Я поднимаю его:

– Хм… спасибо.

Сент-Клэр бросает шапку на кровать и чешет голову. Волосы у него встают дыбом.

– Прицепишь на рюкзак, и окружающие перестанут принимать тебя за американку. Европейцы намного снисходительней относятся к канадцам.

Я смеюсь:

– Что ж, тогда он мне нравится. Спасибо.

– Ты не обиделась?

– Нет, он само совершенство.

– Пришлось заказывать в Интернете, поэтому получилось так долго. Не знаю, где найти такой в Париже, прости. – Сент-Клэр открывает ящик письменного стола и вытаскивает оттуда английскую булавку, потом берет у меня из рук крошечный флаг с кленовым листком и аккуратно прикрепляет к карману моего рюкзака: – Вот. Официально заявляю, что теперь ты гражданка Канады. Старайся этим не злоупотреблять.

– Не могу ничего обещать. Сегодня вечером пойду вразнос.

– Ладно. Ты это заслужила.

Мы останавливаемся. Он так близко. Наши взгляды прикованы друг к другу, и мое сердце болезненно сжимается.

Я делаю шаг назад и отвожу взгляд. Тоф. Мне нравится Тоф, а не Сент-Клэр. Почему мне приходится постоянно напоминать себе об этом? Сент-Клэр уже занят.

– Это ты нарисовал? – Я отчаянно пытаюсь переключиться. – Картины над кроватью?

Оглядываюсь, но Сент-Клэр по-прежнему смотрит на меня.

Он прикусывает ноготь большого пальца и лишь затем отвечает:

– Нет. Мама. – Голос звучит странно.

– Правда? Вау, здорово. Правда, правда… очень хорошо.

– Анна…

– Это Париж?

– Нет, это улица, на которой я вырос. В Лондоне.

– О!

– Анна…

– Хм?

Я стою спиной к Этьену, пытаясь рассмотреть картины. Они действительно великолепны. Я просто не могу сосредоточиться. Конечно, это не Париж. Стоило догадаться…

– Тот парень. С баками. Он тебе нравится?

Я непроизвольно горблюсь:

– Ты уже спрашивал.

– Просто хотел узнать. – Сент-Клэр нервничает. – Твои чувства не изменились? С тех пор, как ты здесь?

Лишь спустя мгновение до меня доходит, что именно он спросил.

– Вопрос не в том, что чувствую я. Он мне интересен, но… Не уверена, что он все еще интересуется мной.

Сент-Клэр делает вторую попытку:

– Он тебе звонит?

– Да. Нечасто. Но да.

– Ладно. Хорошо, все понятно. Это тоже ответ.

Я отвожу взгляд:

– Мне надо идти. Ау тебя наверняка назначена встреча с Элли.

– Да. То есть нет. Точнее, я не знаю. Если ты сегодня свободна…

Я открываю дверь:

– Короче, увидимся позже. Спасибо за канадское гражданство. – Я показываю на приколотый к рюкзаку флаг.

У Сент-Клэра такой вид, словно его ударили.

– Нет проблем. Рад был помочь.

Я поднимаюсь к себе, перескакивая через каждые две ступеньки. Что это было? В одну минуту все прекрасно, а в следующую я готова удирать со всех ног. Мне нужно на улицу. Я должна куда-то уйти из общежития. Может, я и не слишком храбрая американка, но думаю, что смогу стать храброй канадкой. Хватаю «Парископ» из комнаты и быстро спускаюсь.

Я отправляюсь на экскурсию в Париж. Одна.

Глава тринадцатая

– Ун плейс силь ву плэ.

Одно место, пожалуйста. Еще раз повторяю про себя, как это произносится, и только потом иду к кассе и протягиваю в окошечко евро. Кассир, не моргая, отрывает билет и передает мне. Я аккуратно его забираю и благодарю дрожащим голосом. Контроллер проверяет билет, а затем слегка его надрывает. После похода в кинотеатр с друзьями я уже знаю, что должна дать небольшие чаевые. Такая вот дурацкая традиция. На удачу касаюсь канадского флага, но он мне больше не нужен. Удача и так со мной.

Я это сделала. Я справилась!

Мое облегчение настолько сильно, что я едва замечаю, как ноги ведут меня к любимому ряду. В зале почти никого. Три девушки примерно моего возраста сзади, а впереди пожилая пара с коробкой конфет. Некоторые не любят ходить в кино без компании, но это не про меня. Едва в зале гаснет свет, во всем мире для меня остается лишь происходящее на экране.

Я откидываюсь на упругую спинку кресла и растворяюсь в трейлерах. Межу ними идет французская реклама, и я развлекаюсь, пытаясь угадать продукт, который сейчас будут рекламировать. Двое мужчин бегают друг за другом по Великой Китайской стене, демонстрируя одежду. Полураздетая женщина почесывает крякающую утку – реклама мебели. Звучит техно, и на экране возникает танцующий силуэт – это еще что такое?… Реклама танцевального клуба? Предложение наклюкаться?

Бог его знает.

Но вот начинается «Мистер Смит едет в Вашингтон». Джеймс Стюарт играет наивного идеалиста, который отправился в Сенат, где все считают, будто смогут легко обвести его вокруг пальца. Думают, он провалится и потеряет место, но Стюарт показывает всем, где раки зимуют. Он сильнее и куда круче, чем они предполагали. Мне он нравится.

Я вспоминаю Джоша. Интересно, каков его отец-сенатор?

Субтитры диалогов идут внизу экрана и выделены желтым цветом. Все присутствующие ведут себя тихо до первой шутки. Тут уж мы с парижанами хохочем вместе. Два часа пролетают как один миг. И вот я уже стою под уличным фонарем, в приятном оцепенении размышляя о том, что посмотреть завтра.


– Снова ходила в кино?

Дэйв подглядывает у меня номер страницы и открывает свой учебник на главе о семье. Нас, как обычно, разделили на пары, чтобы попрактиковаться в диалогах.

– Да. «Техасская резня бензопилой». Ну, знаешь, чтобы ощутить праздничный дух.

В эти выходные Хеллоуин, но украшений нигде не видно. Должно быть, это чисто американский праздник.

– Оригинал или ремейк? – Профессор Жиллет марширует вдоль наших парт, и Дэйв тут же говорит: – Же те пресенс ма фамилле. Жан-Пьер эст… л’онкл.

– Гм. Что?

– Куи, – поправляет преподавательница.

Я ожидаю, что она остановится, но она проходит дальше. Фух!

– Оригинал, конечно. – Но я впечатлена, что Дэйв знает про ремейк.

– Забавно, я и не предполагал, что ты любишь ужастики.

– Почему нет? – ощетиниваюсь я. – Мне нравятся любые качественные фильмы.

– Да, но большинство девчонок брезгуют подобными вещами.

– На что это ты намекаешь? – говорю я чуть громче, и Гильотина на другом конце класса поворачивается к нам. – Марк э мон… фрэр, – бормочу я, заметив первое попавшееся французское слово. Брат. Моего брата зовут Марк. Упс. Прости, Шон.

Дэйв потирает веснушчатый нос:

– Как будто ты не знаешь. Если девушка предлагает парню сходить на ужастик, значит, она будет пугаться и вешаться на него весь фильм.

Я рычу:

– Ой, да брось. Обычно испуганных парней из кинозала выбегает не меньше, чем девчонок…

– Кстати, сколько фильмов ты посмотрела на этой недели, Олифант? Четыре? Пять?

На самом деле шесть. В воскресенье получилось два. У меня теперь свой распорядок дня: школа, домашняя работа, ужин, кино. Я медленно, кинотеатр за кинотеатром, изучаю город.

Но признаваться в этом мне не хочется, поэтому я лишь пожимаю плечами.

– Возьмешь меня с собой, а? Может, я тоже люблю ужастики.

Я делаю вид, что пристально изучаю семейное дерево в своем учебнике. Дэйв не впервые на это намекает. Он симпатичный, но как парень мне совершенно не импонирует. Трудно воспринимать всерьез того, кто вальяжно откидывается на спинку стула только для того, чтобы позлить преподавателя.

– Может, мне нравится ходить в кино одной. Есть время продумать рецензию.

На самом деле это правда, хоть я и не рискую добавить, что обычно я все-таки не одна. Иногда со мной ходит Мередит, иногда Рашми и Джош. И да, порой это бывает Сент-Клэр.

– Точно. Рецензии. – Дэйв вырывает у меня из рук блокнот на пружинах, который я прячу под учебником по французскому.

– Эй! Отдай!

– Снова для веб-сайта?

Пока я пытаюсь вырвать блокнот, Дэйв деловито пролистывает страницы. Я не делаю никаких заметок во время просмотра фильма, предпочитая оставлять это на потом, когда появится время все обдумать. Однако мне нравится кратко записывать первые впечатления.

– Кому говорю, отдай.

– И кстати, зачем так заморачиваться? Почему бы тебе не сходить в кино ради веселья, как нормальный человек?

– Мне и так весело. И я уже говорила, это хорошая практика. Дома я не могу посмотреть классику на большом экране, как здесь.

Не говоря уже о том, что я не могу посмотреть фильмы в такой тишине. В Париже, когда идет фильм, все молчат. И да поможет Бог тому человеку, кто принесет в зал хрустящие чипсы или начнет шуршать пакетом.

– А зачем тебе практика? Писать о кино не так уж сложно.

– Да ну? Хотелось бы мне посмотреть, как ты напишешь рецензию объемом в шестьсот слов на какой-нибудь фильм. «Мне понравилось. Было круто. Особенно когда бабахало».

Мне наконец удается вцепиться в блокнот, но Дэйв держит его слишком высоко над головой.

Он смеется:

– Пять звезд за взрывы.

– Отдай. СЕЙЧАС ЖЕ!

На нас падает тень. Рядом возвышается Гильотина, явно ожидая продолжения. Внимание всего класса приковано к нам. Дэйв отпускает блокнот, и я сажусь на место.

– Эм… тре бьен, Дэвид, – говорю я.

– Когда закончите вашу милую беседу, пожалуйста, возвращайтесь к заданию. – Гильотина прищуривается. – И ду страниц’ о ву фамилис о франсе пур ланди мата.

Мы робко киваем, и стук каблучков удаляется.

– Ланди мата? Что, черт возьми, это означает? – шепчу я Дэйву Гильотина бросает на ходу:

– До утра понедельника, мадемуазель Олифант.


Я с грохотом опускаю поднос с ланчем на стол. Чечевичный суп выплескивается из миски, а слива спрыгивает с тарелки. Сент-Клэр подхватывает ее на лету.

– Какая муха тебя укусила? – спрашивает он.

– Французская.

– Дело плохо?

– Плохо.

Сент-Клэр кладет сливу обратно на поднос и улыбается:

– Прорвешься.

– Тебе легко говорить, месье билингвист.