Он запер дверь, когда пришел спать, а теперь тихо отпер ее. Словно он хотел облегчить Лафейма его дело. Следя глазами за движениями своих врагов, он проворно оделся. В ту минуту, когда Лафейма кончил расставлять своих людей, Поанти прижался к стене возле двери с обнаженной шпагой в руке. Лафейма, в первый раз с тех пор, как эта смертельная борьба началась между ним и Поанти, по-видимому, решился участвовать в ней сам. Идя впереди своего маленького отряда, он взялся рукою за ручку двери. Очевидно, он считал ее запертой. К его величайшему удивлению, она отворилась без всякого усилия. Лафейма остановился на пороге прислушаться. Глубокая тишина, царившая внутри сарая, успокоила его. Он сделал своим людям рукою знак следовать за ним и вошел на цыпочках. Поанти пропустил его, потом второго, потом третьего, потом четвертого. Это был весьма маленький отряд, назначенный атаковать эту сторону сарая. Поборники, войдя из полутемноты в совершенную темноту, ничего не видели перед собой. Поанти видел их всех четверых. Четыре удара шпагою, нанесенные с головокружительной быстротой, поразили всех четверых так внезапно, что они упали почти вместе, но с криком бешенства и боли. Крик этот должен был навязать ему на шею всю шайку. Поанти это понял, но пока не хотел изменять плана битвы. Воротившись на свое место возле отворенной двери, от которой он на минуту отошел, чтобы нанести последний удар, он ждал. Через порог двери, слишком узкой для двоих, прошел один человек. Он упал на своих товарищей, не имея времени угадать, откуда поразил его удар. Те, которые шли позади него, остановились. Поанти понял, что они держат совет. Вдруг он услышал, что дверь дома рыбака отворилась настежь. Хриплый крик раненых пронесся в тишине ночной и разбудил хозяина. Поанти услышал также и почти тотчас шаги нескольких человек, бросившихся от сарая к домику. Они, верно, бежали навстречу рыбаку, чтобы не допустить его подать помощь. С того места, которое он занимал, молодой человек не мог ничего видеть; он только слышал, а того, что он слышал, было достаточно, чтобы заставить его все понять. Мысль, что его хозяин, может быть, подвергнется из-за него смертельной опасности, заставила его забыть всякое благоразумие. Вместо того чтобы продолжать стоять под прикрытием и ожидать своих врагов у двери, где он мог их убить одного за другим, он выбежал из сарая и попал прямо в их середину. Эта невероятная смелость, которая должна была погубить его, чуть было его не спасла. Самые храбрые отступили. Двое, от изумления не отступившие, повалились на землю. Каждый из его ударов был смертелен.

Рыбак в десяти шагах от него сражался с тремя разбойниками. Вооружившись веслом, которое первое попалось ему под руку и которым он управлял с необыкновенной ловкостью и силой, он уже сломал две шпаги. Третий, получив ужасный удар веслом в череп, повалился убитый на землю.

— Держитесь, господин де Поанти! — кричал рыбак. — Ни один из этих негодяев не должен уйти с острова!

Два разбойника, нападавшие на него, в руках которых остались только эфесы от шпаг, хотели бежать. Рыбак догнал одного и, ударив его в ребра своим оружием нового рода, заставил упасть с ужасным криком. Третий бросился к реке.

Поанти не терял ни минуты. Еще окруженный шестерыми и защищаясь одною шпагою против шести, он прислонился к стене сарая, чтобы на него не напали сзади, и, не будучи в состоянии сам нападать, защищался, вертя своею шпагою так быстро, что ни один из ударов, наносимых ему, не мог его достать. При этом он нашел возможность нанести еще два удара, которые ранили двух человек. Рыбак с веслом в руке подбежал к нему на помощь в ту минуту, когда упал второй. Увидев его, последние остатки шайки Лафейма думали только о побеге. Но это было легче задумать, чем исполнить. Добежать до лодки, прыгнуть в нее, отвязать и отчалить — требовало некоторого времени, а его решительно недоставало. Они были бы убиты или шпагой Поанти, или веслом рыбака, прежде чем исполнили бы половину всего этого. Один из них, самый храбрый или самый трусливый, соскочил прямо в воду. Другие бросились под деревья, отыскивая в их темноте более надежное средство к побегу. Увлекаемые жаром битвы и жаждой мщения, Поанти и его хозяин устремились за ними.

В ту же минуту, как будто предвидя и ожидая этого обстоятельства, Пасро, вошедший в дом вскоре после того, как выбежал рыбак, вышел, неся на руках бесчувственное тело женщины. Это была Дениза. Пасро, думая, что Поанти убит, прыгнул в лодку, положил в нее свою ношу и, схватив весла, весьма быстро удалился от острова. И в этом убежище, еще накануне столь спокойном и сделавшемся сценою страшной битвы, водворилась зловещая тишина. Потом из чащи деревьев, в двадцати шагах от сарая, вышел человек.

Это был Поанти, которого внезапное предчувствие остановило в погоне и который бегом вернулся к дому, где надеялся найти Денизу. Дверь была отворена, а внутри глубокая темнота.

— Дениза! — закричал Поанти голосом, прерывавшимся от испуга.

Никто не отвечал. В очаге еще тлел огонь. Поанти подбросил вязанку сухих ветвей, и внутренность хижины осветилась. Денизы тут не было. На полу лежала женщина, жена рыбака, раненая, полумертвая. Широкая рана виднелась на ее груди. При виде Поанти она сделала движение.

— Дениза! Где Дениза? — закричал Поанти.

Она раскрыла рот, сделала сверхъестественное усилие, и с ее уже посиневших губ сорвались прерывистые слова:

— Без чувств!.. Унес!.. Человек, найденный в лодке!..

Поанти свирепо заревел. Он угадал, что это Пасро. Приподнявшаяся голова несчастной еще не успела опуститься, как Поанти уже бежал к реке. Он бросился в лодку, перерезал веревку и отчалил с такою силою, что лодка чуть не опрокинулась. В ту минуту, когда он пристал к другому берегу, стук колес поразил его слух. Это Пасро убегал со своей добычей. Поанти, руководимый этим стуком, который в тишине ночной был для него как бы маяком, бросился вперед. Увлекаемый страстью, достигшей крайней степени, он бросился бежать. У него были ноги горца, в своих родных горах он одолевал невероятные пространства. Не было лошади, которой он не мог догнать в непродолжительное время.

Пасро не знал, что за ним гонятся, но он это словно предчувствовал, понукая голосом и движениями кучера и лошадь. Но дорога, по которой он должен был ехать, была едва проложена; повсюду были пригорки, ямы, рытвины, довольно глубокие. Телега не могла ехать скоро. Поанти догнал ее и прямо ухватился за голову лошади.

— Сойди! — закричал он кучеру.

В этом слове была такая сильная угроза, что тот, дрожа, соскочил и опрометью убежал в поле.

— Поанти! — вскричал Пасро с яростью, которую невозможно передать. — А! Она не достанется тебе живая!

Поанти услыхал глухой шум, как бы от наносимого удара. Он почувствовал в своей груди страшную боль. При крике, по голосу Пасро, он угадал все. Негодяй убил Денизу. Поанти вскочил на телегу возле Пасро. Лошадь, которую он уже не сдерживал, которой он разодрал рот удилами, поскакала прямо, угрожая все разбить при первом препятствии. Тогда, среди этого страшного бега, в этой телеге, слишком тесной для троих, которая каждую минуту готова была опрокинуться, завязалась борьба ужасная, безумная. Поанти уже не думал, что у него шпага; он уже не думал, он сошел с ума. Он схватил Пасро за шею и душил его. Пасро не выпустил кинжала, которым убил Денизу. С шеей, сжатой как в тисках железными пальцами Поанти, с выкатившимися глазами, с пеной у рта, уже полумертвый, он употреблял остаток сил, чтобы поражать свободной и вооруженной рукою плечи и спину своего врага.

Сколько времени длилась эта адская трагедия? Никто не узнал этого никогда. Днем в широкой рытвине нашли сломанную телегу и мертвую лошадь. Возле лежали три трупа, уже холодные. Один был женский с раной в сердце, другой умер задушенный, третий должен был умереть от потери крови; тело его было покрыто более чем пятьюдесятью глубокими ранами. Это были удары кинжала.

XIX

Заключение


Здесь кончается все, что относится к первой незаконной любви Анны Австрийской. Имела ли эта любовь развязку, свойственную таким приключениям? Осталась ли она платонической?

Сцена в амьенской беседке, единственное свидание наедине Анны Австрийской с Букингемом, порочит ли добродетель королевы и верность супруги? Она одна и английский посланник могли бы это сказать. Никто из них не сказал. Это тайна для истории.

Вторая любовь супруги Людовика XIII, героем которой был герцог де Монморанси, имела развязкой страшную смерть этого благородного молодого человека, обезглавленного в Тулузе секирой кардинала Ришелье.

Третья, наконец, еще таинственнее всех других, героем ее был граф де Морэ; она дает великолепному и гордому Людовику XIV, прозванному Великим, другого отца, а не Людовика XIII.

Историю этих двух любимцев Анны Австрийской мы расскажем, может быть, впоследствии.