от боли.

Мер вздыхает:

– А я-то надеялась, что Сент-Клэр выползет из своей раковины. Прогуляется, подышит свежим воздухом… Ну, знаешь, сделает что-нибудь немного сумасшедшее.

Их поцелуй. Ее руки в его…

– Эй! – говорит Мер. – Вы, ребята, тут не устроили каких-нибудь безумств, пока нас не было?

Я едва не давлюсь кофе.

Следующие несколько недель проходят как в тумане. Преподаватели проводят занятия в ускоренном темпе, чтобы побыстрее дойти до середины учебной программы. Нам приходится корпеть за уроками по ночам и подолгу зубрить, чтобы подготовиться к контрольным. Впервые я осознаю, насколько конкурентоспособна эта школа. Ребята здесь относятся к учебе серьезно, и в общежитии сейчас почти так же тихо, как во время выходных по случаю Дня благодарения.

Из университетов приходят ответные письма. Я принята во все заведения, в которые подала заявку, но едва ли это повод для праздника. Рашми взяли в Браун, а Мередит – в оба ее любимых вуза: один в Лондоне, другой в Риме. Сент-Клэр не говорит о дальнейшей учебе. Никто из нас не знает, куда он поступил, да и поступил ли вообще: он уходит от разговора каждый раз, когда мы поднимаем эту тему.

Его мама закончила химиотерапию. На следующей неделе, когда мы разъедемся по домам, она пройдет первый курс внутренней лучевой терапии. Это требует трехдневного пребывания в больнице, и я рада, что Сент-Клэр будет рядом с мамой. Он говорит, женщина воспрянула духом и утверждает, что у нее все хорошо, насколько может быть хорошо при таких обстоятельствах, но Сент-Клэру не терпится увидеть ее собственными глазами.

Сегодня первый день Хануки[29], и в честь праздника нас освободили от занятий и домашних заданий.

Ну, в честь Джоша.

– Единственный еврей в школе, – говорит он, закатывая глаза.

Джош раздражен, и это вполне понятно, потому что за завтраком придурки типа Стива Карвера постоянно трясли его за руку и благодарили.

Мы с ребятами зависаем в универмаге: нужно все купить, раз уж у нас выдался свободный день. В магазине, как всегда, красиво. С подвешенных к потолку венков свисают яркие красно-золотые ленты. Эскалатор и прилавки парфюмерных отделов украшены зелеными гирляндами и белыми мерцающими лампочками. Из динамиков звучит американская музыка.

– Кстати, – обращается Мер к Джошу, – разве тебе можно здесь находиться?

– Закат, мой маленький католический друг, закат. Хотя на самом деле… – он смотрит на Рашми, – нам пора идти, если мы хотим успеть поужинать в Маре[30]. Я до смерти хочу латке[31].