Едва отойдя ото сна, я сталкиваюсь с Мередит. Она уже ходила к Сент-Клэру. Похоже, он мучается похмельем или просто никого не хочет видеть. Скорее всего, и то и другое.

– Пускай проспится, – говорит Мер.

Она безусловно права, однако я поневоле начинаю вслушиваться в то, что происходит этажом выше. Первые, едва слышные звуки раздаются ближе к полудню. Медленное шарканье ног и томительные глухие удары.

К обеду Сент-Клэр не выходит. Сонный Джош раздраженно заявляет, что заскочил к нему по пути – мы собрались в пиццерии, где обычно бываем по воскресеньям вечером, – но Сент-Клэру компания не нужна. Джош и Рашми наконец помирились. Кажется, ее забавляет, что Джош страдает от похмелья.

Мои чувства в смятении. Я переживаю за маму Сент-Клэра и за него самого, но на его отца злюсь гораздо больше. И я ни на секунду не могу отвлечься от одной мысли: «Я нравлюсь Сент-Клэру. Не как друг».

Я чувствую, что это правда, но разве можно игнорировать тот факт, что он был пьян? Абсолютно, на сто процентов. И хоть я очень сильно хочу его увидеть, убедиться собственными глазами, что с ним все в порядке, я просто не знаю, что делать. Говорить о случившемся? Или сделать вид, что ничего не случилось?

Сейчас дружба Сент-Клэру куда важнее мелодраматического выяснения отношений. Но сложнее всего обманывать саму себя, делая вид, будто внимание Сент-Клэра для меня не так уж и лестно, ведь на самом деле это не так.

Тоф звонит ближе к полуночи. Мы не созванивались несколько недель, но после всего произошедшего я совершенно не в состоянии сосредоточиться на разговоре. Мне просто хочется в кровать. Это уже слишком. Все слишком запутанно.


Сент-Клэр не явился на завтрак. И думаю, он вряд ли придет на занятия (да и кто вправе его винить?), но он неожиданно появляется на английском через пятнадцать минут после начала урока. Я боюсь, что профессор Коул будет кричать на него, но администрация, должно быть, уже осведомлена по поводу его ситуации, потому что преподавательница не произносит ни слова. Лишь окидывает его сочувственным взглядом и возвращается к уроку.

– Итак, почему американцам не интересны переводные романы? Почему каждый год на английском языке публикуется так мало иностранных книг?

Я пытаюсь перехватить взгляд Сент-Клэра, но он смотрит на свой экземпляр «Бальзака и портнихи-китаяночки». Или скорее сквозь него. Он настолько бледен, что кажется почти прозрачным.

– Итак, – продолжает профессор Коул. – Часто приходится слышать, что наша культура заключается лишь в мгновенном удовлетворении сиюминутных потребностей. Фастфуд. Магазин самообслуживания. Скачивание музыки, фильмов, книг. Быстрорастворимый кофе, сезонные скидки, мгновенный обмен сообщениями. Быстрое снижение веса! Мне продолжать?

Класс смеялся, но Сент-Клэр молчит. Я наблюдаю за ним. На его лице видна темная щетина. Раньше я и не догадывалась, что ему приходится так часто бриться.

– Иностранные романы менее ориентированы на действие. Они более рефлексивны. Предлагают нам подумать, попытаться отыскать свою историю в рамках основного повествования. Возьмем «Бальзака и портниху-китаяночку». Чья это история? Рассказчика? Швеи? А может быть, всего Китая?

Я хочу потянуться, сжать руку Сент-Клэра и сказать, что все будет хорошо. Он не должен находиться здесь. Не могу представить, что я делала бы, окажись в подобной ситуации. Отец обязан отправить его домой. Он нужен в Калифорнии.

Профессор Коул стучит по обложке романа:

– Сы-цзе родился и вырос в Китае. Иммигрировал во Францию. Он написал эту книгу на французском языке, но перенес действие романа на свою родину. Затем роман перевели на английский. Итак, сколько шагов сделала книга, прежде чем попасть к нам? Один, если считать перевод с французского на английский? Или мы должны учитывать и первый перевод, который автор произвел в уме с китайского на французский? Что мы теряем всякий раз, когда историю интерпретируют заново?

Я слушаю преподавательницу вполуха. После ее урока мы с Мередит и Рашми молча шагаем с Сент-Клэром на математику. Мы с ребятами обмениваемся взволнованными взглядами, в то время как он смотрит в никуда. Уверена, он понимает, что мы делаем. И от этого мне еще хуже.

Я не зря подозревала, что администрации школы уже все известно о болезни матери Сент-Клэра. Профессор Бабино отводит парня в сторону перед началом занятий. Я не слышу всего, но преподаватель предлагает Сент-Клэру сходить к медсестре. Сент-Клэр соглашается.

Едва он уходит, передо мной тут же нарисовывается Аманда:

– Что с Сент-Клэром?

– Ничего. – Как будто я ей расскажу!

Аманда встряхивает волосами, и я с удовлетворением замечаю, что одна прядь прилипает к ее намазанным блеском губам.

– Стив сказал, что они с Джошем в субботу вечером напились в хлам. Он видел, как на вечеринке они с трудом держались на ногах, а Сент-Клэр бесился по поводу своего отца.

– Значит, он расслышал неправильно.

– Стив сказал, что Сент-Клэр грозился убить своего отца.

– Стив – просто мешок с дерьмом, – вклинивается в разговор Рашми. – А где ты была в субботу, Аманда? Так упилась, что пришлось опираться на показания Стива?

На некоторое время Аманда затыкается. Понятно, что к ланчу слухи распространятся по всей школе. Трудно сказать, кто именно проболтался – преподаватели или Стив, может, один из его тупых друзей вспомнил, что говорил Сент-Клэр, – но школа гудит. Когда Сент-Клэр наконец входит в столовую, там словно разыгрывается сцена из дурацкого подросткового фильма. Разговоры резко обрываются. Ложки и вилки замирают на полпути к губам.

Сент-Клэр останавливается в дверном проеме, оценивает ситуацию, разворачивается и уходит. Мы вчетвером выбегаем следом и находим его у дверей, ведущих во внутренний дворик.

– Я не хочу говорить об этом, – стоя к нам спиной, говорит Сент-Клэр.

– Тогда не будем, – отвечает Джош. – Давай сходим куда-нибудь поедим.

– Блинчики? – предлагает Мер. Это любимое блюдо Сент-Клэра.

– Звучит аппетитно, – поддерживает ее Рашми.

– Я умираю с голода, – заявляет Джош. – Пошли.

Мы идем, надеясь, что Сент-Клэр последует за нами. Так и происходит, и мы едва сдерживаем вздох облегчения. Мер с Рашми устремляются вперед, а Джош пристраивается сзади, рядом с Сент-Клэром. Джош трепется обо всякой ерунде– о новой ручке для занятий рисованием, о рэперской песне про потные попки, которую постоянно слушает сосед, – и это помогает. По крайней мере, Сент-Клэр начинает проявлять хоть какие-то признаки жизни. И даже что-то бормочет в ответ.

Я пытаюсь затеряться в группе ребят. Знаю, я та еще зануда, но помимо проблем Сент-Клэра меня еще волнует прогул. Мне не нужны неприятности. Я оглядываюсь на здание школы, но Джош умудряется пригвоздить меня к месту взглядом, который говорит: «Им сегодня наплевать».

Надеюсь, он прав.

Наша любимая блинная в нескольких минутах ходьбы, и, едва я вижу, как продавец выливает тесто на сковородку, мой страх прогулять занятия резко исчезает. Я делаю заказ в своей обычной манере – тыкаю пальцем в картинку с банановым блинчиком с «Нутеллой» и говорю «пожалуйста». Мужчина размазывает теплый шоколадный спред с лесным орехом по тонкому блинчику, заворачивает туда банан и посыпает сверху кокосовой стружкой. В качестве заключительного штриха он добавляет шарик ванильного мороженого. Настоящая ваниль, с черными пятнышками.

Я откусываю кусочек и жмурюсь от удовольствия. Теплый, клейкий, шоколадный, блинчик само совершенство.

– У тебя «Нутелла» на подбородке, – смеется Рашми, показывая на меня вилкой.

– Мм… – мычу я.

– Забавно, – говорит Джош. – Похоже на маленькую эспаньолку.

Я опускаю палец в шоколад и подрисовываю усы:

– Так лучше?

– Возможно, если только ты не собираешься строить из себя Гитлера, – говорит Рашми.

К моему удивлению, Сент-Клэр прыскает от смеха. Это воодушевляет. Я снова опускаю палец в шоколад и подрисовываю с одной стороны завиток.

– Неправильно, – говорит Джош. – Иди сюда.

Он макает палец в краешек шоколадной лужицы и аккуратно, профессионально точно дорисовывает вторую половинку, а затем исправляет и мою часть. Я оценивающе разглядываю отражение в окне ресторана – усы получились пышные и завитые. Друзья хохочут и хлопают в ладоши, а Мер делает фото на память.

Мужчины в изящно повязанных шарфиках за соседним столиком смотрят на нас с отвращением, и я делаю вид, что подкручиваю кончики своих нутелловских усов. Наконец-то меня хвалят, и в итоге Сент-Клэр дарит мне едва заметную улыбку.

Это чудесно.

Я вытираю шоколад с лица и улыбаюсь в ответ. Сент-Клэр качает головой. Остальные пускаются в обсуждение самых причудливых видов растительности на лице – у Рашми есть дядя, который однажды сбрил все волосы, кроме тех, что росли по краю лица, – а Сент-Клэр подается вперед, чтобы что-то мне сказать. Его лицо так близко к моему, но в глазах пустота. Он говорит с хрипотцой:

– По поводу того вечера…

– Забудь об этом, ничего страшного, – говорю я. – Все уже убрано.

– Что убрано?

Ууупс.

– Ничего.

– Я что-то сломал?

Он кажется смущенным.

– Нет! Ты ничего не сломал. Ты просто что-то вроде… ну, знаешь… – Я изображаю, что произошло.

Сент-Клэр качает головой и стонет:

– Прости, Анна. Я знаю, как важна для тебя чистота.

Я смущенно отвожу взгляд:

– Все в порядке. Правда.

– Я хотя бы дополз до раковины? Или душа?

– Все осталось на полу. И на моих ногах. Но совсем немного! – добавляю я, замечая испуганное выражение на его лице.

– Меня вырвало тебе на ноги?

– Все нормально! Со мной было бы то же самое, окажись я в твоей ситуации.

Слова вырываются прежде, чем я успеваю прикусить язык. Я так старалась об этом не упоминать. На лице Этьена отражается боль, но он переходит к другой, не менее болезненной теме.